Е. М. Мельникова
Прозаические тексты О. Мандельштама -явление малоизученное в лингвистике. В ряде литературоведческих работ (Н. Я. Берковский, П. Нерлер, В. Кривулин, Ю. Фрейдин) [1] содержатся лишь общие наблюдения над особенностями языка этой необычной прозы - прозы поэта. Повышенная образность художественного слова в такой прозе обусловливает интерес к изучению метафорического словоупотребления в ней.
Одним из наиболее распространенных образных средств, функционирующих в прозе О. Мандельштама, является метафора. Рассмотрим особенности ее употребления.
Метафора является одним из главных стилеобразующих факторов поэтики О. Мандельштама. «Стиль Мандельштама, -отмечает К. Мочульский, - напряженно метафоричен» [2. С. 512]. Разнообразие структуры метафоры дает возможность рассмотреть данный троп в рамках морфолого-синтаксической классификации: в прозе Мандельштама представлены субстантивные словосочетания с прилагательным, предложно-падежные метафорические конструкции, глагольные метафоры, предикативно-именные метафоры. Анализ каждой группы метафор предполагает выявление их семантических особенностей. В метафорических субстантивных словосочетаниях с прилагательным в роли метафоры может выступать как абстрактное, так и конкретное понятие: пропагандистский искус; ребяческий империализм; человечья саранча. Конкретизация абстрактного существительного-метафоры происходит в данном случае за счет зависимого прилагательного, указывающего на определенный круг явлений действительности.
Предложно-падежные метафорические конструкции представлены в прозе Мандельштама двумя типами: сочетанием «сущ. + сущ. с предлогом» (например, «домики с низкими душонками») и генитивными словосочетаниями. Преобладают генитивные метафоры, разнообразные по лексико-грамматической принадлежности составляющих их существительных:
- метафору могут образовывать абстрактные существительные:
.Мы влеклись спортом красноречия; Мне хочется… следить… за шумом и прорастанием времени (ср.: название автобиографической книги «Шум времени»);
- в роли главного члена словосочетания может выступать конкретное существительное, которое составляет основу для характеристики зависимого абстрактного существительного: Люди, живущие под звездой скандала; Где-то… плавали бармы закона;
- абстрактное существительное может выступать в роли главного члена метафорического словосочетания и характеризоваться конкретным:
В ней был холодок компаньонки, лектрисы и сестры милосердия; А Генрих Яковлевич с легкостью болонки бегал по лестницам.
Особое место в данной группе занимают метафоры, в которых главное слово -абстрактное существительное - является отглагольным образованием и обозначает конкретное действие. Его сочетание с неодушевленным существительным вызывает эффект олицетворения: …Лопотание туфелек, натертых тальком…;
- наиболее многочисленную группу составляют словосочетания, образованные конкретными существительными:
хобот бормашины; кратер мельницы-шарманки; дупло комода; лапки очков; улей гармонистов. Данные метафоры характерны для поэтики Мандельштама; они создают яркие, основанные на зрительном сходстве различных предметов образы. Эти образы «материальны», предельно наглядны. Процесс метафоризации здесь актуализирует дополнительные смысловые оттенки, заключенные в семантике обычных слов. Предикативно-именные метафоры, по характеру смысловых отношений между компонентами близкие сравнению («так как в них в большей степени выражено противопоставление понятий» [3. С. 59]), представлены в прозе Мандельштама двумя типами:
- метафорическое значение выражено одним словом (часто распространяемым обособленными определениями): Рукопись - всегда буря, истрепанная, исклеванная;
Нарзан — …шампанское, бьющее прямо из земли.
Подобные предикативные метафоры-сказуемые могут функционировать в предложении, традиционно сочетаясь с указательным словом «это»: Нотная страница — это революция в старинном немецком городе; Каждый такт на нотной странице -это лодочка, груженная изюмом и черным виноградом.
- подлежащее может характеризоваться метафорическим генитивным словосочетанием:
Разлука — младшая сестра смерти; Узнаю тебя, площадь большой оперы, — ты пуповина городов Европы. Среди глагольных метафор, встречающихся в прозе Мандельштама, наиболее распространены олицетворения, основанные на переносе свойств человека (чаще конкретных действий) на неодушевленные предметы или явления:
Страх берет меня за руку и ведет;
... Чешуйки рыбы подмигивали пластиночками кварца;
…Хлопья перинного пуха нежились в густой… черноте;
На террасе, способной приютить все семя Авраама, скорбел удойный
умывальник.
Употребление глагола «скорбеть» (обозначающего внутреннее состояние человека) в последнем примере основано, по мнению А. В. Николаевой, на иронии: «внедрение» в образную ткань повествования речевых штампов, свойственных советской идеологии, создает комический эффект, отражая тем самым отношение автора к окружающей действительности [4].
Особую роль в поэтике Мандельштама играет прием расширения метафорического контекста. Яркое проявление данного приема - распространение генитивной метафоры прилагательным, вносящим новые смысловые и экспрессивные оттенки в описываемый объект.
Прилагательное может относиться к слову-метафоре, представленному в исходной форме существительным в именительном падеже:
мраморная плаха умывальника;
горячее облако прачечной;
синяя кварцевая хмурь его очей.
В данных примерах метафорические эпитеты, обозначающие какое-либо качество, свойство, соотносятся со всеми членами генитивной конструкции («мраморный умывальник», «горячий воздух прачечной», «синие очи»).
колючая метла страха;
готическая елочка папоротника;
собачьи будки купален;
щучьи зубы пилы;
змеиный свист литературного
анекдота.
Эпитеты здесь связаны лишь с переносным значением существительного, их функция -выявление этого метафорического значения, указание на «логический ход ассоциаций при метафорическом сопоставлении двух предметов» [5. С.92]. Прилагательное может распространять и существительное, стоящее в родительном падеже (в составе генитивной конструкции):
- распространителем может стать качественное прилагательное:
На Севане подобралась… целая галерея умных и породистых стариков…
- распространитель - относительное прилагательное, употребляемое в прямом значении и не участвующее в создании «метафорического сдвига»: жужжание паяльных свеч;
кратер фарфоровой чернильницы; подкова каменной колоннады. Прилагательные в прозе Мандельштама могут распространять оба члена генитивной метафоры и характеризовать предмет с какой-либо одной стороны, становясь контекстуальными синонимами:
страшная лопата косматой бороды («косматая», а потому и «страшная»); скупые уста щелистых окон («щелистые» окна пропускают мало света, оттого они «скупые»), либо (чаще всего) давать описываемому предмету разностороннюю характеристику:
Парнок бежал, пристукивая… овечьими копытцами лакированных туфель; Улица, омытая козьим молоком феодосийской луны;
В корешках… дачных книг… застревала золотая перхоть морского песку. Расширение метафорического контекста в прозе Мандельштама может осуществляться и за счет распространения глагольной метафоры деепричастным оборотом. В такое взаимодействие вступают, как правило, олицетворения:
Белая ночь, шагнув через Колпино…, добрела до Царского Села; Островок отбежал назад, выпрямив свою медвежью спину с осьмигранниками монастырей; …Открылся берег… с карликовыми деревцами, которые купались в стеклянном воздухе и, оживленно жестикулируя, карабкались с перевала на перевал.
Отступая от морфолого-синтак-сического принципа описания метафоры, рассмотрим отдельно важную для поэтики Мандельштама группу так называемых «метафор-загадок». Этот термин введен исследователем лирики Мандельштама Ю. И. Левиным для обозначения метафоры, в которой «описываемый объект замещен другим объектом» [6. С.458]. Данные метафоры основаны на отсутствии в их составе слова, употребляемого в прямом значении и тем самым указывающего на описываемый предмет, поэтому они содержат в себе элемент загадки: Паровоз, в цилиндре, негодовал на тяжесть шапокляков; Гора…, бараки строительства и набитая пассажирами консервная жестянка — вот вам окрестности Эривани;
[В поезде]… на буферных площадках… наскакивают друг на друга две гремящих сковороды;
Из-под пальмовой коры выбивалась седая мочала театральных париков. Метафоры-загадки основаны на поэтике «пропуска связующих семантических звеньев» [7. С. 127]. Автор полагается на воображение читателя и, не называя предмет обычным способом, дает ему новое, образное, название. Приведем слова Н. Я. Берковского: «Мандельштам -… поэт, для которого мир без названий и титуляций не представим, чья величайшая спесь в том, чтобы прийти к вещам последним номенклатором, остроумным соперником тех, кто давал вещам имена и определения до него, до его крестинного объезда богатой и беспорядочной литературной епархии. Не уловлять неназванное, а смещать старые имена и любоваться контрастом между новой надписью и полустертой старой как бы призван Мандельштам, много в его стиле от игрового начала» [8. С.290].
Примечательно, что рядом с метафорой-загадкой может находиться прямое обозначение предмета, в результате чего осуществляется «двойное» называние реалии:
В толпе работал бондарь - страх; Мы… увенчали свой день чашечкой турецкого кофе с рюмкой жидкого золота - горячего мартеля; Мой исаковский Пушкин был в ряске никакого цвета, в гимназическом коленкоровом переплете, в черно-бурой, вылинявшей ряске…..
В целом метафора в прозе Мандельштама ориентирована на создание яркого внешнего зрительного образа. Любая абстракция, попадая в контекст подобной «предметной» метафоры, конкретизируется, получает вещественное воплощение. Оригинальность стиля прозы поэта основана на поиске в значениях привычных слов особых оттенков смысла, ассоциативное соединение которых обусловливает поэтику смысловых смещений. Метафора лежит в основе мировосприятия поэта. «Только через метафору, - писал Мандельштам, -раскрывается материя, ибо нет бытия вне сравнения, ибо само бытие есть сравнение» [9. С.238].