Михайлова М. В.
Притяжение душ, взаимопонимание, духовная общность, сходство интересов всегда были важнее, чем тяготение тел, стремление к физической близости. Последнее - в согласии с христианскими догмами - даже осуждалось. Над Анной Карениной Л.Толстой вершит строгий суд, что бы там ни говорили различные критики. В традициях русской литературы было и изображение женщин легкого поведения (вспомним Сонечку Мармеладову) как чистых и непорочных созданий, чья душа никак не затронута "издержками" "профессии". И уж никоим образом не могла приветствоваться и не оправдывалась кратковременная связь, спонтанное сближение, плотский порыв мужчины и женщины друг к другу. Женщина, вступившая на этот путь, воспринималась как существо или легкомысленное, или отчаявшееся. И, конечно, никогда такие отношения не назывались любовью. Страсть, влечение в лучшем случае. Но не любовь.
Бунин принципиально переосмысливает эту "схему". Для него чувство, внезапно возникающее между случайными попутчиками на пароходе, оказывается столь же бесценным, как и любовь. Причем именно любовь и есть это пьянящее, самозабвенное, внезапно возникающее чувство, вызывающее ассоциацию с солнечным ударом. Он убежден в этом. "Скоро выйдет, - писал он своему знакомому, /.../ рассказ "Солнечный удар", где я опять, как в романе "Митина любовь", в "Деле корнета Елагина", в "Иде", - говорю о любви".
Трактовка Буниным темы любви связана с его представлением об Эросе как могучей стихийной силе - основной форме проявления космической жизни. Она трагедийна в своей основе, т.к. переворачивает человека, резко меняет течение его жизни. Многое сближает в этом отношении Бунина с Тютчевым, который тоже считал, что любовь не столько вносит гармонию в человеческое существование, сколько проявляет "хаос", таящийся в нем. Но если Тютчева все же привлекал "союз души с душой родной", выливающийся в конечном счете в роковой поединок, если в его стихах мы видим неповторимые индивидуальности, которые изначально, даже стремясь к этому, не в состоянии принести друг другу счастье, то Бунина не волнует союз душ, скорее его потрясает союз тел, рождающий в свою очередь особое понимание жизни и другого человека, чувство неистребимой памяти, которое и делает жизнь осмысленной, а в человеке проявляет его индивидуальность.
В любви герои Бунина подняты над временем, обстановкой, обстоятельствами. Что мы узнаем о героях "Солнечного удара"? Ни имени, ни возраста. Только то, что он поручик, что у него "обычное офицерское лицо, серое от загара, с белесыми, выгоревшими от солнца усами и голубоватой белизной глаз". А она отдыхала в Анапе, а теперь едет к мужу и трехлетней дочери, что у нее прелестный смех и одета она в легкое холстинковое платье. Ну, может быть, еще, что она проста, весела и естественна в любом своем проявлении. Героиня вообще присутствует только в самом начале произведения, сразу после проведенной в гостинице ночи покидая своего случайного спутника. Все остальное пространство повествования занимают воспоминания о ней, перебирание каких-то эпизодов, связанных с ее поведением, словечками, повадками (дважды Бунин упоминает, как она прислоняет руку к щеке – ладонью наружу), вернее, та нестерпимая, обжигающая память, когда с ужасом осознаешь, что с человеком, ставшим тебе почему-то невероятно дорогим и близким, ты больше не увидишься, не сможешь поделиться с ним своими впечатлениями, не скажешь ему, как "мучительно и восторженно любишь" его. Отсюда берет начало цепь бесконечных и бесцельных блужданий поручика по городу, когда он посещает начинающий пустеть летний базар, и собор, где уже идет вечерняя служба, и запущенный садик на берегу реки, серия бессмысленных, ничем не объяснимых действий, совершаемых абсолютно машинально, только чтобы заполнить неожиданно образовавшуюся пустоту. Ест ли ботвинью со льдом, пьет ли, закусывая малосольными огурцами, рюмка за рюмкой водку, спит ли, забывшись тяжелым сном, сорит ли деньгами, давая внушительные суммы на чай лакеям, всюду его преследует ужас, отчаяние от одной мысли, что она потеряна для него "навсегда, навеки". И как сменяется ликующий солнечный день глубокой темнотой синей летней ночи, так ничего не остается в поручике от того быстрого, энергичного человека, каким он был еще утром. Ведь "затевая вчера это, как он думал, только забавное знакомство", мог ли он предположить, что все кончится "неразрешимой мукой", пониманием своего бессилия и невозможности что-либо сделать, исправить, объяснить.
Можно сказать, что весь рассказ "Солнечный удар", выросший, как признавался сам писатель, из одного мысленного "представления о выходе на палубу /.../ из света в мрак летней ночи на Волге", посвящен описанию этого погружения во тьму, которое переживает поручик, потерявший свою случайную возлюбленную. Это погружение во мрак, почти "умопомрачение", происходит на фоне нестерпимо душного солнечного дня, наполняющего все вокруг пронизывающим зноем. Обжигающими ощущениями буквально переполнены все описания: номер, где проводят ночь случайные попутчики, "горячо накален за день солнцем". И следующий день начинается с "солнечного, жаркого утра". И позже "все вокруг было залито жарким, пламенным /.../ солнцем". И даже к вечеру в комнатах распространяется жар от нагретых железных крыш, ветер поднимает белую густую пыль огромная река блестит под солнцем, даль воды и неба ослепительно сияет. А после вынужденных скитаний по городу погоны и пуговицы кителя поручика "так нажгло, что к ним нельзя было прикоснуться. Околыш картуза был внутри мокрый от пота, лицо пылало ...".
Солнечность, слепящая белизна этих страниц должны напоминать читателям о настигшем героев рассказа "солнечном ударе". Это одновременно и безмерное, острейшее счастье, но это все же удар, хотя и "солнечный", т.е. болезненное, сумеречное состояние, потеря рассудка. Поэтому если вначале эпитет "солнечный" соседствует с эпитетом "счастливый", то потом на страницах рассказа возникнет "радостное, но здесь как будто бесцельное солнце".
Бунин очень осторожно раскрывает неоднозначный смысл своего произведения. Он не дает участникам кратковременного романа сразу понять, что с ними произошло. Первой слова о каком-то "затмении", "солнечном ударе" произносит героиня. Позже он в недоумении повторит их: "В самом деле, точно какой-то "солнечный удар". Но она еще говорит об этом не задумываясь, больше обеспокоенная тем, чтобы сразу прекратить отношения, так как ей может быть "неприятно" их продолжение. Если поручик поедет опять вместе с ней, "все будет испорчено", предполагает она. При этом героиня неоднократно повторяет, что подобного с ней никогда не происходило, что случившееся – для нее самой непонятно, непостижимо, уникально. Но поручик как бы мимо ушей пропускает ее слова (потом он, правда, со слезами на глазах, может быть, только для того, чтобы воскресить ее интонацию, повторит их), он легко соглашается с нею, легко довозит ее до пристани, легко и беззаботно возвращается в номер, где только что они были вдвоем.
А вот теперь-то и начинается главное действие, потому что вся история сближения этих двоих людей была только экспозицией, только подготовкой к тому потрясению, которое свершилось в душе поручика и в которое он сразу не может поверить. Сначала речь идет об странном ощущении пустоты комнаты, которое его поразило, когда он вернулся. Бунин смело сталкивает в предложениях антонимы, чтобы заострить это впечатление : "Номер без нее показался каким-то совсем другим, чем был при ней. Он был еще полон ею - и пуст. /.../ Еще пахло ее хорошим английским одеколоном, еще стояла на подносе ее недопитая чашка, а ее уже не было". И в дальнейшем этот контраст - присутствия человека в душе, в памяти и его реального отсутствия в окружающем пространстве - будет усиливаться с каждым мгновением. Нарастает в душе поручика ощущение дикости, неестественности, неправдоподобности произошедшего, нестерпимость боли от потери. Боли такой, что от нее надо во что бы то ни стало спасаться. Но спасения нет ни в чем. И каждое действие только приближает к мысли, что ему не "избавиться от этой внезапной, неожиданной любви" никаким способом, что вечно будут преследовать его воспоминания о пережитом, "о запахе ее загара и холстинкового платья", о "живом, простом и веселом звуке ее голоса".
Когда-то Ф.Тютчев умолял:
О, господи, дай жгучего страданья
И мертвенность души моей рассей:
Ты взял ее, но муку вспоминанья,
Живую муку мне оставь по ней.
Героям Бунина не надо заклинать: "мука вспоминанья" всегда при них. Писатель великолепно рисует то страшное чувство одиночества, отторжения от других людей, какое испытал поручик, пронзенный любовью. и увидеть в ее измене мужу порыв к свободе и протест против гнета вообще Достоевский считал, что такое чувство может испытывать человек, совершивший страшное преступление. Таков его Раскольников. Но какое преступление совершил поручик? Только то, что он оказался поражен "слишком большой любовью, слишком большим счастьем"!? Однако именно это сразу же выделило его из массы обыкновенных людей, живущих обыденной, ничем не примечательной жизнью. Бунин специально выхватывает из этой массы отдельные человеческие фигуры, чтобы прояснить эту мысль. Вот у подъезда гостиницы остановился извозчик и просто, беспечно, равнодушно, спокойно сидя на козлах, курит цигарку, а другой извозчик, отвозящий поручика на пристань, весело говорит что-то. Вот бабы и мужики на базаре энергично зазывают покупателей, нахваливая свой товар, а с фотографий смотрят на поручика довольные новобрачные, хорошенькая девица в заломленном картузе, и какой-то военный с великолепными бакенбардами, в украшенном орденами мундире. И в соборе церковный хор поет "громко, весело, решительно".