Главный объект вампиловских фельетонов - это хам и хамство во всех его разнообразных обличьях. В борьбе с ними голос писателя неумолимо требователен и настойчив:
"Пятьдесят лет назад на углу Арсенальской и Пестеревской был околоточный причал.
- Извозчик! Где стоишь, скотина!..
И никто этому не удивлялся, потому что это было принято по лошадиной тогдашней этике. Похожие разговорчики на углу Дзержинской и Урицкого немыслимы. И если сегодня в человеческих отношениях нет-нет да и проскользнет нечто лошадиное, то завтра, товарищ Богачук, вы ничего подобного не увидите, не услышите и, может быть, не сделаете сами... Завтра вы, вежливый и доброжелательный, остановите машину и скажете бодро и приветливо:
- Добрый день! Покажите, будьте любезны, ваше удостоверение.
И извинитесь за беспокойство.
И пожелаете счастливого пути.
И улыбнетесь.
И откозыряете. <...>
И начальство потребует (это вам, Богачук, на всякий случай, для справки)" ("Лошадь в гараже").
"Есть уличные, трамвайные, должностные, высоко- и низкооплачиваемые хамы. Есть, а надо, чтобы их не было. Значит, относиться к ним следует со вниманием. Надо так, чтобы безнаказанно им не сходило с рук ни одно оскорбление, ни один окрик, ни одна брошенная телефонная трубка. Надо так, чтобы ими занимались коллектив, трамвай, улица. Надо их воспитывать, показывать, судить. Делать это необходимо каждый час. А если махнуть на них рукой, они зайдут далеко, и потом уже никто и никогда не убедит их в том, что они виноваты" ("Кое-что для известности").
Иногда голос писателя поднимается до открытого пафоса. "Бойтесь хамства! Хамы не перевелись. Хамы притаились. Они поняли, как опасно хамить в обществе, и расползлись по собачьим своим конурам. Они стали застенчивыми производственниками. Простыми скромными тружениками.
И остались хамами. Оглядевшись по сторонам - нет ли свидетелей, они наговорят вам мерзостей, забрызгают своей ядовитой слюной. Закрывшись на ключ, они изобьют детей, жену, оскорбят собственную мать. <...> Выявляйте хамов, тащите их на свет божий, не спускайте с них строгих ваших глаз. Судите хамов! Не спускайте им ни одного мата, ни одного разбитого стекла" ("Зиминский анекдот").
Но, конечно, основная тема очерков Вампилова - это люди сибирских строек.
В решении этой темы журналистике Вампилова свойственно два рода особенностей: те, которые отличают его от коллег-сибиряков, и те, которые отличают его от общесоюзной, "европейской" литературной традиции.
Вместе с Вампиловым о людях сибирских строек пишут В. Распутин, В. Шугаев, Ю. Скоп - такие же начинающие иркутские литераторы, как и он. Нередко Вампилов с В. Шугаевым и Ю. Скопом ездят по заданиям редакции вместе и пишут фактически об одном и том же (позднее они издадут вместе коллективные сборники публицистики о людях сибирских строек: "Принцы уходят из сказок" и "Ветер странствий").
На таком тесном проблемном пятачке особенно в юности, в начале творческого пути еще трудно разминуться, и все-таки некоторые специфически-индивидуальные вампиловские черты ощутимы и здесь: выбор ситуации и характер изображения человека у Вампилова свой.
Никто из пишущих о Сибири не обходится без изображения героических будней первопроходцев, изображает их и Вампилов.
У его молодых коллег живописание повседневного трудного героического быта выдает почитателей Джека Лондона. Редко кто обходится без того, чтобы герою не пришлось нырять в ледяную воду, привязывая трос, погибнуть под рухнувшим деревом, под гусеницами бульдозера, обморозиться, голодать, поднимать на собеседника красные от недосыпания глаза, принести в бытовку в откинутом капюшоне плаща целый ушат воды, скопившейся за сутки мотания по трассе... - тяжелые героические будни, в которых нет места трусам, а сами герои несут в себе оттенок жертвенности.
Изображение героических будней присутствует и у Вампилова, но у него это не героика поступка, а героика нравственного самостояния личности, о которой он пишет, избегая восторженных интонаций. Рассказывая о самом начале одной из строек, он упоминает, конечно, что бригада строителей пришла сюда с тремя топорами, одной пилой и палатки ставили прямо на снегу, но гораздо больший интерес для него представляет не это, а то, как приехала к мужу Павлу Ступаку его жена Аня:
"Сначала муж, брагадир-плотник Павел Ступак, в письмах наказывал жене жить в Братске, ждать, когда построят жилой поселок. Но Аня собралась в дорогу, <...> Аня уже все обдумала. Соседи засуетились. Им захотелось с первого этажа на второй, с третьего этажа - пониже. Аня просто-напросто сдала ключ и ордер в ЖКО и улетела в Нижнеилимск. Там в аэропорту дезертиры из Невона объявили ее сумасшедшей. Она приехала февральским вечером. <...> Бригадир рубил дрова у палатки. Он удивился и открыл перед женой двери палатки, где жили пятнадцать солдат" ("Колумбы пришли по снегу").
Вампилова занимает не принятие героического решения, а повседневность, этот героизм окружающая.
Редко кто из пишущих о стройках обходится без презрительного упоминания о слабаках, дезертирах, летунах. Однако Вампилов видит в этом не только самоочевидное свидетельство человеческой слабости своих героев, но и свидетельство скверной организации производства, отсутствие внимания к человеку и заботы о нем. Он уже догадывается, что "иногда подвиг одного - преступление другого" (М. Жванецкий).
Одно дело, когда охота к перемене мест продиктована желанием "заботиться о себе, окружать себя вниманием, удобствами" ("Конец романа"), - здесь Вампилов беспощаден. Другое дело, когда тяготы быта порождены не объективными условиями, а бесхозяйственностью: "Что это? Мутный поток дезертирства? Кто эти люди? Хлюпики? Неженки? Маменькины сынки? Терпение, читатель, терпение... Люди сердятся за то, что вовремя не получают зарплату, за то, что в магазине нет товаров первой необходимости, что в Лесогорске нет яслей, детского сада, бани, за то, что в общежитиях пустуют красные уголки, не бывает газет, радио, а из настольных игр - одни карты" ("На пути к чунскому сокровищу").
Не жалует Вампилов и другую дежурную тему сибирской публицистики - трогательную неприспособленность романтических юнцов, умилению которыми отдал дань даже В. Распутин ("Я забыл спросить у Лешки"). Такой романтик у Вампилова скорее неумеха, чем поэт: "парень он, может, хороший, но здесь этого маловато... "
Однако расхождения с внутрисибирской журналистикой носят частный характер, более значительны расхождения с общей тенденцией публицистики тех лет.
Сибирь и покорение Сибири стали магистральными линиями литературы. Сейчас даже неловко перечислять имена авторов, отправлявших своих героев на сибирские стройки в поисках настоящей жизни. Стоит открыть подшивку "Юности", и мы увидим, что им окажется буквально каждый второй. Для городской молодежи европейской части страны Сибирь стала обетованным краем духовности, романтики, местом великих свершений, кузницей характеров, панацеей от любовных травм, служебных и семейных неурядиц, творческих бед.
Все эти темы мы встречаем и у Вампилова. Однако сейчас отчетливо видно, что то, о чем он писал, существенным образом отличалось от стереотипа. Вампилов сам родом из тех мест, куда литература отправляла своего героя на испытание.
Его очерки посвящены лесорубам, плотникам, бульдозеристам, экскаваторщикам, первопроходцам и покорителям тайги - словом, всем тем, о ком преимущественно пишут в то время. В обстоятельствах этих очерков присутствует вся полагающаяся ситуации героическая атрибутика: сибирский мороз, наледь на стенках палатки, где спят не раздеваясь, в бушлатах (в бушлатах, а не в телогрейках или ватниках!), гитара в задубевших мужских руках. Но человек предстает перед нами иным.
Герой Вампилова романтической сущностью своих поступков не озабочен, о переломном, "знаковом" характере своего поведения не подозревает, рефлектировать, преодолевать себя, менять в себе что-то не собирается.
На героев и ситуации, господствовавшие тогда в литературе, Вампилов смотрит по-иному, глазами человека, выросшего именно здесь, в Сибири. Для писателя, родившегося в Кутулике, "райцентре с головы до ног", этот край лишен экзотики, а его восприятие - романтической экзальтации. Усть-Илим, чуть позже ставший одним из песенных символов большой стройки, - для него всего лишь место конкретной служебной командировки. Его герой - ровесник каждого приезжего, ему понятно все, что манит искателей подвигов, но вместе с тем он не такой - его родина здесь:
"Хорошо родиться где-нибудь в Мелитополе, в безмятежном южном городе, провести детство в яблонях и полусне, коллекционировать марки, презирать девчонок, учиться играть на кларнете, стать пловцом-разрядником. Хорошо быть смешным и легкомысленным, <...> провалиться на экзаменах, побродить по другим городам, поссориться с приятелями, влюбиться, помрачнеть, задуматься, послать все к черту и вдруг уехать в Сибирь, на стройку. Хорошо ехать в Сибирь бывшим футболистом, ценителем сухих вин, остряком, сердцеедом. <...> Угадать в темную глухариную тайгу, в суровые морозы, к суровому бригадиру, выстоять, перековаться и зажить по-новому. Не жизнь, а роман!