Таков исход его "проб" над жизнью и людьми: неверие и отрицание неминуемо влекут его к смерти. Так романная судьба Ставрогина развивает сатирическую тему Петруши Верховенского. Их "принципы" враждебны "живой жизни": их нигилизм несет в себе разрушение и смерть другим, их жизнь обращена на уничтожение самого себя — сначала души, затем и плоти.
До недавнего времени немногие критики замечали повествователя в романе. Ситуация изменилась после работ Ю. Ф. Карякина, в которых исследователь, опираясь на наблюдения предшественников, придал исключительное значение образу и характеру повествователя в романе , "господину Г–ву", Антону Лаврентьевичу. "Бесы" — его роман, он — автор, повествователь, хроникер, один из героев случившейся истории. О нем почти не находится слов, когда его нужно представить кому–либо из важных лиц. Самым многословным стало представление Липутина, который так отрекомендовал хроникера капитану Лебядкину: "господин Г–в, классического воспитания и в связях с самым высшим обществом молодой человек". Антон Лаврентьевич подчеркнуто негениален, обычен, можно даже сказать — зауряден, не заметен в светском обществе, скромен, безлик, но не безличен. Он один из немногих, кто устоял и не вошел в заговор. Он где–то служит, искренне привязан к Степану Трофимовичу, безответно влюблен в Лизу, может резко возразить Петру Степановичу, его ироничным взглядом увидены герои и события романа. Это не Достоевский, а "неизвестный" — субъект со своим мнением, своим словом, своим характером.
По поводу "Записок из Мертвого Дома", в которых использован подобный поэтический прием, Достоевский писал: "Личность моя исчезнет. Это записки неизвестного; но за интерес ручаюсь" (Д. XXVIII.1, 349). Такой эффект есть и в "Бесах". В выборе автором повествовательной маски есть художественный умысел. Достоевский стремился не к авторскому проявлению личности повествователя, а к типическому проявлению его духовных и нравственных качеств. Он один из многих — такой, как все. Чаще всего читатель не замечает хроникера, но его глазами увидена, его словами рассказана эта история. Ему ясен идеал, тверда его вера, трезв и проницателен анализ.
Иногда Антона Лаврентьевича ругают за то, что он чуть ли не обыватель, недалек и неприметен в романе, а сам роман явно не по его уму. Эти оценки не справедливы, хотя кое–что входило в замысел Достоевского. Несправедливо отношение к хроникеру как к обывателю. Взгляд Антона Лаврентьевича на то, что случилось в романе, не обывательский, а пророческий. И он прошел все искушения — и устоял. Именно ему доверен духовный опыт и мужество познания, обретенного автором.
Хроникер — важный социальный тип. В русской литературе он сродни пушкинским "писателям": Петру Андреевичу Гриневу в "Капитанской дочке" и Ивану Петровичу Белкину, автору одноименных повестей. Гениальное открытие Пушкина в том и состоит, что он явил русскому читателю этот коренной тип национального характера. Из таких людей, как Петр Андреевич Гринев, Иван Петрович Белкин, Антон Лаврентьевич Г–в, и состоит народ, вокруг них образуется нация. Они не восприимчивы к бесовству и бесовщине.
Антону Лаврентьевичу Г–ву даровано и духовное прозрение, и художественное откровение. "Бесы" — его хроника, его записки. Для себя и для будущих поколений. Хроникер не только свидетель и участник событий, но и их суровый судия и, может быть, первый исцелившийся в человечестве. Акт исцеления — создание "хроники".
Верховенский, Ставрогин, хроникер — в такой последовательности даны три ступени романного восхождения к истине, что соответствует, в свою очередь, трем кругам ее познания: сатирическому, трагическому, апокалиптическому (иначе говоря, пророческому: в переводе с греческого языка апокалипсис — "откровение").
А. Г. Достоевская вспоминала, что название романа "послужило для приходивших покупать книгу поводом называть ее выдававшей книги девушке различными именами: то называли ее "вражьей силой", иной говорил: "Я за "чертями " пришел", другой: "Отпустите мне десяточек "дьяволов". Старушка–няня, слыша часто названия романа, даже жаловалась мне и уверяла, что с тех пор, как у нас завелась на квартире "нечистая сила" ("Бесы"), ее питомец (мой сын) стал беспокойнее днем и хуже спит по ночам" (Достоевская, 251). Конечно же, ситуация комичная и двусмысленная: Достоевский писал не о "чертях", а одержимых людях.
.
Название романа — метафора. Впрочем, в ней заключен не только переносный, но и символический смысл.
Достоевский сознательно стремился к созданию в романе символических значений. На это указывает ряд примечательных деталей.
Убийство студента Иванова Нечаевым произошло 21 ноября 1869 года. Достоевский переносит время действия в романе на сентябрь и октябрь, приурочив художественный календарь к символике русского церковного календаря: события происходят на фоне знаменательных праздников Рождества Пресвятой Богородицы (8 сентября), Воздвижения Креста Господня (14 сентября), Покрова Пресвятой Богородицы (1 октября).
Церковным календарем и обстоятельствами повседневной религиозной жизни героев вызваны их беседы о Богородице в первой части романа (и это, в первую очередь, разговор Марьи Лебядкиной с Шатовым в главе "Хромоножка"). Одним из мест действия романа является "ветхая церковь Рождества Богородицы, составляющая замечательную древность в нашем древнем городе", — у врат этой церкви совершено "одно безобразное и возмутительное кощунство": ограблена вделанная в стену икона Богоматери, а за разбитое стекло киота подброшена живая мышь (молва приписывает глумление "каторжному Федьке" с участием Лямшина, но сам разбойник упрекает за это младшего Верховенского). В Спасо–Ефимьевском Богородском монастыре живет бывший архиерей Тихон, к которому Шатов отправил Ставрогина, и тот пошел к нему с исповедью.
Не случайно и то, что роковой скандал, завязавший романную интригу, приурочен к 14 сентября — к дню Воздвижения Честнаго Креста Господня.
Сам Достоевский не назвал точной даты, но подсказал ее читателю. Первые эпизоды романа произошли в начале сентября, после чего "прошло с неделю", события возобновились "на седьмой или восьмой день", в пятницу. В воскресенье к обедне съехался "почти весь город", была "торжественная проповедь".
Л. И. Сараскина справедливо относит действие романа к 1869 году, но, ссылаясь на Григорианский календарь, ошибочно датирует этот день 12 сентября , хотя по Юлианскому календарю, по которому тогда жила Россия, воскресенье было не 12, а 14 сентября. Ошибка Достоевского исключена: в заграничных скитаниях писатель жил по двум календарям и был чрезвычайно дотошен в расчетах — в этом можно убедиться из его письма А. Н. Майкову из Дрездена от 16/28 октября 1869 года. Кроме того, 14 сентября 1869 года стал особым днем в семейной жизни Достоевских — в этот день родилась дочь Люба.
При очевидном пристрастии Достоевского к памятным датам воскресный праздничный день в романе значим по другим причинам. Напомню, что у Ставрогина "говорящая" фамилия ("ставрос" — по–гречески "крест"). Именно в этот день, 14 сентября, могла начаться "Голгофа" великого грешника Николая Ставрогина. В его печатной исповеди и поведении, как проницательно отметил хроникер, была "страшная, непритворная потребность кары, потребность креста, всенародной казни. А между тем эта потребность креста всё–таки в человеке неверующем в крест..." Тихон хотел укрепить Ставрогина в этой потребности: "Всегда кончалось тем, что наипозорнейший крест становился великою славой и величайшею силой, если искренно было смирение подвига". Но исповедь разрешилась не покаянием и искуплением, а новым срывом, символическим означением которого для Ставрогина стали не страсти и воскрешение Христа, а удавка Иуды.
Не случайно и то, что философские беседы с Шатовым и Кириловым происходят в доме Филиппова на Богоявленской улице — на метафизический смысл этой детали обратил внимание английский славист Ричард Пиис . В октябре ("... октября") после Покрова был убит Шатов, а накануне в последнее странствие отправился Степан Трофимович. Случайно для самого героя и не случайно для автора Степан Трофимович оказывается на большой дороге, ведущей в Спасов , до которого так никто и не доехал, но все на этом пути исполнены светлой надежды. На этом пути в Спасов происходит сюжетное завершение "Бесов" — духовное прозрение Степана Трофимовича, авторское разъяснение заглавной метафоры и идеи романа.
На то, что название романа — символическая метафора, обращают внимание два эпиграфа: первый — отрывок из стихотворения Пушкина "Бесы" (1830), второй — евангельская притча. В пушкинских стихах речь идет о путниках, ведомых и влекомых бесами и сбившихся с истинного пути ("бес нас водит", "Сбились мы, что делать нам?"), во втором — об изгнании бесов и исцелении бесноватого. Сопряжение двух текстов дает новый смысл, который раскрывается в развитии сюжета, в рассуждениях Шатова и Степана Трофимовича Верховенского. Он однозначен: больны не только одержимые — больна Россия. Симптом болезни — атеизм и ненависть к России. Когда Империя и Церковь были еще в сиянии величия и ничто не предвещало падения и гонений, Достоевский увидел то, что было скрыто от всех, но с чего всё начиналось. Он первый предчувствовал, какие беды народу и стране принесет религиозный кризис. В романе Петруша Верховенский обсуждает мысль Шатова: "...если в России бунт начинать, то чтобы непременно начать с атеизма", — и приводит пример: "Один седой бурбон капитан сидел, сидел, всё молчал, ни слова не говорил, вдруг становится среди комнаты и, знаете, громко так, как бы сам с собой: "Если Бога нет, то какой же я после того капитан?" Взял фуражку, развел руки, и вышел".