Михайлова М. В.
Бунин придавал особую значимость этой теме и способности писателя описывать самые яркие, самые откровенные моменты любви. Именно остро-сладостным мгновениям сближения мужчины и женщины он посвятил цикл "Темные аллеи", писавшийся в течение 10 лет – с середины тридцатых до середины сороковых годов и состоящий (почти беспрецедентный случай в истории литературы!) из 38 новелл, рассказывающих только о любви, только о встречах, только о расставаниях. И в этом смысле "Солнечный удар" может быть рассмотрен как прелюдия этого цикла. И как своеобразное требование-кредо писателя можно расценить его слова в одном из рассказов: "Сочинитель имеет такое же полное право быть смелым в своих словесных изображениях любви и лиц ее, каковое во все времена предоставлено было в этом случае живописцам и ваятелям: только подлые души видят подлое даже в прекрасном или ужасном". Следует особо отметить последние слова: прекрасное и ужасное. Они у Бунина всегда рядом, нераздельны, определяют самое существо жизни. Поэтому и в "Чистом понедельнике" героиню тоже будет приводить в какого-то рода эстетическое оцепенение "красота и ужас", сопровождающие смерть, уход в мир иной, весь ритуал похорон!
Однако выше приведенное бунинское заявление не помешало многим критикам и литературоведам увидеть в откровенных рассказах "Темных аллей" влияние западной литературы: ведь действительно так в русской классической литературе сцен любви не изображали ранее никогда (известно, что Л.Н.Толстой предпочел заполнить целую строку точками, а не раскрывать тайну близости Анны Карениной и Вронского). Для Бунина же нет в любви (повторим, в любви!) недостойного, нечистого. "Любовь, - как писал один из его современников, - всегда представлялась ему едва ли не самым значительным загадочным, что есть на свете... Всякая любовь - великое счастье ..." И рассказ "Чистый понедельник" повествует о такой загадочной, великой, счастливо-несчастной любви.
И все же этот рассказ, хотя имеет все признаки рассказа любовной тематики и его кульминацией является ночь, вместе проведенная возлюбленными (однако важно, что это ночь кануна Великого поста - Чистый понедельник наступает после прощеного воскресенья и является первым днем Великого поста), не об этом или не только об этом .... Уже в самом начале рассказа прямо говорится, что перед нами будет разворачиваться "странная любовь" между ослепительным красавцем, во внешности которого есть даже нечто "сицилианское" (однако он родом всего-навсего из Пензы) и "Шамаханской царицей" (так называют героиню окружающие), чей портрет дается в подробнейших деталях: в красоте девушки было что-то "индийское, персидское" (хотя и ее происхождение весьма прозаично: отец - купец знатного рода из Твери, бабушка - из Астрахани). У нее "смугло-янтарное лицо, великолепные и несколько зловещие в своей густой черноте волосы, мягко блестящие, как черный соболий мех брови, черные, как бархатный уголь (поразительный оксюморон Бунина!), глаза", пленительные "бархатисто-пунцовые" губы, оттененные темным пушком. Так же подробно описывается ее любимый вечерний наряд: гранатовое бархатное платье, такие же туфли с золотыми пряжками. (Несколько неожиданным в богатейшей палитре бунинских эпитетов становится настойчивое повторение эпитета "бархатный", который очевидно должен оттенить удивительную мягкость героини. Но не забудем и об "угле", который, несомненно, ассоциируется с твердостью). Таким образом бунинские герои намеренно уподоблены друг другу - в смысле красоты, молодости, обаяния, явной неординарности внешности.
Однако дальше Бунин осторожно, но весьма последовательно "прописывает" различия между "сицилианцем" и "Шамаханской царицей", которые окажутся принципиальными и в конечном счете приведут к драматической развязке - вечной разлуке. И здесь заключается различие между концепцией любви, явленной в "Солнечном ударе", и любовью героев "Чистого понедельника". Там - отсутствие будущего у поручика и женщины в холстинковом платье объяснялось несовместимостью остроты переживаний, вызванных "солнечным" любовным ударом, с обыденной жизнью, которой живут миллионы людей и которая начнется вскоре и у самих героев.
"Солнечный удар", по Бунину, это одно из проявлений космической живой жизни, к которой сумели приобщиться они на мгновение. Но она может быть явлена человеку и в моменты приобщения к высочайшим произведениям искусства, и через память, размывающую временные преграды, и при соприкосновении и растворении в природе, когда ощущаешь себя малой частицей ее.
В "Чистом понедельнике" - иное. Героям ничего не мешает, они живут настолько обеспеченной жизнью, что понятие быта не слишком применимо к их времяпрепровождению. Бунин неслучайно буквально по крупицам воссоздает насыщенную картину интеллектуальной и культурной жизни России 1911-1912 годов. (Для этого рассказа вообще очень существенна привязанность событий к определенному времени. Обычно Бунин предпочитает большую временную абстрактность). Здесь же, как принято говорить, на одном пятачке, сосредоточены все события, которые на протяжении первых полутора десятилетий ХХ века будоражили умы российской интеллигенции. Это новые постановки и "капустники" Художественного театра, лекции Андрея Белого, читаемые им в такой оригинальной манере, что об этом говорили все, популярнейшая стилизация исторических событий ХУ1 - процессов над ведьмами - в романе В.Брюсова "Огненный ангел", модные писатели венской школы "модерн" - А.Шницлер и Г.Гофмансталь, произведения польских декадентов - К.Тетмайера и С.Пшибышевского, рассказы привлекающего всеобщее внимание Л.Андреева, концерты Шаляпина ... Литературоведы даже находят исторические несообразности в изображении Буниным картины жизни предвоенной Москвы, указывая, что многие из приведенных им событий не могли происходить в одно и то же время. Однако создается впечатление, что Бунин "прессует" время, добиваясь его предельной плотности, вещественности, осязаемости.
Итак, каждый день и вечер заполнен у героев чем-то интересным, посещением театров, ресторанов. Они не должны обременять себя трудом или учебой (известно, правда, что героиня учится на каких-то курсах, но зачем она их посещает, она толком ответить не может), они свободны, молоды. Очень хочется добавить - и счастливы. Но это слово может быть применимо только к герою, хотя и он отдает себе отчет, что к счастью быть рядом с ней примешивается мука. И все-таки для него это несомненное счастье. "Великое счастье", как говорит Бунин (а его голос в этом рассказе во многом сливается с голосом рассказчика).
А что героиня? Счастлива ли она? Разве не величайшее счастье для женщины открыть, что ее любят больше жизни ("Правда, как вы меня любите! - сказала она с тихим недоумением, покачав головой"), что она желанна, что ее хотят видеть женой? Но героине этого явно недостаточно! Именно она произносит знаменательную фразу о счастье, заключающую целую жизненную философию: "Счастье наше, дружок, как вода в бредне: тянешь - надулось, а вытащишь - ничего нету". При этом оказывается, что придумана она не ею, а сказана Платоном Каратаевым, мудрость которого ее собеседник к тому же сразу объявил "восточной".
Стоит, наверное, сразу же обратить внимание на то, что Бунин, явно акцентируя жест, подчеркнул, как молодой человек в ответ на приведенные героиней слова Каратаева "махнул рукой". Так становится очевидным несовпадение взглядов, восприятия тех или иных явлений героем и героиней. Он существует в реальном измерении, в настоящем времени, поэтому спокойно, как неотъемлемую его принадлежность воспринимает все в нем свершающее - коробки конфет для него такой же знак внимания, как и книга, ему в общем-то все равно, куда ехать - в "Метрополь" ли обедать, или бродить по Ордынке в поисках дома Грибоедова, сидеть ли за ужином в трактире, или слушать цыган. Он не чувствует окружающей пошлости, которая замечательно запечатлена Буниным и в исполнении "полечки Транблан", когда партнер выкрикивает "козлом" бессмысленный набор фраз, и в развязном исполнении цыганских песен старым цыганом "с сизой мордой утопленника" и цыганкой "с низким лбом под дегтярной челкой". Его не очень коробят пьяные люди вокруг, назойливо услужливые половые, подчеркнутая театральность в поведении людей искусства. И как верх несовпадения с героиней звучит его согласие на ее приглашение, произнесенное по-английски "Ол райт!".
Все это не значит, конечно, что ему недоступны высокие чувства, что он не способен оценить необычность, уникальность встреченной девушки. Напротив, от окружающей пошлости его явно спасает восторженная любовь, а то, с каким упоением и наслаждением он вслушивается в ее слова, как умеет выделить в них особую интонацию, как приметлив даже к мелочам (он видит "тихий свет" в ее глазах, его радует ее "добрая разговорчивость") говорит в пользу его души. Недаром, при упоминании о том, что возлюбленная может уйти в монастырь, он "забывшись от волнения", закуривает и едва ли не признается вслух, что от отчаяния способен зарезать кого-нибудь или тоже стать монахом. А когда действительно происходит то, что только возникало в воображении героини и она решается сначала на послушание, а потом и на постриг (в эпилоге мы видим ее в Марфо-Мариинской обители сестер милосердия) - он сначала опускается и спивается до такой степени, что уже, кажется, и возродиться невозможно, а потом, хотя и понемногу, "оправляется", возвращается к жизни, но как-то "равнодушно, безнадежно", хотя и может рыдать, проходя по тем местам, где когда-то они бывали вдвоем. У него чуткое сердце: ведь сразу после ночи близости, когда еще ничто не предвещает беду, он ощущает себя и произошедшее так сильно и горько, что старушонка около Иверской часовни обращается к нему со словами: "Ох, не убивайся, не убивайся так!"