Впрочем, недаром все же вероятное (хоть не фатально неизбежное) будущее вырастает в пластических своих чертах. Чем дальше, тем отчетливее осознавал писатель опасную способность мертвого хватать живое, порою исподволь, незаметно, а порою - в агрессивно-воинственных формах.
Не однажды известный уже нам Джордж Кэттл, герой «Скандального происшествия...» возвращается к чрезвычайно важной, по-видимому, для него мысли: «А если этот город - призрак?.. Вы можете быть вполне солидным и надежным малым, но в один прекрасный день вы идете по главной улице и вдруг у вас открываются глаза и вы видите, что все, что вас окружает, - ненастоящее...» Или так: «...В Брикмилле полно людей, фактически умерших много лет назад».
Из таких фраз могли вырастать целые повествования, метафорическое выражение воплощается в живом (хотя опять-таки внешне деформированном) образе.
Взять хоть два рассказа: «Случай в Лидингтоне» и «Почетный гость». Они очень близки друг другу - и тематически, и стилистически.
Один из министров ее величества, сэр Джордж Котборн, отправляется на политический митинг. Спутником его оказался совершенно блеклый молодой человек, который, однако, ошарашил сановного правительственного чиновника действительно диким заявлением: «Большинство жителей Лидингтона (еще один, вслед за Брикмиллом, Брэмли, Смолбриджем и т. д., городок - псевдоним Бредфорда, где родился Пристли. - Н. А), как и большинство людей, где бы то ни было, - либо спящие, либо мертвецы». И он тоже едет туда выступать, только соберутся не тысячи, а от силы пять-шесть человек, из тех, что «по крайней мере борются за то, чтобы остаться в живых».
Подобные слова, естественно, глубоко возмущают Котборна, но вскоре он с ужасом убеждается в правоте собеседника. Уже вокзальный носильщик «в самом деле двигался, как во сне», а потом пошло: лунатиками, или спящими, или ходячими мертвецами оказываются все - швейцар в гостинице, официант, партийный функционер, считавшийся одним из наиболее энергичных и перспективных работников в провинции, и, наконец, он сам - Джордж Котборн. Завершается рассказ сценой собрания, в которой один мертвец обращается к толпе мертвецов. И воскресить их бессилен крик прозревшего: «Проснитесь! Проснитесь! Проснитесь!».
В Лидингтоне, впрочем, еще остались одиночки, сохранившие или пытающиеся сохранить волю к жизни в пустыне духовного тлена.
А персонажи «Почетного гостя» - промышленники, финансисты, политики, все без исключения, - скелеты. Они, собственно, только разыгрывают привычные роли, произносят заученные слова, принимают отрепетированные позы: куклы, паноптикум отталкивающих, бесстыдно кривляющихся масок. «Опасный поворот» (как, впрочем, и многие другие произведения) строится на обнаруживаемом несовпадении видимого и сущего. В «Почетном госте» тот же разрыв изображается в крайних формах: кладбище, прах, пепел от сигары.
Пристли любил четко расставлять акценты и произносить ударные фразы. Но, как правило, передавал их персонажам, от своего же имени высказывался редко. В «Почетном госте» эта традиция нарушается, автор судит сам, и приговор его безжалостен. С несвойственной ему решительностью он развенчивает культ факта, которому столь истово поклоняются все эти люди, связанные круговой порукой обмана, - от швейцара аристократического отеля «Космополит» до кандидата на пост премьер-министра. С редкой прямотой говорит о «бесстыдно лживом мире внешнего».
В литературных воспоминаниях «Заметки на полях» Пристли пишет: «В отличие от многих современных авторов я всегда полагал, что романы (и пьесы) должны быть развлекательными. Но это не означает - как это кажется некоторым недалеким рецензентам, особенно в Америке, - что мои романы лишь развлечение, и ничего больше. В них всегда содержится большая доля социальной критики...»
Однако, резонно опровергая критические мифы. Пристли и сам отчасти занимается мифотворчеством. Ему случалось писать и чисто развлекательные сочинения.
Советскому читателю известна повесть « 31 июня». Конечно, в ней можно усмотреть пародию на нравы, царящие в рекламном бизнесе и на коммерческом телевидении. Но сама стилистика, само содержание этой легкой прозы противятся такого рода интерпретационному насилию. Пристли просто фантазирует: в некалендарный день, 31 июня, может случиться все что угодно, в том числе встреча легендарных персонажей из окружения короля Артура с англичанами второй половины XX века. Предание о рыцарях «Круглого стола», написанное некогда Томасом Мэлори, не раз становилось с тех пор основой литературных произведений. В этом смысле Пристли следует испытанной традиции. Но преображает ее на свой лад. Марк Твен забрасывал коннектикутского янки из XIX века в VI, чтобы посмеяться, а иногда и поиздеваться над пережитками феодального сознания в Европе и над грубым практицизмом своих соотечественников. Для Джона Пристли поединок доброго и злого волшебника, история беззаветной любви, рыцарский турнир, поединок с драконом - словом, весь антураж старины - лишь причудливая гимнастика ума, чувства, воображения, рассчитанная на доброжелательного, понимающего юмор собеседника. Недаром столь непринужденно завершает он свою повесть-шутку: «Ну что же, простимся, читатель?»
Или рассказы о скромном коммивояжере Томе Хэбблсуэйте («Гендель и гангстеры», «Приключение на Парк-Лейн» и др.). Не надо опять-таки, уступая давлению сюжета, видеть в них разоблачение нравов подпольного мира, или нравов аристократических гостиных, или нравов шоу-бизнеса. Все это просто остроумные и мастерски рассказанные анекдоты о том, как неуклюжий, однако же наделенный необыкновенным чувством собственного достоинства провинциал облапошивает гангстеров и разного рода пройдох
Впрочем, в наиболее значительных своих вещах Пристли касался острых, болезненных проблем современного общества и решал их с полной мерой серьезности, социальной ответственности художника, творящего искусство, которое должно стать «достоянием не немногих избранных, а человеческой массы».
Не стоит увлекаться почти цитатным сходством этих слов (из критического исследования «Литература и западный человек») с известным высказыванием В.И. Ленина. Пристли никогда не был социалистом, он неизменно оставался более или менее прогрессивно настроенным либералом. И говорит Пристли в данном случае скорее о художественном языке своей прозы, драматургии, публицистики - языке и впрямь предельно демократическом, особенно на фоне усложненных структур многих писателей-современников.
Но однажды Пристли действительно пришлось выступить от имени массы. Тема прежняя, пафос прежний - критика буржуазной фальши. Только обнажен разрушительный эффект всей этой системы видимостей - разрушительный не просто по отношению к участникам маскарада, но прежде всего по отношению к тем, кто стоит внизу социальной лестницы. И получилось произведение, пожалуй, наиболее острое в литературном наследии писателя. Речь идет о пьесе «Визит инспектора».
Она была написана через два года после победы над фашизмом. Вообще говоря, события второй мировой войны отразились в творчестве Пристли слабо. Стойкий и убежденный демократ, он, разумеется, глубоко ненавидел фашизм. Как выполнение гражданского долга рассматривал он работу на радио, где выступал со страстными антифашистскими передачами. Памятны его телеграммы советскому народу, в которых Пристли приветствовал воинов, освобождающих мир от чумы гитлеризма.
И все же одно дело - прямые высказывания, другое - писательская работа. Правда, Пристли опубликовал две военные книги - «Дневной свет в субботу» и «Затемнение в Грэтли». Написаны они пером человека, глубоко озабоченного судьбами нации и культуры, написаны по велению нравственного чувства художника-гуманиста. Несомненна симпатия автора к герою «Затемнения в Грэтли», к его патриотической миссии по выявлению немецких агентов на оборонных предприятиях Англии. Столь же несомненно его презрение к циничным и беспринципным торгашам, которые наживаются на страданиях народов. Если добавить к этому, что, как и обычно, Пристли решает тему стилистически точно и выразительно, станет понятно, почему обе книги (особенно «Затемнение в Грэтли») пользуются успехом у читателей.
Однако, сравнивая военную прозу писателя с лучшими его вещами, замечаешь некоторые утраты. На мой взгляд, этой прозе не хватает внутреннего драматизма - особенно если вспомнить, к какому жизненному материалу обращается в данном случае писатель.
А «Визит инспектора» - возвращаюсь теперь к этой пьесе - наделен этим свойством в полной мере. И хотя события ее отделены от недавно завершившейся войны не одним десятком лет (действие происходит в 1912 году), повторяя слова молодого Маяковского, можно сказать, что она написана войною.
В книге литературных воспоминаний «Заметки на полях» Пристли пишет: «В 1940-1941 годах мы испытывали ощущение свободы, товарищества.., даже легкости. Для того чтобы родиться, нам потребовались бомбы». Конечно, на наш слух, на слух людей, чья нынешняя жизнь оплачена оборванными жизнями двадцати миллионов соотечественников, эти слова звучат странно и чуждо. Но можно - и нужно - понять писателя. Пристли говорит о том, что, столкнувшись с общей угрозой, англичане (не все, конечно, но многие) едва ли не впервые в новейшей истории поняли зыбкость, ненужность, мертвенность (давняя мысль автора!) кастовых перегородок, разделяющих общество. Отсюда и чувство обретенной свободы, «даже легкости».
Оно скоро прошло, это чувство, идиллия рассеялась невозвратно. Но осталось воспоминание о нем. Главное же, с силой, ранее неведомой, писатель осознал и показал, что ответственность за человеческую разъединенность, а значит, за искалеченные судьбы людей должны нести те, кто, как сказал бы Хемингуэй, «имеет».
Об этом и написана пьеса.
В плане внешнего строения, в плане драматургической техники никакого открытия не произошло. Как всегда, сохраняется строгое единство места (столовая в доме преуспевающего фабриканта Бирлинга), используется и прием постепенного разоблачения: респектабельные леди и джентльмены оказываются бездушными циниками, предателями и даже преступниками.