В 1909 году Бирс выпустил небольшую книгу “Как писать” (Write it right), собранную из статей разных лет. Он не разработал собственную стройную литературную теорию, тем не менее, знать принципы, которые изложены в этой книге хоть и сжато, но ясно, важно, чтобы ориентироваться в бирсовском необычайном мире.
Итак, вот основные требования, которые Бирс предъявлял к “настоящей литературе”: четкая мысль, изложенная так, что она становиться самоочевидной – без недоговорок, расплывчатости и многословия. Чем короче и точнее фраза, абзац, весь рассказ - тем сильнее произведенный эффект; самое действенное оружие в руках писателя – это остроумие, парадоксальность, которая освобождает от “абсолютной правдивости с ее абсолютной скукой” (примерами служат Рабле и Ларошфуко). Об американских предшественниках сам Бирс не упоминает, словно их у него и не было, а о современниках отзывается едко и раздраженно – Бирса не интересовали переживания людей, редко и неохотно покидавших бостонские или европейские гостиные.
Объективные причины, вызывавшие расхождение Бирса с ведущими прозаиками его времени (У.Д. Хоуэллс, Г. Джеймс), вероятно, заключались в том, что перед нами - не столь уж редкий случай, когда писательскую судьбу формирует происходящий перелом литературных эпох.
Хотя дебют Амброза Бирса как прозаика-новеллиста состоялся лишь в 1871 году (“Долина призраков”), когда реализм уже сформировался как новое, более мощное и актуальное литературное течение, его художественные взгляды формировались под влиянием эстетики романтизма, под знаком которого прошла вся его творческая жизнь. “Его воображение устремлялось от обыденной жизни, где процветал буржуа-обыватель в мир космических явлений, неземных страстей, таинственных сил. Писатель утверждал, что для настоящего художника жизнь переполнена фигурами героических изваяний, духами сна, демонами преисподней, могилами, которые зияют на путях, ведущих к свету, неземными существами, злобными и добрыми посланниками милосердия и посланниками гибели.”[6].
Бирс считал, что поэтическое воображение является связующим звеном между миром материальным и миром идеальным. В представлении Бирса целью художника должно быть осмысление жизни, поиск и открытие вечных законов мироздания. Воображение предлагает писателю кратчайший путь проникновения в тайны бытия. “Для меня существует лишь золотой круг искусства, свет и тени страны фантазии”[7].
Говоря о приверженности Бирса к эстетике романтизма, стоить заметить, что наиболее ярко и бесспорно эта приверженность отразилась в его фантастических новеллах. Разбор фантастической новеллы писателя показывает, что здесь Бирс выступил романтиком прежде всего, продолжив традиции, с одной стороны, американского романтизма, а с другой – западноевропейского (с истоками в предромантическом готическом романе). В своих фантастических новеллах Бирс следует эстетическим канонам романтического подхода к отражению действительности, тем закономерностям взаимоотношения рационального и эмоционального, реального и фантастического, которые в образной форме отражены у Готорна во вступлении к роману “Алая буква” и сведены в теорию Эдгаром По в его статье “Философия творчества”.
Для американской литературной жизни после Гражданской войны подобная ситуация не была исключительной, она лишь проявилась в судьбе Бирса более отчетливо. В отличие от Европы, где события 1830 года фактически подвели черту под историей романтического движения, в Америке оно набрало полную силу лишь через двадцать лет. Строго говоря, романтизм здесь охватил собой все XIX столетие, долго о себе напоминая в веке XX. “Позолоченный век” породил в литературе глубокие перемены. Заявили о себе писатели, реалистически передававшие “местный колорит” давно обжитых уголков и еще почти диких просторов Америки – Брет Гарт, по Х. Бичер-Стоу, С.О. Джуит, Э. Эгглстон и другие. С Хоуэллсом, Джеймсом, Твеном в 70-е годы реализм стал главной дорогой американской прозы. А когда в 1892 году Бирс издал свои сборники новелл, на литературную сцену уже выдвигались натуралисты, и Х. Гарленд опубликовал манифест нового направления.
Но романтизм не просто “доцветал” – он развивался, хотя это выяснилось только с дистанции времени. Никто не вспоминал о Мелвилле, а он перед самой своей смертью в 1891 году создал один из шедевров американской романтической прозы – повесть “Билли Бадд”. Никто не заметил восемь коротких анонимных стихотворений в скромном бостонском журнале, а их автором была Эмили Дикинсон, чья лирика вошла в сокровищницу романтической поэзии. Самые известные рассказы Бирса написаны за три года, наиболее для него плодотворные - с 1888 по 1891. И место этих произведений – рядом с “Билли Баддом” и стихами Дикинсон, написанными примерно в то же время. Все это можно назвать последними – и подлинными – свершениями американского романтизма.
.Достоевский определил метод По как “фантастический реализм”. О Бирсе это можно сказать с еще большим основанием. Сам он считал, что дело художника – создавать “страну – фантазию”, но получалась у него узнаваемая, непридуманная страна. Сама тональность его новелл звучала диссонансом на фоне настроений, которые преобладали в тогдашней Америке и в ее литературе, пока еще далеко не растративших веры в прекрасный завтрашний день. Пройдет всего десять лет, и мрачные, сардонические интонации Бирса с удвоенной силой откликнутся в памфлетах самого, казалось бы, жизнелюбивого из американских писателей той поры Марка Твена. Бирс словно предвидел этот переворот в мироощущении, на рубеже столетий сделавшийся если не массовым, то характерным и несомненным. Американский литературовед Ван Вик Брукс полагал, что “Бирс остановился в своем развитии около 1850 года”[8], не превзойдя По, который умер в 1849 году. Нам, однако, представляется более верным предположение, что он, наоборот, в чем-то обогнал свое время, предвосхитив в своем творчестве трагическое осмысление действительности, ставшее характерным для многих писателей XX века.
Ошибочное мнение Брукса не трудно объяснить. По первому впечатлению мир Бирса кажется скованным, неподвижным, чуть ли не оцепенелым. И слишком заметны следы, оставленные в этом мире автором “Ворона” и рассказов о сыщике Дюпене. Но не стоит ограничиваться первым впечатлением. Будни войны и психология человека на войне были творческим открытием Бирса, здесь бессмысленно искать американских предтеч. А следовательно, вся его система художественных координат, вызывающая столько ассоциаций с новеллами По, на деле остается явлением вполне самостоятельным и оригинальным. Сам Бирс отказывался подчиняться литературной моде,[9] и влиянием этого “деспота” он был как бы вычеркнут из литературы при жизни, да и на десятки лет после своего загадочного конца. Но могущество “деспота” оказалось не безграничным и поколение 1920-х годов, пережившее шок первой мировой войны, открывает Бирса заново. Он занимает свое достойное место в истории литературы, оставаясь одним из самых своеобразных американских писателей рубежа веков.
Амброз Бирс и американский фольклор
В Калифорнии существовала богатая фантастическая традиция, сформировавшаяся под влиянием фольклора и устной народной литературы; жанр “страшного” рассказа испытал ее влияние. Так, Спиллер, к примеру, находит истоки этого жанра в негритянском фольклоре и замечает, что это устная фольклорная традиция “страшилки” сыграла известную роль в тематике и стилистике новелл Бирса. Культура устного рассказа и искусство рассказчика занимают в американской литературе XIX века важное место. Известно, что Марк Твен и целая плеяда юмористов выступали как профессиональные рассказчики и придавали этой стороне своего творчества большое значение.
К богатой американской традиции Бирс присовокупил средства и методы европейского романтизма с его тягой к сверхъестественному, берущей начало в так называемой готической литературе. Американская мистическая литература носила журнально-газетный характер; будучи одним из виднейших деятелей журналистики того времени, Бирс не мог не знать о существовании подобного рода литературы.
Бирс творил в тот исторический период, когда в сознании американского народа углубился интерес к традициям и культуре американских индейцев, к американским народным песням и сказаниям, к американскому фольклору в целом. И хотя в том смысле, который принят у большинства европейских народов, население США нельзя назвать единой нацией (поскольку население США составляют выходцы из разных стран), отрицать существование фольклора у американцев (как это делали традиционные фольклористы, сводя его к сумме заимствований из фольклорного наследия англичан, шотландцев, французов и иных переселенцев на американский континент) – значит оставлять без внимания запечатленную в культуре память о богатом историческом опыте, присущем американскому народу.
В годы Гражданской войны на Севере страны был “открыт” негритянский спиричуэл, а в 1888 году появляется добротный сборник народных сказок. В это время в Гарварде Френсис Джеймс Чайлд, который уже свыше тридцати лет собирал английские и шотландские баллады (в основном, из британских источников), готовил к публикации свой монументальный труд из трехсот пяти баллад. В его книге “Английские и шотландские народные баллады” (1882-1898) более одной трети было обнаружено в устном бытовании среди народов США.