Бухаркина Мария Викторовна, Санкт-Петербургский государственный университет
В статье рассматривается ряд проблем, связанных с определением места мадригала в системе жанров русской поэзии XVIII - первой трети XIX вв.: предыстория мадригала и его появление в русской литературе; взаимодействие мадригала с другими жанрами, имеющими с ним сходные содержательные или конструктивные признаки; формирование жанрового канона и пути его разрушения; разновидности жанра; основные мотивы, фигурирующие в комплиментарной лирике; функциональность мадригала, обусловленная существованием жанра на границе литературы и быта.
В современном литературоведении за мадригалом закрепилось значение малого жанра салонно-альбомной лирики: «Мадригал (франц. madrigal, от позднелат. matricale – песня на родном материнском языке), небольшое стихотворение, написанное вольным стихом, преимущественно любовно-комплиментарного (реже отвлеченно-медитативного содержания), обычно с парадоксальным заострением в концовке (сближающим мадригал с эпиграммой). Сложился в итальянской поэзии в 16 в. на основе мадригала 14 – 15 вв. – короткой любовной песни (под музыку) с мотивами буколической поэзии, был популярен в салонной культуре Европы 17 – 18 вв.»1.
В русской литературе расцвет мадригала происходит на рубеже XVIII-XIX вв. Этот период, определяемый доминирующим положением сентименталистской эстетики, характеризуется широким распространением салонной культуры. В частности, школа Карамзина культивировала те жанры, которые должны служить поэтизации частной жизни, являясь эквивалентом задушевной беседы: дружеское послание, дневниковая и альбомная запись, «стихи на случай», надписи и т. д. Популярность дамских альбомов, в свою очередь, связана с ориентацией литературы карамзинской школы на обобщенный образ «читательницы», которая считалась «оправданием и призмой особой системы эстетизированного, “приятного” литературного языка»2; установка, на средний стиль, перифрастичность, фигурность речи как нельзя лучше соответствовала требованиям, предъявляемым к мадригалу, – изысканность формы и утонченность чувства. Именно этот жанр стал лидером в альбомной лирике3.
Однако было бы неверным полагать, что мадригал в русской поэзии был порождением сентиментализма и школы Кармазина. Сентименталистская эстетика явилась лишь стимулом широкого распространения альбомной продукции, сделав бытовую сферу достоянием поэзии. Будучи заимствованным из французской литературы, мадригал в русской поэзии оказался более тесно, нежели его французский предшественник, связан с частной жизнью, а следовательно, с бытом. Очень часто комплиментарные «стихи на случай» были насыщены бытовыми деталями, появлялись в связи с ситуацией, интересной лишь автору и адресату. Можно утверждать, что мадригал в русской поэзии представлял салонный быт и одновременно был его порождением. Наиболее активно в жанре комплиментарной лирики работали поэты «второго ряда»: Г. Хованский, П. Шаликов, В. Л. Пушкин, А. Измайлов, Н. Остолопов, П. Межаков, В. Туманский, Д. Глебов, Б. Федоров и мн. др.
Традиционно принято считать, что русский мадригал восходит к итальянскому эпохи Возрождения. Однако поэтики ХVIII – начала ХIХ в. доказывают, что русский мадригал в большей степени коррелирует с античной эпиграммой, нежели с итальянским мадригалом, которому он обязан своим названием. А. Ф. Мерзляков в «Кратком начертании теории изящной словесности» (1822) пишет о том, что «кроме эпиграммы в собственном смысле есть другие роды мелких стихотворений, которые по способу выражать чувства, по живости и краткости мыслей и по тонкости оборотов имеют с нею весьма много общего, а особливо близко подходят к характеру древних греческих надписей. К ним принадлежит мадригал, более употребительный прежде, нежели ныне»4. Соотнесение «французского» мадригала с античной эпиграммой более правомерно, чем с итальянским мадригалом. Эпиграмма (в широком смысле) являлась общеродовым обозначением ряда жанров малого объема, включающим в себя эпиграмму в узком смысле (сатирическую миниатюру), надпись, эпитафию, мадригал, рондо, триолет и даже сонет. Проникнув в русскую литературу в ХVIII в. через французскую поэзию и декларированный французскими поэтиками (главным образом, «Поэтическим искусством» Н. Буало), мадригал осмыслялся либо как жанр близкий эпиграмме, либо как ее разновидность. К общим для этих жанров формальным признакам относятся: небольшой объем (объем мадригала, согласно «Словарю древней и новой поэзии» Н. Остолопова, не должен превышать 12 стихов5), краткость, пуант (или «острая мысль» – неожиданная концовка, содержащая остроумное выражение или вывод.)6. При этом мадригал характеризуется особым лирико-интимным тоном: «…в нем острая мысль, обыкновенно при конце выражаемая, должна непременно рождаться от нежности и чувствительности»7.
Оппозиция «французского» и «латинского» (как древнеримского или итальянского) мадригалов была неактуальна как для поэтики, так и для поэтической практики XVIII – первой трети XIX в. Итальянского мадригала как жанра в русской литературе не существовало. Возможно, его отсутствие компенсировалось в русской поэзии рецепцией пасторали, к которой в поэзии итальянского Возрождения мадригал был близок. Русские поэтики дают описание исключительно «французского» мадригала. Иногда автор уточняет, что речь идет именно о мадригале «французском». Например, Тредьяковский в «Способе к сложению стихов» (1752) говорит о том, что к эпиграмматической поэзии «принадлежат все надписи, также эпитафии, французские мадригалы и сонеты»8. А. Ф. Мерзляков в «Кратком начертании теории изящной словесности» (1822), говоря об эпиграмматическом роде поэзии, указывает на то, что «итальянцы и французы весьма богаты образцами сего рода», однако «итальянцы мало обрабатывали сию отрасль поэзии»9; тем самым он определяет «французскую» эпиграмматическую поэзию как поэзию отточенных, изысканных форм.
Проблему дифференциации «латинского» (восходящего к эпохе итальянского Возрождения) и «французского» мадригалов поставил в 1920-е гг. Л. Гроссман. Мадригал «в латинском вкусе», по мнению Гроссмана, пришел на смену мадригалу французскому – «блестящему и бесстрастному куплету»10, ориентированному на французскую poésie fugitive. Исследователь основывает противопоставление двух жанровых разновидностей на принципе искренности (латинский) / искусственности (французский) в выражении чувства и выдвигает идею о перерождении «латинского» мадригала в поэзии Пушкина в элегию, полагая, что мадригал – форма, удобная для различных лирических тем и мотивов11. Но при этом Гроссман трактует понятие мадригала слишком широко, не определяя точно жанровые признаки, следовательно, корпус текстов оказывается неограниченным. К мадригалам латинским исследователь относит комплиментарные тексты, в которых ощутима элегическая тональность, тогда как мадригалы французские вполне отвечают жанровому канону. Несмотря на спорность этого утверждения, очевидной остается общность элегии и мадригала.
В русской поэзии XVIII в. существовала еще и такая разновидность жанра (о которой нет упоминания в теоретических поэтиках начала XIX в.), как «высокий» мадригал, регламентированный В. К. Тредиаковским в «Новом и кратком способе к сложению стихов российских» (1735). Тредиаковский дифференцирует мадригал и эпиграмму как высокий и низкий жанры соответственно: «Мадригал также есть короткая поэма, как и эпиграмма, так же на конце острую имеет оный мысль, как и эпиграмма, однако материя его бывает благородная, важная и высокая: следовательно и конечная его острая мысль долженствует быть также благородная, важная и высокая...»12 (здесь и далее курсив автора. – М. Б.). В качестве иллюстрации Тредиаковский приводит мадригал, посвященный императорской аудиенц-зале.
Любопытно, что разновидностью эпиграммы и мадригала в «Способе...» Тредиаковского считается сонет: «Сонет имеет свое начало от итальянцев и есть некоторый род французского и итальянского мадригала, а латинской эпиграммы»13.
Существует мнение о том, что отнесение мадригала к высокому жанру является собственной концепцией Тредиаковского. Л. И. Бердников в работе о русском сонете пишет: «В определении <…> сонета как “некоторого вида латинской эпиграммы” может быть усмотрено влияние мнения, господствующего во французских пиитиках 18 в. Тредиаковского, однако, не вполне удовлетворило это распространенное суждение, поскольку предметно-тематическая “сниженность” эпиграммы (как вида) в сравнении с “высоким” сонетом была совершенно очевидна. Все это привело поэта к концепции “высокого” мадригала, видом которого будто бы являлся сонет»14. То есть «высокий» мадригал был искусственно «выведен» Тредиаковским для того, чтобы избежать случайного соотнесения сонета с эпиграммой как жанром.
Позднее, в «Способе к сложению стихов» 1752 г., Тредиаковский отказывается от подобной дифференциации эпиграммы и мадригала. Он выделяет, согласно переведенному им «Поэтическому искусству» Н. Буало, эпиграмматический род поэзии, включающий надпись, эпитафию, эпиграмму, французский мадригал и сонет.
«Высокий» мадригал XVIII в. по теме и по функции дублировал торжественную оду (о чем можно судить, например, по названиям некоторых мадригалов Н. П. Николева: «На рождение Великого князя Александра Павловича», «На заключение мира с Оттоманскою Портою», «На Зимний сад Великия Екатерины» и др.). Подобно одам, мадригалы преподносились адресатам при торжественном случае, издавались отдельной книгой или под одной обложкой с одой (так, например, 6 «высоких» мадригалов А. П. Сумарокова опубликованы в одной брошюре с одой, посвященной Великой княгине Наталии Алексеевне15). При этом мадригал ввиду небольшого объема, естественно, не обладал набором мотивов торжественной оды: в его задачу входило воспеть в весьма лаконичной форме какое-либо одно достоинство адресата или величие и значимость исторического события. «Высокий» мадригал ХVIII в. по своей эмоциональной окраске мог быть различным. В большинстве случаев это стихотворение торжественного звучания, комплиментарного характера, но иногда встречаются тексты, по тону и теме близкие эпитафии (например, «Мадригал на смерть полковника Александра Михайловича Приклонского» Сумарокова)16.