Ко времени создания “ Истории Пугачева” Пушкин в своем историческом мышлении успел далеко уйти от воззрений “просветителей” 18 века, признававших индивидуальную “волю” и “разум” решающими факторами исторического процесса. Подняв образ Пугачева на подобавшую высоту, Пушкин не переоценил, однако, роли Пугачева в народном движении. По объяснению Пушкина, “спокойствие было ненадежно” и до появления Пугачева: “все предвещало новый мятеж”. - “Пугачев, - говорит Пушкин, - не был самовластен” и в период наибольших своих успехов. В глазах Пушкина основной движущей силой “начатого” Пугачевым восстания, как и основным героем книги, был народ, который, по свидетельству Пушкина, и в его время, то есть спустя целых шестьдесят лет после подавления пугачевщины, “живо еще помнил кровавую пору”.
В краткой информационной заметке, напечатанной в начале 1835 года, вскоре после выхода в свет “Истории Пугачева”, Белинский сразу же определил новую книгу Пушкина, как “примечательное явление в области нашей ученой литературы”.
Шесть лет спустя, в 1841 году, рецензируя последние три тома посмертного издания сочинений Пушкина, он высказался громче и явственнее: “История Пугачева” оценивалась в этой статье, как наивысший образец русской исторической прозы. Замечателен эпитет, которым Белинский обосновал эту свою оценку: - “Пером Тацита писанная на меди и мраморе”.
Еще через два года, в 1843 году, Белинский, повторяя тот же эпитет, относит “Историю Пугачева”, “написанную по-тацитовски”, к числу лучших произведений Пушкина, ставя ее на один уровень с его стихами.
И, наконец, в 1846 году, за два года до смерти, завершая цикл своих знаменитых статей о Пушкине, Белинский произносит окончательное, так сказать, отстоявшееся, суждение об исторической монографии Пушкина: - “Об “Истории Пугачевского бунта” мы не будем распространяться, - говорит он, явно намекая на цензурные препятствия, к тому времени еще усугубившиеся: - Скажем только, что этот исторический опыт - образцовое произведение и со стороны исторической и со стороны слога”.
Мы увидели, что Белинский так же оценивает Пушкина не только как поэта, но и как историка.
Уже после выхода в свет “Истории..” Пушкин получил доступ к следственному делу. Обращаясь по этому вопросу к Бенкендорфу, он писал:
“В свободное время я мог бы из оного составить краткую выписку, если не для печати, то по крайней мере для полноты моего труда, без того не совершенного и для успокоения моей исторической совести”.[4]
Из этого его письма мы видим, что Пушкин сам подтверждает, зачисляет себя в историки.
2.3.2 “Петр 1”
Вслед за “Историей Пугачева” последовала работа над “Историей Петра”- грандиозная по замыслу и объему. Работу эту прервала роковая дуэль.
Рукопись незавершенной “Истории Перта 1”, запрещенная Николаем 1, а затем потерянная, была найдена после революции и напечатана лишь в 1938 году, через сто один год после смерти поэта (ранее из нее были известны только отдельные
отрывки).
Однако появление нового тома в собрании сочинений Пушкина оказались, как ни удивительно, едва ли замеченным в связи с тем, что исторический труд поэта дошел до нас в черновом состоянии и поэтому даже после того, как рукопись его была напечатана, продолжал оставаться труднодоступным читателю.
Между тем найденный труд - по мере того, как перед ними раскрывается его действительное, богатое содержание - меняет наши прежние преставления о размахе исторических замыслов и работ великого поэта. Изучение творческой истории его труда убеждает в том, что работа его над созданием “Истории Петра” не остановилась на начальной стадии: исследование показывает, что, вопреки распространенному мнению, Пушкин не ограничился конспектированием изученного им многотомного свода исторических источников (то есть изданных И.И. Голиковым в конце 18 столетия “Деяний Петра Великого”). Работа над “Историей Петра” продвинулась много дальше: общие контуры ее были уже ясны; в обширном подготовительном тексте ее отражена выработанная Пушкиным историческая концепция, в свете которой различима пушкинская обрисовка Петровской эпохи и виден создаваемый им образ Петра. “ В последнее время работа, состоящая у него на очереди, - писал о Пушкине Вяземский, - была история Петра Великого. Труд многосложный, многообъемлющий, почти всеобъемлющий. Это целый мир! В Пушкине было верное понимание истории, свойство, которым одарены не все историки. Принадлежностями ума его были: ясность, проницательность и трезвость... Он не писал бы картин по мерке и объему рам, заранее изготовленных, как то часто делают новейшие историки для удобного вложения в них событий и лиц, предстоящих изображению...”.[5]
Свидетельства современников, близко знавших поэта, таким образом, подчеркивают, что Пушкин обладал не только всеми свойствами и данными, необходимыми для историка Петра, но и “с усердием” изучил “все документы” и “все сочинения, о нем писанные”,читал все, что было напечатано о сем государе, и рылся во всех архивах”. Даже будущий цензор “Истории Петра” Никитенко, присутствовавший за неделю до смерти поэта при беседе Пушкина с Плетневым, заметил: “Видно, что он много читал о Петре”. Но в этом же разговоре поэт, как было уже упомянуто, признавал, что “Историю Петра пока нельзя писать, то есть ее не позволяют печатать”.
На эту же тему писал с своей статье и Леве-Веймар:
“История Петра Великого, которую составлял Пушкин по приказанию императора, должна была быть удивительной книгой. Пушкин посетил все архивы Петербурга и Москвы. Он разыскал переписку Петра Великого включительно до записок полурусских, полунемецких, которые тот писал каждый день генералам, исполнявшим его приказания. Взгляды Пушкина на основание Петербурга были совершенно новы и обнаруживали в нем скорее великого и глубокого историка, нежели поэта. Он не скрывал между тем серьезного смущения, которое он испытывал при мысли, что ему встретятся большие затруднения показать русскому народу Перта Великого, каким он был в первые годы царствования, когда он с яростью приносил все в жертву своей цели. Но как великолепно проследил Пушкин эволюцию этого великого характера и с какой радостью, с каким удовлетворением правдивого историка он показывал нам государя, который когда-то разбивал зубы не желавшим
отвечать на его допросах и который смягчился настолько к своей старости, что советовал не оскорблять даже словами мятежников, приходивших просить у него милости”.
Говоря об исторических трудах Пушкина, Леве-Веймар заметил: “Его беседы на исторические темы доставляли удовольствие слушателям; об истории он говорил прекрасным языком поэта, как будто сам жил в таком же близком общении со всеми этими старыми царями, в каком жил с Петром Великим его предок Аннибал...”. Французский писатель, с которым поэт встречался в последние месяцы жизни, подчеркивая, что взгляды Пушкина обнаруживали в нем “великого и глубокого историка”, отмечал, мы видим, что Пушкин “не скрывал серьезного смущения” по поводу трудностей, с которыми должен был встретиться, выступая в николаевской России, как правдивый историк Петра.
Современники признавали “Историю Петра” важнейшим трудом Пушкина в последние годы его жизни. Он успел в эти годы подготовить черновую конструкцию своей будущей книги, собрав, изучив и предварительно обработав поистине огромный исторический материал. Общие контуры его великой книги были уже ясны: в ней различимы пушкинская обрисовка эпохи и создаваемый им новый образ Петра. Написанный Пушкиным подготовительный текст давал ему возможность быстро, “в год или в течение полугода”, закончить книгу. Пушкин, по всей видимости, предполагал перенести в окончательный текст своей “Истории” содержавшиеся уже в подготовительном тексте ее готовые - или почти готовые - страницы; в то же время он думал развернуть с большой быстротой содержавшиеся в том же подготовительном тексте рабочие программы, - во многом определявшие содержание его будущей книги, - композиционно перегруппировать и восполнить подготовленный им материал и превратить таким образом весь свой текст в законченный исторический рассказ. Выполнить эту задачу Пушкин надеялся за короткий срок потому, что программы его были подкреплены глубоко изученным им и творчески переработанным историческим материалом, освещающим эпоху Петра, и с достаточной ясностью намечали содержание и построение многих разделов его незавершенной “Истории”.
Надежды Пушкина не сбылись, смерть оборвала его работу, и великий труд остался незавершенным.
Кроме того, в бумагах Пушкина остались наброски истории Украины, истории Камчатки. Пушкин намеревался написать также историю французской революции, историю Павла 1- “самого романтического нашего императора”. Сохранились наброски, относящиеся к истории допетровской России, так же его собственные записки представляют историческую ценность для нас, ведь в них так же описаны подробно события, происходящие в его время.
3. Заключение:
В ходе работы над рефератом я пришел к следующим заключениям: