Захаров В. Н.
Христианство оказало глубокое воздействие на мировую литературу. Во многих произведениях нашли свое художественное воплощение и события Священной истории, и память о них — церковные праздники. Их перечень различен у православных, католиков, протестантов; кроме общехристианских — у многих народов есть свои святые, и храмы, и праздники в их честь, но у всех есть Рождество, Пасха, Троица, Вознесение.
В западных христианских церквах главным праздником стало Рождество, в Православии — Пасха. Литературное значение Рождества давно признано и писателями, и читателями: есть свой круг авторов и есть жанр "рождественского рассказа". У нас его часто смешивают со "святочным рассказом", хотя очевидно, что это не одно и то же, тем более что исконно западноевропейский "рождественский рассказ" и русский "святочный рассказ" говорят о разном: один — о христианских заповедях и добродетелях, другой — об испытании человека Злым Духом. Хронологическое совпадение — а оба жанра приурочены к Рождеству — имело свои последствия: русский святочный рассказ усвоил кое-что из "рождественского", но их национальная и конфессиональная почва различна.
Так же и Пасха, праздник в честь воскресения Христа из мертвых. В Православии — это праздник праздников, торжество из торжеств.
Многим памятны слова Гоголя о том, как по-разному празднуется "Светлое воскресение" у нас и в "чужой стороне":"В русском человеке есть особенное участие к празднику Светлого Воскресения. Он это чувствует живее, если ему случится быть в чужой земле. Видя, как повсюду в других странах день этот почти не отличен от других дней, — те же всегдашние занятия, та же вседневная жизнь, то же будничное выраженье в лицах, — он чувствует грусть и обращается невольно к России". Впрочем, взгляд сатирика трезв, и, не раз подмечая признаки суетливого честолюбия и тщеславия, Гоголь отмечает: "День этот есть тот святой день, в который празднует святое, небесное свое братство все человечество до единого, не исключив из него человека". Многое из сказанного тогда Гоголем, в том числе и то, что сказано в назидание русскому человеку девятнадцатого столетия, сегодня звучит как утешение — и нам остались вопросы и ответы русского гения:
"Отчего же одному русскому еще кажется, что праздник этот празднуется, как следует, и празднуется так в одной его земле? Мечта ли это? Но зачем же эта мечта не приходит ни к одному другому, кроме русского? Что, значит, в самом деле, что самый праздник исчез, а видимые признаки его так ясно носятся по лицу земли нашей: раздаются слова: ’’Христос воскрес!" — и поцелуй, и всякий раз также торжественно выступает святая полночь, и гулы всезвонных колоколов гудят и гудут по сей земле, точно как бы будят нас! Где носятся так очевидно признаки, там не даром носятся; где будят, там разбудят. Не умирают те обычаи, которым определено быть вечными. Умирают в букве, но оживают в духе. Померкают временно, умирают в пустых и выветрившихся толпах, но воскресают с новой силой в избранных, затем, чтобы в сильнейшем свете от них разлиться по всему миру. Не умрет из нашей старины ни зерно того, что есть в ней истинно русского и что освящено Самим Христом. Разнесется звонкими струнами поэтов, развозвестится благоухающими устами святителей, вспыхнет померкнувшее — праздник Светлого Воскресения воспразднуется, как следует, прежде у нас, чем у других народов! На чем основываясь, на каких опираясь данных, заключенных в сердцах наших, можем сказать это? Лучше ли мы других народов? Ближе ли жизнью ко Христу, чем они? никого мы не лучше, а жизни еще неустроенней и беспорядочней всех их. ’’Хуже мы всех прочих", — вот что мы должны всегда говорить о себе. Но есть в нашей природе то, что нам пророчит это".
И Гоголь объясняет смысл своего пророчества:
"Что есть много в коренной природе нашей, нами позабытой, близкого закону Христа — доказательство тому уже то, что без меча пришел к нам Христос, и приготовленная земля сердец наших призывала сама собой Его слово; что есть уже начало братства Христова в самой нашей славянской природе, и побратание людей было у нас родней даже и кровного братства; что еще нет у нас непримиримой ненависти сословия противу сословия и тех озлобленных партий, какие водятся в Европе и которые поставляют препятствие непреоборимое к соединению людей и братской любви между ними; что есть, наконец, у нас отвага, никому несродная, и если предстанет нам всем какое-нибудь дело, решительно невозможное ни для какого другого народа, хотя бы даже, например, сбросить с себя вдруг и разом все недостатки наши, все позорящее высокую природу человека, то с болью собственного тела, не пожалев себя, как в двенадцатом году, не пожалев имуществ, жгли домы свои и земные достатки, так рванется у нас все сбрасывать с себя позорящее и пятнающее нас, ни одна душа не отстанет от другой, и в такие минуты всякие ссоры, ненависти, вражды — все бывает позабыто, брат повиснет на груди у брата, и вся Россия — один человек. Вот на чем основываясь, можно сказать, что праздник Воскресения Христова воспразднуется прежде у нас, чем у других. И твердо говорит мне это душа моя; и это не мысль выдуманная в голове. Такие мысли не выдумываются. Внушеньем Божьим порождаются они разом в сердцах многих людей, друг друга не видавших, живущих на разных концах земли, и в одно время, как бы из одних уст, изглашаются. Знаю я твердо, что не один человек в России, хотя я его и не знаю, твердо верит тому и говорит: "У нас прежде, чем во всякой другой земле, воспразднуется Светлое Воскресение Христово!"".
Гоголю как никому другому удалось связать Пасху с национальным характером русского народа, прошлой и будущей историей России. Он определил эстетическое значение этого праздника в русской жизни и тем самым предопределил его возможный художественный смысл в русской литературе.
Пасха получала разное художественное значение в русской литературе. Поэты чаще всего писали и рассуждали о последних событиях земной жизни Христа, обращались к темам и образам четырех Евангелий. Существует огромная, во многом пока не собранная поэтическая антология пасхальных стихотворений, в создании которой участвовали почти все русские поэты. С этой точки зрения русская поэзия еще не прочитана. Многое не переиздавалось в советские времена, но многое и не узнано. Так, пасхальный смысл имеет стихотворение Ф. Тютчева "Святая ночь на небосклон взошла", в котором речь идет не об одиночестве, а о богооставленности человека в ночь, когда умер Бог, —
И человек, как сирота бездомный,
Стоит теперь и немощен и гол,
Лицом к лицу пред пропастию темной.
На самого себя покинут он —
Упразднен ум и мысль осиротела —
В. душе своей, как в бездне, погружен,
И нет извне опоры, ни предела...
Часто Пасха была условной весенней датой: без указания на конкретный год переходящий праздник не мог быть точной датой. Иногда это примета православного быта русского человека, его образа жизни. Однако духовная природа этого великого христианского праздника такова, что уже само обращение к нему писателей в своем творчестве зачастую увлекало их на решение таких задач, которые были бы достойны этого праздника. И условной дате, и описанию праздника придавалось иное более серьезное и глубокое, подчас символическое значение.
Конечно же, не случайно "Выбранные места из переписки с друзьями" Гоголя завершаются главой "Светлое воскресение" — это финальное обобщение смысла непонятой и отвергнутой книги Гоголя. Второй том "Мертвых душ" горел дважды — дважды писатель отверг написанное, посчитав, что он не справился с продолжением своей "поэмы". Вполне возможно, что так и было: ему не удалось воскресить "мертвые души" своих героев; но идея воскрешения русского человека и России стала пасхальным сюжетом его "Выбранных мест". Художественная сверхзадача второго тома "Мертвых душ" была решена в проповеднической публицистике "Выбранных мест из переписки с друзьями".
Пасха стала ключевыми эпизодами в произведениях одного из многих критиков великой книги Гоголя — у Достоевского. Правда, за этим проникновением в православный смысл Пасхи стоял каторжный духовный опыт писателя, о котором он поведал в "Записках из Мертвого Дома". Символическое значение праздника возникает в романах "Униженные и оскорбленные", "Преступление и наказание", "Идиот", "Подросток" и "Братья Карамазовы".
Не случайно и то, что раскаяние охватило Порфирия Владимирыча (Иудушку) Головлева в конце Страстной недели. "Совесть пробудилась, но бесплодно" , — заметил по этому поводу автор. Прозрение вывело "истого идолопоклонника", каким был в своей вере Порфирий Владимирыч, в Великую Субботу на дорогу, "на могилку к покойнице матушке проситься". Наутро возле дороги нашли "закоченевший труп головлевского барина": Светлое Воскресение не наступило — воскрешения героя не произошло.
Пасха сохраняла свой христианский смысл даже при сложных отношениях писателя с церковью. Л. Толстой в "Исповеди" откровенно поведал свои сомнения насчет веры и открыл читателю свой конфликт с православной церковью. Как и многие люди его круга, он был равнодушен к церковной жизни, исполнял обряды православной церкви, не вникая в их сокровенный смысл. Рассказывая о своих чувствах по поводу "празднования главных праздников", Толстой писал: "Помнить день субботний, т. е. посвятить один день на обращение Богу, мне было понятно. Но главный праздник был воспоминание о событии воскресения, действительность которого я не мог себе представить и понять. И этим именем воскресенья назывался еженедельно празднуемый день. И в эти дни совершалось таинство евхаристии, которое было мне совершенно непонятно. Остальные все двенадцать праздников, кроме Рождества, были воспоминания о чудесах, о том, о чем я старался не думать, чтобы не отрицать: Вознесенье, Пятидесятница, Богоявленье, Покров и т. д. При праздновании этих праздников, чувствуя, что приписывается важность тому самому, что для меня составляет самую обратную важность, я или придумывал успокоивавшие меня объяснения, или закрывал глаза, чтобы не видать того, что соблазняет меня" .