В.П. Владимирцев, Иркутск
Памяти друга (Ростислава Ивановича Смирнова)
Власть («паутина») художественных идей Достоевского, или, как, вероятно, предложил бы свою классическую дефиницию академик А.Н. Веселовский, «предания» Достоевского, объемлет - зримо и незримо - практически всю литературу ушедшего ХХ столетия. Прежде и более всего - литературу русскую. Было бы напрасной попыткой закрывать глаза на этот уклон в движущейся исторической поэтике нового и новейшего времени. Здесь находят себе объяснение многие «странные» явления из литературного процесса прошлой эпохи. В частности, проблема истерзанной цензорами, критикой и режиссерами пьесы Александра Вампилова «Утиная охота» (написана в 1967, опубликована в 1970 году). История ее сценических и литературно-критических истолкований в советские и постсоветские времена, вплоть до наших дней, представляется невероятной и курьезной.
Что имел в виду написать и написал автор «Утиной охоты»: сатиру или панегирик, фарс или высокую трагедию? Деятели театра и арбитры критики перекидывали «Утиную охоту» из стороны в сторону, силясь разгадать загадку, как бы в назидание оставленную нам безвременно упокоившимся Александром Валентиновичем Вампиловым, «посланцем классики», как его величают ныне земляки-сотоварищи по цеху, писатели Иркутска.
Здесь не место обсуждать острые вопросы, скопившиеся за три с лишним десятилетия вокруг драматургической репутации «Утиной охоты». Но в связи с ними хочется высказать некоторые беглые соображения о том, как выглядят художественные смыслы вампиловской пьесы, если рассматривать ее сквозь призму поэтического «предания» Достоевского. Имеются ли для основания такого литературоведческого позиционирования - художественного сближения обоих писателей? На поверку - оснований больше, чем априорно можно предполагать. И не только в свете объективированной исторической (передаваемой из века в век по законам культурной преемственности, независимо довлеющих литературных традиций) поэтики. Мемуарные и автобиографические источники указывают на избирательный личный интерес Вампилова к творчеству Достоевского. Интерес не был платонически умозрительным. Мы вправе не гадать, а заключить: драматургическое искусство Вампилова, особенно в «Утиной охоте» (и не только), испытало неповерхностное прямое влияние художественной школы Достоевского, ее новаторской психоидеологической (посредством разговорного письма) словесности.
Писатель Г.Ф.Николаев сохранил архиважные (недооцененные критикой) подробности из бесед с Вампиловым на полночном байкальском берегу летом 1972 года, приблизительно за месяц до трагической гибели драматурга: «Еще мы говорили о Достоевском. Саня (Вампилов. - В.В.) знал его великолепно, хотя и любил, как он выразился, «холодной любовью». Ему был ближе Чехов, но Чехов был ему ясен, и, видимо, потому он говорил о нем меньше. В Достоевском он искал что-то свое, может быть, примеривался к чему-то. Помню, как-то в Доме писателей в Иркутске, на встрече с чилийскими коммунистами, он вдруг произнес целую речь о Достоевском.<…> Звезды, Достоевский, Бог - вот ход наших мыслей в ту яркую штормовую ночь на Байкале».
О том, что Вампилов относился к Достоевскому с «рабочей» профессиональной заинтересованностью, сообщает и другой мемуарист, режиссер московского театра: «… когда доходило до дела (во время репетиционной работы над вампиловским спектаклем. - В.В.), Саша, (Вампилов. - В.В.) спокойно цитировал Достоевского, пусть не дословно, но всегда точно по смыслу, попадал в ситуацию идеально. Его образование - не блескучая одежда, а вовремя изымаемый инструмент».
Налицо специфического значения очевидность. Вампилов-художник не просто вспоминал творчество, «паутину» Достоевского по дежурному случаю, что, по сути говоря, было бы незачем ставить ему в исключительную заслугу. Уникальный смысловой подтекст мемуарных откровений - в другом: Вампилов думал Достоевским. Думал критериально, личностно, из привычной внутренней потребности разобраться и утвердиться - при эстетической поддержке Достоевского - в собственном мировоззренческом и художественном опыте. Не менее красноречиво то же самое подтверждают замечательные со всех точек зрения сентенции драматурга из его рукописного наследия: «Все люди кажутся иногда самыми отвратительными типами Достоевского»; «Условия для самоубийства у тебя есть. Тебе не хватает только теоретической подготовки. Читай Шопенгауэра, Достоевского, Кафку…»
«Холодная любовь» Вампилова к Достоевскому была чревной. Хотя ее плоды не разысканы и не определены с подобающей предмету полнотой. Недосмотр, верхоглядство или невостребованность? Во всяком случае наука легкомысленно упускает из виду реальные художественные соотношения между близко сопредельными, даже в чем-то родственными творческими принципами Достоевского и Вампилова. В этом отделе русской исторической поэтики, увы, досадная лакуна. Несмотря на обязывающую симптоматику исходного биографического материала, суммарный свод которого обладает принудительной историко-литературной логикой. Она, эта логика, категорична: 1) Вампилов «знал» Достоевского «великолепно»; 2) думал Достоевским; 3) на репетициях собственных пьес «цитировал» его «идеально» к месту, то есть сводил с контекстами своего творчества; «искал что-то свое» в Достоевском (нотабене: «свое» - в Достоевском!), «примеривался к чему-то»; 4) на протокольно-официальной встрече с коммунистами Чили «вдруг» (наверняка тоном полемики с хулителями и запретителями Достоевского, «бесами» ХХ века) «произнес целую речь о Достоевском» (эта импровизация перед заведомо левой марксистской аудиторией обнаружила: Вампилов освоил «холодно-любимого» классика целокупно и проницательно; 5) свободно соотносил реалии современной ему жизни с типажами (например, «самыми отвратительными») Достоевского. Отсюда ли не следует, что Вампилов, художник и мыслитель, остро сознавал и бережно лелеял свою чревную, нутром ощущаемую, связь с «преданием» Достоевского.
В эстетике и миропонимании драматурга Вампилова постоянно соприсутствовал («дышал») литературно-психологический опыт Достоевского. О том полнее всего может засвидетельствовать художественная система вампиловской пьесы «Утиная охота». Речь не идет о каком бы то ни было подражательстве. Вампилов-художник оригинален абсолютно. Его литературные связи с «паутиной» Достоевского - именно такое явление (срез) исторической поэтики, в котором главенствует не буква, но самый дух, метафизическая философия неисследимого «предания», своего рода харизма духовной традиции. В этом смысле наследство Достоевского в огромной мере способствовало тому, чтобы состоялась драматургия Вампилова в тех внутренних и внешних формах, в которых она существует. Когда смотришь спектакль «Утиная охота», тебя властно захватывает двоякое эстетическое переживание. В череде скандальных истерических надрывов и выходок Виктора Зилова, протагониста пьесы, невольно и с каждой мизансценой все сильнее улавливаешь знакомое «предание» сюжетных, интонационных и характерологических («психейных») образцов Достоевского. Это не иллюзия якобы предвзятого зрителя. Перед нами в современной и совершенно самобытной версии возникает, будто воскресает, персонаж-человек Достоевского, обаятельный возмутитель умственного и морального спокойствия обывателей, неудобный для окружающих остроязыкий собеседник-полемист, горячий и умный сердцем неугомон, духовный скиталец и неприкаянный герой/антигерой безвременья (генетически он из «породы» Раскольниковых, Ставрогиных, Карамазовых…).
Художественное сходство с литературной характерологической техникой Достоевского может быть установлено в самых различных пунктах и отношениях «Утиной охоты». Для филологического поиска и обработки компаративного материала удобен рамочный формат сопоставимых параллелей. Он позволяет выявить очевидные парные узлы сходства и всякого рода пересечений в поэтике Достоевского и Вампилова. Тем самым привести и систематизировать как бы паралогические доказательства к основным положениям предлагаемой статьи.
Достоевский — Вампилов («Утиная охота»)
1) Рассказ «Скверный анекдот» (1862) служит заглавным семиотическим ключом к большинству «скверно-анекдотических» сюжетных историй, составивших фельетонную основу сочинений Достоевского. Непреходящая фатальная скверна жизни - бытийственный спутник загадочной русской души в ее мятежных скитаниях по лабиринтам неблагополучного миропорядка. «Бедные» Макар Девушкин и Варенька Доброселова, которые стали у Достоевского первыми представителями и жертвами «скверных анекдотов», положили начало генеалогическому древу героев Достоевского.
1) Жизненная судьба Виктора Зилова умышленно выдержана в духе и координатах «скверного анекдотизма» и фельетонного гротеска. Близкие и отдаленные ее подобия обнаруживаются повсюду в творчестве автора «Утиной охоты» (проза, драматургия). Характерно: одноактные пьесы «Анекдот первый. История с метранпажем» и «Анекдот второй. Двадцать минут с ангелом» (был объектом цензурных преследований) образовали драматургическую дилогию под общим авторским заголовком «Провинциальные (тоже весьма «скверные». - В.В.) анекдоты». Трагическая духовная неустроенность и «скверное», «анекдотическое» неблагообразие в судьбах героев (семиотическая модель «зиловщины») - общее место в драматургии Вампилова.
2) Поэтика двойничества классически-художественно опредмечена в «петербургской поэме» «Двойник» и романах «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы». Двойники у Достоевского - художественная упреждающая маркировка пределов зла, которое потенциально таится в герое/антигерое. Маркировка имеет душеспасительное значение: охраняет личность героя/антигероя от полного распада и окончательного расчеловечивания. С тем вместе «мифологически» предвещает протагонисту роковые беды, несчастье, горе (опасные происшествия, болезнь, смерть).