Быт в пьесе мертв, не только потому, что бытом, сочной плотью жизни, как у Островского, или "тонкой жизненной пыльцой", как у Чехова, никогда не был. Бытовая стихия пьесы словно бы "задернута", отделена от нас чем-то не пропускающим дыхание. Пластика жизни Вампилова здесь совершенно не занимает. Драматург не ищет материальной, сюжетно-причинной и даже в какой-то мере психологической подоплеки событий, его не волнует жизнеподобие. Более того, в очищенной атмосфере пьесы ощущается и некая символическая истонченность бытовой ее организации.
Пластический мир "Утиной охоты" - это мир условного среднеарифметического жилья. Обстановка не маркирована. Первая же ремарка пьесы подчеркивает типичность, обыкновенность, тиражированность всего, что тут есть: городская квартира в новом, типовом доме: "Входная дверь, дверь на кухню, дверь в другую комнату. Одно окно. Мебель обыкновенная <...> В окно видны последний этаж и крыша типового дома, стоящего напротив". И на протяжении всей пьесы обстановка квартиры не уточнена ни разу, не считая появления предметов символического для мира "Утиной охоты" значения: венка, телефона, фотографии Зилова на охоте, его охотничьих причиндалов и плюшевого кота.
Зилов и Галина переехали в новую, первую в их жизни квартиру, но помещение не спешит стать их домом. Тема квартиры в пьесе - если можно так выразиться - картон и штукатурка. Дома нет, и жилье не пытается обрести его черты. Садовая скамейка, принесенная на новоселье Кузаковым, здесь так же уместна и желанна, как в сквере. Отсутствие мебели - это всего лишь неудобство: не на чем сидеть гостям, но никак, ни на волос не отсутствие лица дома. Вошедший в пустую, необставленную квартиру Саяпин запросто воссоздает в своем воображении все, что здесь должно было бы быть: "Здесь будет телевизор, здесь диван, рядом холодильник. В холодильнике пиво и прочее. Все для друзей". Известно все, вплоть до подноготной холодильника. Но знание это порождено не воображением персонажа, а абсолютной обезличенностью, стандартностью жилья.
Валерия (Саяпину). Толечка, если через полгода мы не въедем в такую квартиру (курсив мой. - Е.Г.), я от тебя сбегу...
Зилов и Галина справляют новоселье, но нет ощущения, что квартира была им необходима, желанна. Это Саяпин точно знает, зачем ему квартира: пожить без свидетелей, в подтяжках, двинуть жену при случае... Это знает и Валерия, потому что квартира - это уровень престижа. (Она единственная из всех бурно радуется материальности квартиры, ходит из угла в угол, все трогает, дергает, крутит, как невоспитанный ребенок, сопровождая свой осмотр эллочка-людоедским хохотком: "К-р-р-р-асота!".) У Зилова по отношению к квартире вообще нет никаких эмоций, у Галины, даже у Галины вырывается лишь печальная фраза: "Вчера, когда переезжали, сажусь в машину и думаю: ну, все. Привет вам, тети Моги и дяди Пети! Прощай, предместье, мы едем на Бродвей!". "Предместье" для Вампилова - слово столь же значимое и дорогое, сколь дикое в устах Галины слово "Бродвей".
Нет ни особой радости по поводу переселения, ни наслаждения комфортом, ни, по крайней мере, гордости достигнутым, житейским благополучием. Нет, в сущности, даже ощущения праздника" так, обычное обмывание в ряду таких же обмываний, что особенно наглядно при сопоставлении сцены новоселья со сценой празднования открытия охотничьего сезона:
| Зилов (Галине). Жратва, я тебе скажу, нешуточная. Никто из них не заслужил такой жратвы. Кроме начальства. | Зилов (Официанту). Ну так... И пару шампанского. А как же? Праздник у нас или нет? |
Речь идет не о том, что здесь удобнее, лучше, комфортабельнее, а о том, что здесь, может быть, изменится жизнь, причем это знают и окружающие, даже Валерия: "Теперь у вас будет нормальная жизнь", - о том, что это едва ли не последняя попытка ее изменить.
Галина. Мы здесь заживем дружно, верно?
Зилов. Конечно.
Галина. Как в самом начале. По вечерам будем читать, разговаривать... Будем?
Зилов. Обязательно.
Галина. Хуже всего, когда тебя нет дома и не знаешь, где ты.
Зилов. А мы здесь устроим телефон.
Галина. Не люблю телефоны. Когда ты говоришь со мной по телефону, мне кажется, что ты врешь.
Это ведь не о квартире разговор. И разве о телефоне - этом камне преткновения современной жизни - так говорят: "а здесь мы устроим телефон"? Конечно, телефон "устраивают", но не в том смысле. Но, что самое удивительное, телефон через каких-то две-три недели жизни героев сам собой появляется на сцене. Не телефон важен Вампилову, а то, что по нему "врут" и что в то же время это - единственная для Зилова связь с миром.
В этом новоселье нет не только быта. Люди забыли даже элементарные ритуалы. Новоселье, празднование новоселья - ситуация бытового ритуала, имеющего свои, пусть смутно, но ощутимые законы. Празднуют и здесь. Почти целое действие тянется предвкушение вечеринки по поводу новоселья и сама вечеринка. Но что и как полагается делать, что чувствовать, испытывать, что говорить при превращении строения, "жилплощади" в дом, никто не знает.
Кушак (преподносит Галине цветы). С новосельем. Сердечно поздравляю.
Валерия (идет по комнате). Ну-ну, дайте взглянуть.
Саяпин. Годится, годится. Подходящая изба.
Кушак. Славная квартирка, славная. Желаю, желаю. От души...
Валерия проходит на кухню.
Голос Валерии: Холодная?.. Горячая?.. Красота!..
Валерия (появляется). Так, так, так... А здесь? Восемнадцать квадратов?
Галина. Да... кажется.
Валерия. Красота!
Кушак. Квартирка чудная! (Подошел к окну - взглянул на свою машину.)
Валерия (из комнаты). Балкон?.. Юг?.. Север?..
Кушак. Ну что ж, квартира - дело большое. Еще раз поздравляю.
Зилов. Еще раз благодарю.
Голос Валерии (из комнаты). Красота!
Как полагается праздновать новоселье, не знают. Вспоминают мучительно, но никто не может вспомнить:
3илов. Итак, друзья... (Взял в руки рюмку.) Поехали?
Саяпин. Понеслись.
Валерия. Стойте! "Понеслись", "поехали"! Что вы, в пивной, что ли? Здесь новоселье, по-моему.
3илов. Так, и что ты предлагаешь?
Валерия. Ну, есть же какие-то традиции, обычаи... Кто-нибудь знает, наверное...
Молчание. Зилов наливает всем вина.
Вера. Я могу сплясать на столе. Если хотите.
Кушак. Верочка! (Зилову.) Как она неподражаемо шутит... м-м... (Вере.) Неподражаемо.
Кузаков. Смутно вспоминаю. За четыре угла пьют. Четыре раза. По традиции.
Валерия (передразнивает Кузакова). "Смутно вспоминаю". Эх вы, обормоты. (Кушаку.) Вадим Андреич, вся надежда на вас.
Кушак (поднимается). Друзья! Не будем ломать головы. Вы тут люди молодые...
Валерия (удивленно). А вы? Вадим Андреич!
Вера. Да, алик, не прибедняйся, ты еще не так плох.
Кушак (Вере и Валерии). Благодарю вас. благодарю. Так вот, мы люди молодые, зачем нам дедовские премудрости? Просто. Поздравим наших хозяев с новосельем. Выпьем за новую квартиру. Возгласы, одновременно: "С новосельем!", "Салют!", "Спасибо!", "Ну-ну".
Зилов. Поехали.
Саяпин. Понеслись.
Камень преткновения - "премудрости", не "традиции", не "обычаи", что иногда еще оказывается в чести и рано или поздно может понадобиться, а "премудрости" - игра ума в простой, как мычание, ситуации. Итог этого безрезультатного экскурса в историю обряда подводят совершенно питекантропьи выкрики: "Салют!", "Ну-ну!", "Поехали!", "Понестись!".
Какое-то искаженное, уродливое напоминание об обычаях входит с Верою. Вместо живой кошки - символа домашнего очага, которую принято пускать в дом впереди хозяев, она приносит игрушечного кота, делая эту плюшевую гадость олицетворением не дома (хотя что-то в этом духе, возможно, бессознательное кроется в подарке), а мужской скотскости: кота она называет Аликом73.
Законы самого элементарного поведения забыты не только гостями, но и хозяевами, не только Зиловым, но и Галиной, которая не может противиться натиску мужа, не знающего ни малейшего правила или ограничения сиюминутных желаний.
Галина. У меня все готово.
Зилов. Отлично. Предлагаю выпить.
Галина. Вдвоем?
Зилов. По одной.
Галина. Нет, давай, как полагается. Дождемся гостей.
Зилов. Лучше, я думаю, водки. Для начала.
Галина. Нехорошо. Придут гости, а мы с тобой косые.
Зилов. Велика беда.
Это особенно интересно и важно отметить в сравнении с тем, что Зилов, не знающий удержу в желаниях, не знающий правил и запретов, не помышляет даже на час раньше открыть для себя сезон охоты.
Плоскому, выхолощенному миру бытовой, или, точнее сказать, повседневной, жизни противопоставлен в пьесе другой мир - мир охоты. Охота, тема охоты выступает здесь в функции некоего нравственного полюса, противоположного повседневности. Тема эта не только впрямую заявлена в названии, не только организует фабульное действие и не только выявлена в слове, но и незримо растворена во всей поэтике драмы.
В ремарках пьесы и в пластической организации текста настойчиво повторяются две реалии - окно и дождь за окном (или сменяющая его синева неба). И то и другое в театре - предел театральщины. Окно - рисунок на заднике, мертвое, безвоздушное, намалеванное пространство, дождь - свето- и звукоподражание или игра актеров74. Более того, соблюдение этих ремарок в постановочном отношении требует от режиссера и художника немалых ухищрений.
Во всех напряженных ситуациях лицо героя, (иногда эта ремарка сопровождает и поведение Галины) обращено к окну. Если зрителю следует видеть, что творится за окном: дождь, пасмурно, ясно - то Зилов, повернувшись к окну, должен стоять спиной к зрительному залу, если же разворот к окну совпадает с поворотом к авансцене, то "биография" погоды для тех же зрителей пропадает.
Но между тем внимание не только героя, но и самого автора постоянно приковано к окну75.