Солдатская песня была демократическим жанром, связанным с традицией литературной песни (отметим стилистическую близость к солдатской песне ряда произведений Г. Р. Державина: «Гром победы», «Заздравный орёл», «Атаману и войску Донскому»). Конечно, солдатские песни имели огромное распространение, занимая значительную часть культурного обихода России XVIII века, интенсивно влияя на эстетический вкус самых широких масс, из недр которых в течение XIX века выделялись ценители и чисто литературных песен, и - в более редких случаях - собственно литературы. Солдатскую песню любили, продуктивно работали с ней и творцы, ставшие подлинными символами российской культуры; здесь уместно вспомнить об А. В. Суворове и Г. Р. Державине, а также о великом продолжателе их традиций, А. С. Пушкине. Солдатская песня оказала влияние на поэтическое творчество обоих (говорим об этом, учитывая разницу в поэтических талантах Державина и Суворова). И Державин, и Суворов осознавали большое воспитательное значение солдатской песни, формировавшей идейный арсенал армии. Солдатская песня входила в стратегическую систему Суворова, о чем ярко написал Д. В. Давыдов. С XVIII века создание эпоса солдатской песни проходило параллельно созданию литературной героики; у этих двух направлений нашей словесности появились общие герои, общие темы. Герой Державина и Жуковского - Кутузов - в народной песне о всенародно любимом полководце и французском майоре дает захватчику отпор:
Как ударил его Кутузов его в щеку:
«И ты врешь ли все, майорик, лицемеришь!
Я угроз ваших французских не боюся,
До самого Наполеона доберуся,
Доберуся, доберуся, я с ним порублюся».
Замечателен финал этой песни, в котором с большой художественностью убедительностью показана завязка будущего великого поединка:
Не красно солнце в чистом поле воссияло Воссияла у Кутузова вострая сабля
Над твоей ли над французской головою.
Образ Суворова - наиболее развитый как в литературном героическом эпосе, так и в фольклоре, в народных исторических и солдатских песнях. Осмысленная Державиным и Шишковым христианская праведность Суворова предаставлена и в фольклорном исполнении. В песне «На взятие Варшавы» звучат слова:
За его выпьем здоровье,
Мы поздравите его:
Здравствуй, здравствуй, граф Суворов,
Что ты праведно живешь,
Справедливо нас, солдат, ведешь.
Ты военностей не тужишь,
Рад хоть в воду и огонь,
Ты царице верно служишь!
Ещё раз заострим внимание на том факте, что литература и народное творчество решали аналогичные задачи; этот фольклорный отклик был современен поэтическим откликам Державина, Дмитриева, Кострова на это событие. И героический образ Суворова из народной песни в истории литературы может восприниматься как вариант героического образа Суворова в поэзии.
Импонирует безымянному автору и быстрота Суворова, его склонность к натиску, к действенной, наступательной войне. В этом видится дух богатырства. В песне, объединяющей воспоминания о Семилетней войне со впечатлениями от екатерининских войн, сравнивающей трех героев екатерининского времени - Румянцева, Потемкина и Суворова, последнему отдается предпочтение, потому что:
А Суворов - генерал
Свою силу утверждал,
Мелки пушки заряжал,
Короля в полон брал.
«Суворов-свет батюшка» - любимый герой солдатских песен XVIII века. И его прославление в литературе шло параллельно прославлению в фольклоре. Как заметил исследователь, «гениальная личность Суворова не могла пройти незаметной для русского человека, отзывчивого и чуткого по натуре. Народ окружил любимого героя циклом преданий и легенд и отвел ему почетное место в своих былинах и песнях. Песни эти не плод фантазии доморощенных поэтов, они зародились в сердце народном, выносились в нем и вылились на широкий простор земли русской во славу и честь великого ее сына - Суворова».
В ряде песен суворовский образ особенно близок образному строю русских былин. Это опять-таки связано с популярностью и глубокой укорененностью суворовского образа в народное сознание:
То не сизый орел на лебедушек
Напускается из-за синих туч:
Напускается орлом батюшка,
На поганых на турков-нехристей,
Сам Суворов-свет батюшка.
Исследователь подчеркивает близость этого суворовского образа изображениям Суворова на лубочных картинках. Поэтам предстояло переосмыслить этот образ в соответствии со стилистическими требованиями литературы и особенностями собственного таланта.
Интересным фольклорным жанром представляется и народная легенда - предание, из уст в уста доносящее свои образы. В 1930-е годы в Прибайкалье были записаны любопытные легенды о Суворове, во многом подтверждающие нашу концепцию идеального героя - концепцию, прослеживаемую прежде всего в литературе, в поэзии. Одна из легенд описывает аскетизм Суворова, его близость народу. Характерно само название легенды - «Суворов не барин»:
«Суворов больше заботился о своих солдатах, чем о себе. Как только его войска приходили на новое место, он сам выбирал им лучшие квартиры, а себе отводил самый немудреный домик. Ел он из одной поварни с солдатами, спал все больше на соломе, как и его солдаты. С виду он совсем не был похож на барина, а солдаты знали, что он из богатой и барской семьи. Вот все и удивлялись, почему у него барских замашек нету. Но это просто объяснялось, он всю жизнь в походах да в войнах проводил, а в промежутках между ними старался своих солдат военному ремеслу научить. Когда бой начинался, каждый солдат свое место знал и действовал так, как учил его Суворов. Всю жизнь Суворов с солдатами прожил, и барская жизнь ему не нужна была. После барской жизни какой же из него полководец был бы. Изнеженный тягот военной жизни не переносит» (записано от Матвея Спиридоновича Захарова, ст. Тайшет Красноярского края, 1936 год).
Конечно, в антидворянском демократизме этой записи прослеживается некоторая тенденциозность. Но нельзя не признать, что в этом кратком описании - зерно к пониманию образа идеального народного героя России. Простота и подвижнический аскетизм для такого героя - черты необходимые и не менее важные, чем храбрость и полководческий гений.
Народная песня оставалась одним из наиболее действенных способов поднятия боевого духа, то есть исполняла идеологическую роль. В литературе 1730-1810-х годов интерпретации фольклорных сюжетов и стилизации фольклорных жанров занимали достойное место. Такие произведения как «Царь-девица» Г.Р.Державина, «Илья Муромец» Н.М.Карамзина и «Бова» А.Н.Радищева соседствовали с «русскими песнями» от Сумарокова до Дельвига и солдатскими песнями Державина и Жуковского.
Алексей Фёдорович Мерзляков первоначально (в юном возрасте) проявил себя как одописец екатерининского века. Но в истории русской поэзии он остался автором русских литературных песен, окончательно утвердившим этот жанр, имевший к тому времени уже почти вековую историю развития как одно из самобытных направлений русской поэзии. Но в литературных воззрениях А. Ф. Мерзлякова героическая проблематика занимала существенное место, и это видно по его литературным предпочтениям, по теоретическим работам поэта и ученого. В самом полном современном обозрении жизни и творчества Мерзлякова мы читаем: «Начало XIX века в поэзии России было ознаменовано расцветом политической лирики - жанра, соответствующего литературным симпатиям декабристов. Важную роль в его формировании сыграли переводы из античной лирики, сделанные Алексеем Мерзляковым, особенно переводы героических од песнопевца Тиртея. Поэт-переводчик показал русской читающей публике образ борца, правдолюбца, патриота, предпочитающего смерть рабству. Для многих тогда переводы Мерзлякова стали школой гражданственности». Алексей Мерзляков, поэт и ученый-словесник, теоретически и практически обосновал утверждение фольклорного жанра русской песни в качестве перспективного литературного направления. Ряд песен Мерзлякова (в первую очередь - легендарная «Среди долины ровныя…»), как и некоторые русские песни Нелединского-Мелецкого, Дмитриева, Цыганова, Дельвига, со временем стали восприниматься как народные, фольклорные. Таким образом, круг взаимовлияния фольклора и литературы замыкался, и сложившаяся ситуация позволяла поэтам обогащать свое творчество заимствованиями из фольклора и стилизацией. Это касалось и патриотической поэзии, воспевавшей героев. Отметим и тот факт из истории русской культуры, что наша первая истинно национальная героическая опера - «Жизнь за царя» («Иван Сусанин») М. И. Глинки - была создана не без плодотворного влияния народной музыки, признанного и самим Глинкой, и исследователями его творчества.
Мы видим, что поэт, ставший в истории русской литературы связующим звеном между фольклором и индивидуальным творчеством, сочетал свой интерес к русской песне с интересом к героическим образам, переходящим из спартанской поэзии в поэзию России. Но в творчестве Алексея Мерзлякова фольклорный мотив и героическая тема разведены; песни и романсы Мерзлякова лишены прямой героики, а переводы из античной поэзии не связаны с русским фольклором. Не чурался Мерзляков и острых политических тем, с которых начал свой путь в поэзии. Образец подобного творчества у зрелого Мерзлякова - «Ода на разрушение Вавилона» (1801 г.), в которой поэт дерзновенно, в иносказательной манере, намекает на коллизии, связанные с убийством императора Павла Петровича. Наоборот, в своих песнях и романсах Мерзляков культивирует примат любовных наслаждений и чувствительности над государственным поприщем: