"Песнь о вещем Олеге" - одно из сравнительно ранних стихотворений Пушкина, написанное в период создания "южных поэм", во время южной ссылки (опубликовано впервые в "Северных Цветах" в 1825 г.). Несомненно, что замысел стихотворения возник под влиянием дорожных впечатлений Пушкина, отправившегося в долгий путь по степным местам, видевшего древние курганы, посетившего Киев, глядевшего на воды Днепра. Однако создание "Песни" было основано на глубоком знании историко-литературной традиции, летописного сказания, осмысления его в трудах Н.М.Карамзина, которого так любил читать Пушкин. Вот рассказ Карамзина о легендарной смерти князя Олега: "Сей герой, смиренный летами, хотел уже тишины и наслаждался всеобщим миром. Никто из соседов не дерзал прервать его спокойствия. Окруженный знаками побед и славы, государь народов многочисленных, повелитель войска храброго мог казаться грозным и в самом усыплении старости. Он совершил на земле дело свое – и смерть его казалась потомству чудесною. "Волхвы, - так говорит летописец, - предсказали князю, что ему суждено умереть от любимого коня своего. С того времени он не хотел ездить на нем. Прошло четыре года: в осень пятого вспомнил Олег о предсказании, и слыша, что конь давно умер, посмеялся над волхвами; захотел видеть его кости; стал ногою на череп и сказал: его ли мне бояться? Но в черепе таилась змея: она ужилила князя, и герой скончался…" Уважение к памяти великих мужей и любопытство знать все, что до них касается, благоприятствуют таки вымыслам и сообщают их отдаленным потомкам. Можем верить и не верить, что Олег в самом деле был ужален змеею на могиле любимого коня его, но мнимое пророчество волхвов или кудесников есть явная народная басня, достойная замечания по своей древности".
Повествование Карамзина придерживается летописного рассказа, первоисточника этого предания:
И живяше Олегъ миръ имеа ко всем странамъ, княжа в Киеве. И приспе осень, и помяну Олегъ конь свой, иже бе поставил кормити и не вседати на нь. Бе бо въпрашал волъхвовъ и кудесникъ: "От чего ми есть умрети?" И рече ему кудесник один: "Княже! Конь, его же любиши и ездиши на нем, от того ти умрети". Олег же приим во уме, си рече: "Николи же всяду на нь, ни вижю его боле того". И повеле кормити и и не водити его к нему, и пребы неколико лет не виде его, дондеже на грекы иде. И пришедшу ему Кыеву и пребывьшю 4 лета, на пятое лето помяну конь, от него же бяхуть рекли волсви умрети. И призва старейшину конюхом, рече: "Кде есть конь мъй, его же бех поставил кормити и блюсти его?" Он же рече: "Умерлъ есть". Олег же посмеася и укори кудесника, река: "То ти неправо глаголють волъсви, но все то льжа есть: конь умерлъ есть, а я живъ". И повеле оседлати конь: "А то вижю кости его". И прииде на место, идеже беша лежаще кости его голы и лобъ голъ, и сседе с коня, и посмеяся рече: " От сего ли лба смьрть было взяти мне?" И въступи ногою на лобъ; и выникнувши змиа изо лба, и уклюну в ногу. И с того разболеся и умре. И плакашася людие вси плачем великим, и несоша и погребоша его на горе, еже глаголеться Щековица; есть же могила его и до сего дни, словеть могыла Ольгова.
Древнее летописное сказание имеет и свою интересную предысторию, о которой делает замечания и сам Карамзин. Предыстория эта восходит к "варяжским" преданиям. В "Истории Норвегии" Тормода Торфея содержится рассказ о рыцаре Орваре Одде, получившем предсказание прорицательницы Вельвы о грядущей смерти от коня Факса. Текст предсказания Одду удивительно перекликается со словами пушкинского кудесника, начавшего свою речь с похвалы славному герою и обещанию его непобедимости, и закончившего ее мрачным предсказанием: "… она стихами изрекла предсказание в таком духе: "я наперед знаю судьбу всех людей. Как бы ни были широки заливы, как бы ни были длинны моря, ты их переплывешь, если бы даже стали захлестывать тебя волны морские – но погребальному сожжению ты все же подвергнешься в Беруриодре". Затем, заговорив с ним уже прозою, она предсказала, что ему предназначен трехсотлетний возраст жизни, что подвигами своими он распространит свою славу по отдаленнейшим землям; везде он будет велик, везде славен – но напоследок роковым для него окажется пепельной масти конь, по длинной гриве своей названный Факсием" (здесь и далее перевод с латыни И.К.Линдемана). Одд пытается воспротивиться предсказанию: уводит коня в глухие болота, закалывает его и бросает в глубокую яму, завалив ее камнями. Одд совершил множество военных подвигов и побывал в разных странах. Как утверждает норвежский историк, его владения находились и на Руси, где он женился на дочери русского князя. Однако тоска по родине одолевает рыцаря, и он на своих кораблях возвратился в Норвегию, где решил посетить и могилу коня: "… Так это, сказал он, череп Факсия, и переворачивая его копьем, зашатался. Между тем выползшая из конского черепа ящерица стала жалить его в пяту, вследствие чего все тело наполнилось ядом". Здесь исполнительницей страшного предсказания является ящерица, однако в другом варианте норвежского предания – в саге об Орвар-Одде – фигурирует змея:
"Через какие бы широкие фиорды ты не переправлялся,
Какие бы длинные морские заливы ты не переплывал,
Если бы даже тебя и захлестывали
Рассыпающиеся гребни волн,
Ты все же умрешь в Беруриодре,
И будешь там сожжен.
Своими ядовитыми зубами
Тебе причинит вред змея,
Внезапно выползшая из старого черепа Факса;
Вот когда ехидна эта ужалит тебя
В нижнюю часть голени,
Тогда, князь, жизни твоей с тебя будет достаточно".
Древнее норманнское предание, отзвуки которого сохранил летописный рассказ о князе-варяге Олеге, приобрело совсем иное звучание, окрашенное моралью более позднего времени: рыцарь Одд страшится коня и расправляется с ним, Олег же "повеле кормити и не водити его к нему". В "Песни" Пушкина этот мотив – прощания с любимым конем, заботы и печали о нем – звучит особенно сильно. В письме Бестужеву Пушкин писал об этих стихах: "Тебе, кажется, они не нравятся – напрасно. Товарищеская любовь старого князя к своему коню и заботливость о его судьбе, есть черта трогательного простодушия, да и происшествие само по себе в своей простоте имеет много поэтического".
С первого же слова своего стихотворения Пушкин дает настрой на старинное русское предание, воспользовавшись приемом былинного зачина: "Как ныне сбирается…". Дав ему название "Песнь", он также он также настраивает читателя на былинный лад, вызывая образ песнопения на княжеском пиру, рассказывающего о былой жизни прославленного воина – образ, постоянно присутствующий и в самой "Песни": "Бойцы вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они". Эти – последние слова стихотворения – возвращают нас к его названию, и старинная история приобретает словно движение по кругу: рассказ о событиях прошлого завершается воспоминаниями, возвращающими к началу событий. Круговое движение времени создает внутренний ритм песни: Олег над курганом вспоминает "минувшие дни", о которых говорится в первых строфах, затем – уже над курганом Олега – вспоминают его самого, и здесь же сидит его преемник князь Игорь, которого также ожидает трагическая гибель, курган и "ковши круговые". Начало событий заключат в себе конец, а конец обращен к началу. Такое завораживающее круговращение создает развитие как будто музыкальной темы, и в этом основа внутреннего строя стихотворения, где все соразмерно, все подчинено единому строю, единому звучанию.
Настрой стихотворения – элегический, это печаль по давно ушедшему прошлому, печаль поэта, который глядит на дальнюю дорогу по древним заброшенным местам, на одинокие курганы, хранящие в себе останки "былой славы", на бесконечную степь, где "ветер волнует над ними ковыль". Элегическое настроение свойственно поэзии романтизма; черты романтического направления, проявившиеся в "Песни", - это и само обращение к полному суеверий народному прошлому, и поэтическая идеализация простой, безыскусственной жизни сурового воина, его "товарищеской любви" к своему коню, и тревожное ожидание исполнения рока, "поэзия смерти", столь характерная для главного русского романтика – Жуковского, его баллад и стихотворений:
На всех ярится смерть – царя, любимца славы,
Всех ищет грозная… и некогда найдет…
Тема рока, неминуемой судьбы, занимавшая еще Пушкина-романтика – в том числе в его сказках, - продолжилась и в более поздних сочинениях – в "Капитанской дочке", в "Медном всаднике". В "Песни о вещем Олеге" она выражена наиболее непосредственно и именно в русле романтической поэзии: "Грядущие годы таятся во мгле, но вижу твой жребий на светлом челе", - здесь и тревожная "мгла" времени, и неотвратимость будущего.
Еще одна черта стихотворения, свойственная романтизму – постоянное чувство грозной и неистовой природы, состояние которой словно соединено с действием судьбы. "Синего моря обманчивый вал в часы роковой непогоды" действует также, как "пращ, и стрела, и лукавый кинжал". Само необъятное пространство, которое охвачено словами прорицателя, таит в себе "тревогу отдаленности": его речь словно летает над огромными просторами: вышедший из леса, он видит и "синее море", и заморский Царьград, и "бранное поле", - и в завершение отдает их во власть князя – "и волны, и суша покорны тебе". Двум главным противостоящим силам, воплощенным в князе и кудеснике, соответствуют разные стихии: князь "по полю едет", неся в себе образ вольной жизни, далеких походов, а "вдохновенный кудесник" идет "из темного леса", как носитель таинственного, "мглы", вестник грядущего несчастья.