Усачёва А.С.
Признавая в целом концептуальный анализ художественного текста особенно актуальным, мы считаем необходимым обратиться к рассмотрению менее объёмных составляющих идиостиля, а именно – образов-концептов [Загурская 2001]. Нами под образом-концептом мыслится двуплановая единица, которая, с одной стороны, связана с ассоциативным развёртыванием того или иного концепта (концептов), с другой – имеет самостоятельное эстетическое содержание. При этом образ-концепт не вступает в противоречие с теми образами и парадигмами образов, которые являются в целом уникальными для каждого отдельного стихотворения. Образ-концепт не равен, хотя и близок, также образному слою, выделяемому в содержании концепта, где обязательным признаётся рассмотрение когнитивных признаков и ментальных образов. Образ-концепт может быть рассмотрен в совершенно определённых направлениях, тождественных самой его структуре. Под «структурой» образа-концепта понимается вариативная система параметров (функциональных групп) максимально подробного и последовательного описания составляющих образа. В этой связи важно отметить, что образ-концепт представляет собой не сумму этих составляющих, а их нерасторжимое единство, что, впрочем, не препятствует рассмотрению каждой составляющей образа отдельно. Такие параметры задаются и определяются самим поэтическим материалом и индивидуальны для каждого конкретного идиостиля. Распределение примеров по функциональным группам основано прежде всего на общности контекстуальных значений. Функциональные группы могут обладать сложным составом и должны описываться как набор определённых подгрупп, имеющих свои сквозные смысловые комплексы. В этом отношении принципиальной является не количественная разница между сквозными смысловыми комплексами, а их семантико-типологическая связь с данным образом-концептом.
Далее, как уже отмечалось, описание образа-концепта в указанных параметрах отнюдь не означает полную изоляцию элементов из разных функциональных групп. Все вместе они представляют собой систему, качественно соотносимую с каждым отдельным текстом и одновременно являющуюся наиболее сжатым, представительным отображением универсальных художественных смыслов. В качестве обязательных для анализа образа-концепта функциональных групп нами выделяются с последующими уточнениями Время и Пространство. Образ-концепт тех или иных явлений и циклов природы, например, времени года, также не может быть описан без учёта таких объединений, как Звук и Свет (Цвет). В них, как и в других выявленных группах, отдельные фрагменты с идущими подряд примерами отвечают той цели исследования, которую Л.Г. Панова назвала «наглядной демонстрацией вербализованного представления» [Панова 2003:42]. На наш взгляд, при таком подходе не создаётся противоречий пониманию поэтического текста как «неразрывной языковой ткани» [Штайн 1989:179].
Естественно, образная система поэзии, в том числе сопряжённая с природой, не замкнута в собственных раз и навсегда данных координатах [Чекалина 1996]. Особенностям воплощения образа зимы в истории русской поэтики посвящена работа [Юкина, Эпштейн 1979]. Однако концептуальная эстетическая значимость образа зимы в идиостиле И. Бродского отмечалась лишь некоторыми исследователями, причём обращение к этой поэтической теме носило, в основном, факультативный характер [Петрова 2002; Loseff 1990; Суворова e-text; Семёнова 2001], см. также [Полухина, Пярли 1995:17]. Её пространное литературоведческое толкование принадлежит [Ваншенкина 1996].
Исследование всего корпуса русскоязычных поэтических текстов И.Бродского позволило выявить, что субстантивные лексические знаки, формирующие словесный образ зимы, воспроизводятся в 156 произведениях, то есть более чем в 500 контекстах. Этот языковой материал может быть упорядочен в рамках следующих восьми функциональных групп:
Снег;
Холод;
Время;
Пространство;
Творчество;
двухполюсных
Свет-Тьма;
Звук-Тишина
Зима как сезон.
Помимо этого, в результате анализа был обнаружен ряд регулярно возникающих сквозных смысловых комплексов, к которым относятся:
Сон (дневное и ночное сновидение);
Нарушение причинно-следственных связей/искажение пропорций/неопределённость в пространстве внутреннего Я, проецирующаяся на окружающее физическое пространство (далее в работе – нарушение/неопределённость);
Потенциальное безумие;
Страдание;
Одиночество и утраты;
Изгнанничество;
Пустота;
Сакральность.
Возможно, что не все выделенные сквозные смысловые комплексы участвуют в раскрытии лишь одного, исследуемого нами образа-концепта. Уточнение их специфики и определение всеобщей идиостилевой принадлежности будет возможно только при условии максимально полного и подробного анализа.
Итак, в функциональной группе Снег выделяются следующие комплексы:
Нарушение/неопределённость: Странная мысль о победе снега-/отбросов света, падающих с неба (2, 366) – здесь экспрессивно окрашенное сравнение может быть истолковано и в вероятном авторском окказиональном значении, где доминирует признак «качество»: отбросы света – то, что отбрасывают, отделяют как ненужное/попадание на землю не чего-то самоценного, исходного, но его качественно изменённой части;
Физическое и душевное страдание: Снег за окном воспринимается в трагические моменты жизни как эквивалент острого предмета, как то, что может нанести увечья (пусть даже при осознанном несопротивлении). Об этом свидетельствуют смыслы, эксплицированные глаголами: разрезать белизной/ленты взвившихся лимф (2, 10) + зернистый снег сёк щёку (2, 328);
Сакральность: Особое значение в текстовой парадигме, связанной с образом-концептом «зима» у Бродского, имеет ряд тропеических определений цвета, присущего снегу. Традиционно со снегом связываются такие понятия, как девственно белый, чистый, реже – ослепительный. С физической же точки зрения белый цвет есть сумма всех красок спектра, то есть в известном смысле он представляет собой антиномичный символ «всё как ничто/ничто как всё» (такое понимание снега подтверждается первым выделенным комплексом). Кроме того, необходимо учитывать значимость христианской символики белого цвета: вьётся снег, как небесных обителей прах (3, 48) + снег…кружится недоверчиво, как рой/всех ангелов (2, 97); семантически перекликается с ней тема снега как ткани, окрашенной не в физический, известный на земле, а в некий трансцендентный цвет: полотнище цвета прощённых душ (4, 94);
Сон (дневное и ночное сновидение): И сны летят со снегом вместе вниз (2, 105).
В группе Холод отчётливо выделяется только один сквозной смысловой комплекс Страдание: деревьям…теперь дрожать…на холоду/страдать у перекрёстков на виду (1, 126). В группе Время таких комплексов четыре:
Одиночество и утраты: Столько лет с тобой в разлуке (2, 417);
Сон (дневное и ночное сновидение): В последнее время я/сплю среди бела дня./Видимо, смерть моя/испытывает меня (2, 424) – здесь ставший постоянным дневной сон представляется формой смерти. Таким образом, утверждается противопоставленность дневного и ночного существования. Если зимний дневной сон ассоциируется со смертью, то зимние бессонные ночи связаны с её творимым (посредством текста) преодолением;
Нарушение/неопределённость: Зимою на самом деле/вторник он же суббота (3, 199) – формально упоминание этих дней недели как тождественных может быть связано с тем, что суббота является вторым с конца, а вторник – вторым с начала днём недели. И если следовать обозначенной логике, можно прийти к выводу, что единственным «истинным» днём является четверг, то есть «день четвёртый». Ветхозаветная семантика, интересовавшая поэта и ценимая им, наполняет понятие «день четвёртый» содержанием свет (четвёртый день – день создания небесных светил). Зимой ощущается недостаток естественного света, и, по-видимому, свет как одна из положительно окрашенных составляющих поэтического мира Бродского так или иначе ассоциирован с четвергом. Но заметим, что теснота этих ассоциативных связей не вполне доказуема, ибо свет как таковой (а также разделение дня и ночи) возник в первый день творения;
Сакрализация: Теперь зима и скоро Рождество (1, 132).
В группе Пространство выделяются пять подгрупп, в рамках которых, в свою очередь, три обладают собственными смысловыми комплексами. Это:
Пространство, внеположенное лирическому субъекту;
Ментальный/эмоциональный план;
Автоописание.
Соответственно,
Пространство, внеположенное лирическому субъекту:
Потенциальное безумие: В Москве от узких улиц/сойду когда-нибудь с ума (1, 37) – несмотря на очевидную нерасторжимость внешнего и внутреннего пространства, в основу выделения нами положен каузативный признак «источник потенциального безумия» (которым является неуютное и сковывающее пространство Москвы);
Страдание: деревьям…теперь дрожать, чернеть на холоду,/страдать у перекрёстков на виду (1, 126) – способностью страдать наделяется не только человек, но и деревья в зимнюю пору;
Пустота: пустеть домам и улицам пустеть (1, 126) + Чем белее, тем бесчеловечней (3, 56) – авторская трансформация приставки «без-» при сохранении исходного значения «отсутствие» определяет точки взаимоперехода смыслов, в которых формируется идиостилевой окказионализм. Его синоним представлен, в частности, в примере безлюдная танцплощадка (4, 45);
Сакрализация: и я гляжу, как за церковным садом/железо крыш…/волнуется, готовясь к снегопадам (1,101);
Нарушение/неопределённость: остатки льда, плывущие в канале,/для мелкой рыбы - те же облака,/но как бы опрокинутые навзничь (2, 406) + карта, ставшая горстью юрких/хлопьев, летящих на склон холма./И, ловя их пальцами, детвора/Выбегает на улицу в пёстрых куртках/И кричит по-английски: «Зима! Зима!» (3, 106) – в этом примере происходит не только переадресация, когда прямая речь, вложенная в уста англоговорящих, звучит по-русски, но и нарушение восприятия реалий. Так, дети принимают за снег оперение погибшей птицы. Значимо, что смерть птицы оглашается выкрикиванием слова зима, то есть стабильность возникновения ассоциативного ряда зима-смерть в разных функциональных группах знаменует его принципиальный для поэтики Бродского характер.