В лабиринте кривых узких улиц можно наткнуться на воров, мошенников, убийц (Фейджин, Сайкс, Каркер), а можно повстречаться с добрыми отзывчивыми людьми (мистер Браунлоу, Роз, Кленнэм). Вся изнанка беднейших кварталов заставляет содрогаться читателей, она дает полное представление о жизни тех, кто вынужден обитать на этом “дне”.
Тему бедноты, изображение нищенской жизни англичан продолжил Джеймс Гринвуд в романе “Маленький оборвыш”. А туманный, преступный, загадочный мир получил полное отражение в “Рассказах о Шерлоке Холмсе” Артура Конан Дойля.
Ф.М. Достоевский был увлечен творчеством Диккенса. Свое представление о Лондоне он дал в “Зимних заметках о летних впечатлениях” в главе ВААЛ. Он описал Лондон как громадный и своеобразный центр капитализма, где бедность не прячет себя, а “смелость предприимчивости, кажущийся беспорядок” являются “буржуазным порядком в высочайшей степени”[12]. (V, с. 69). Эта великая столица крупнейшей страны, с “визгом и воем машин”, отравленной Темзой, этим воздухом, пропитанным каменным углем, с великолепными скверами и парками соседствует вместе со “страшными углами города, как Вайтчапель, с его полуголым, диким и голодным населением”. (V, с. 69). Царство Ваала (капитализма) творит здесь свои чудеса: оно возвеличивает город, имеющий колоссальное экономическое значение для всей страны и тут же опускается в самые грязные, убогие трущобы, где существует бедный люд, за счет которого процветает столица.
Описание ночного Гай-Маркета, квартала, “где тысячами толпятся публичные женщины”, вынужденные таким образом зарабатывать на жизнь, приводит читателя в ужас. И здесь, “в этой толпе толкается и пьяный бродяга, сюда же заходит и титулованный богач” (V, с. 71). Богатство и нищета соседствуют в Лондоне, противореча, но не исключая друг друга.
Таким представился Достоевскому Лондон, центр капитализма, где его “гордый и мрачный дух снова и снова царственно проносится над исполинским городом” (V, с. 77).
Диккенс явился ближайшим предшественником Достоевского в изображении большого города. Следующая глава нашей работы будет посвящена Петербургу Достоевского.
Глава III. Петербург Достоевского.
Каждая эпоха в истории русского общества знает свой образ Петербурга. Каждая отдельная личность, творчески переживающая его, преломляет этот образ по-своему. Для поэтов XVIII века: Ломоносова, Сумарокова, Державина – Петербург предстает как “преславный град”, “Северный Рим”, “Северная Пальмира”. Им чуждо видеть в городе будущего какое-то трагическое предзнаменование. Лишь писатели XIX века придали образу города трагические черты. Откуда они возникли и почему так укоренились в сознании Пушкина, Некрасова, Гоголя, Достоевского? Несомненно, одну из главных ролей в этом сыграла петербургская легенда, появившаяся в эпоху петровских реформ: “Петербургу быть пусту!” Город, построенный на костях сотен тысяч людей, - греховный, и природа обязательно отомстит за мученические смерти подневольных строителей города. Появление и дальнейшее развитие петербургской легенды представлено в работе Р.Г. Назирова “Петербургская легенда и литературная традиция.[13]” В ней автор отмечает, что “русская литература XVIII века чужда духу легенды. Пушкин же не просто следует легенде, он “вмешивается в нее, обнажая нерв – протест, выразившийся в знаменитой кульминации “Медного всадника”, где личность маленького человека противостоит великому герою, воплощенному в величественном памятнике, который оживает в момент сюжетного взрыва, что делает фигуру героя ужасающей.[14]”. Итак, Пушкин создал новый образ Петербурга – города трагической красоты и безумия.
Петербург Гоголя – город двойного бытия – “гнетущей прозы и чарующей фантастики.[15]” Содержание образа Петербурга у Гоголя составляет преимущественно быт. Этот город оказывается “заколдованным местом.” В ряде новелл Петербург выступает городом необычных превращений, которые совершаются на фоне тяжелого прозаического быта. Правда и мечта переливаются одна в другую, грани между явью и сном стираются. В “Невском проспекте” город назван “фантасмагорией” Главным действующим лицом является Невский проспект. Он описывается во все часы своего суточного превращения. “Какая быстрая совершается на нем фантасмагория в течение одного только дня.” Новелла заканчивается заключительным взглядом на улицу мечты и обмана: “Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенной массой наляжет на него и отделит белые палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях, и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде”. Город – призрак, в котором все обман – таков Петербург Гоголя.
Совершенно исключителен Петербург Достоевского. Его не привлекала красота классической архитектуры города, воспетая Пушкиным. Вспомним строки из “Преступления и наказания”, когда Раскольников смотрит на дворец – “необъяснимым холодом веяло на него всегда от этой великолепной панорамы; духом немым и глухим полна была для него эта пошлая картина…” Это описание напомнило строки лирического стихотворения Пушкина “Город пышный, город бедный”, но у Достоевского это совершенно другой город. Его Петербург – “город мокрого снега, бездомных собак, шарманщиков и нищих[16]”, это “самый умышленный и отвлеченный город на всем земном шаре” (V, с.101), который иногда представляется сном, волшебной грезою.
Впервые сравнение города со сновидением мы встречаем в повести “Слабое сердце”: “…Казалось, наконец, что весь этот мир, со всеми жильцами его, сильными и слабыми, со всеми жилищами их, приютами нищих или раззолоченными палатами – отрадой сильных мира сего, в этот сумеречный час походит на фантасмагорическую, волшебную грезу, на сон, который в свою очередь тотчас исчезнет и искурится паром к темно-синему небу” (II, 48). Затем то же самое ощущение Достоевский описывает в “Петербургских сновидениях”, но уже от лица автора. Образ города – миража Достоевский дает в “Подростке”: “Мне 100 раз среди этого тумана задавалась странная, но навязчивая греза: “А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, скользкий город, подымится с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник, на жарко дышащем, загнанном коне?” (XV, с. 44). В этом мы видим интерпретацию легенды “Петербургу быть пусту!”, рожденную в мыслях героев Достоевского.
Петербург присутствует в 20 произведениях Федора Михайловича, иногда как фон, но чаще как действующее лицо. Его город живет человеческой жизнью: просыпается, жмурится, улыбается, мерзнет, болеет… “Было сырое туманное утро. Петербург встал злой и сердитый, как раздраженная светская дева, пожелтевшая от злости на вечерний бал. Он был сердит с ног до головы. (…) Весь горизонт Петербурга смотрел так кисло, так кисло… Петербург дулся. Видно было, что ему страх как хотелось (…) куда-нибудь убежать с места и ни за что не стоять более в Ингерманландском суровом болоте” (“Петербургская летопись”).
Достоевский одухотворяет Петербург до значения живого героя развернувшейся драмы. “Это первый подстрекатель Раскольникова и невидимый соучастник преступления[17]”. Петербург со своей ирреальностью, миражностью может стать последней точкой в безумии человека. Именно в этом городе происходят фантастические в своей прозаичности события многих произведений Достоевского, зреют безумные идеи, совершаются преступления – “… все это до того пошло и прозаично, что граничит почти с фантастическим” (“Подросток”). Рисуя свои картины взаимодействия человека и города, Достоевский описывает все в мельчайших подробностях, следя за тончайшими изменениями в их “общении”. “… господин Голядкин, вне себя, выбежал на набережную Фонтанки (…). Ночь была ужасная, ноябрьская, - мокрая, туманная, дождливая, снежливая, чреватая флюсами, насморками, лихорадками, жабами, горячками всех возможных родов и сортов – одним словом всеми дарами петербургского ноября (…). Шел дождь и снег разом” (“Двойник”) (I, 138). Здесь в эту ночь начинается раздвоение Голядкина.
Тщетно блуждают герои Достоевского по городу, пытаясь обрести душевный покой, Питер замкнут и надменен. “… Скучно по Фонтанке гулять! Мокрый гранит под ногами, по бокам дома высокие, черные, над головой тоже туман. Такой грустный, такой темный был вечер сегодня” (“Бедные люди”) (I, с. 85). Унылое настроение Девушкина после этой прогулки не освежается, а усугубляется. Многие герои Достоевского специально будут ходить по угрюмым петербургским улицам, чтобы “тошнее стало” (Ордынов, Раскольников, Версилов).
Описывая городские пейзажи Петербурга, Достоевский не живописует ясных дней, синего неба или красот городских построек, площадей и улиц. Этого Петербурга Достоевский словно не знал. В его описаниях город – постоянно и неизменно туманный, дымный, сырой, холодный и пасмурный. “Было так сыро и туманно, что насилу рассвело; в десяти шагах, вправо и влево от дороги, трудно было разглядеть хоть что-нибудь из окон вагона” (“Идиот”) (VII, с. 5.).
Грязно-серый, черно-дымчатый городской пейзаж был уже не в новинку для того времени: Гоголь в “Невском проспекте” выбрал такую палитру для описания столицы Российской империи: “Досадный рассвет неприятным своим тусклым сиянием глядел в его окна. Комната в таком сером, таком мутном беспорядке”, но пейзаж Достоевского призван для усиления психологического подтекста, его пейзаж – это “состояние души” героя: “В невыразимой тоске я подходил к окну, отворял форточку и вглядывался в мутную мглу густо падающего мокрого снега” (“Записки из подполья”) (V, с. 110). Пейзаж подчеркивает в данном случае печаль и грусть героя. “Я отдернула занавес; но начинающийся день был такой печальный и грустный, как угасающая жизнь умирающего. Солнца не было. Облака застилали небо туманною пеленою; оно было такое дождливое, хмурое, грустное” (“Бедные люди”) (I, с. 49).