У героя Лермонтова действительно много черт, создающих ему романтический ореол и сближающих его, в частности, со Сбогаром.
Прежде всего это умолчание о прошлом героев, что не позволяет до конца разгадать их характер. Отсутствие предыстории дополняется неопределенностью возраста и обманчивой молодостью лица.
"– Ему лет двадцать пять-двадцать шесть, не более того,— ответил Маттео.— Но он белокур и очень хрупок на вид, хотя и превосходит силой и ловкостью людей самого крепкого сложения и, может быть..." (С. 54).
Из дальнейших расспросов выясняется, что он известен в Венеции "уже с очень давних пор" (С. 54), а история с таинственно пропавшей возлюбленной Лотарио вообще относится к событием более чем десятилетней давности [13] .
Печорин также отличается "крепким телосложением", "способным переносить все трудности кочевой жизни и перемены климата", и "детской" улыбкой и "женской нежностью" кожи. С первого взгляда на лицо его рассказчик не дал бы ему более 23 лет, хотя после "готов был дать ему 30". Благородный лоб обоих героев прорезают извилистые морщины, "начертанные не годами, но неотступными мучительными думами" (Нодье, с. 58).
Повторяются и черты, типические для байронического портрета: В глазах Лотарио "живет небесный огонь", а глаза Печорина "сияли каким-то фосфорическим блеском", но выражают они "тягостное раздумье"; у Лотарио лицо его "казалось серьезным и сумрачным" из-за "мрачной неподвижности печальных и суровых глаз", чувствовалось что его взгляд "может быть страшным"; у Печорина глаза сохраняли выражение "глубокой постоянной грусти" взгляд был "непродолжительный, но проницательный и тяжелый, оставлял по себе неприятное впечатление нескромного вопроса, и мог бы казаться дерзким, если б не был столь равнодушно-спокоен".
У обоих вьющиеся белокурые волосы и некая неправильность черт, придающая их поразительной красоте неповторимость выражения.
Интересно отметить, что духовная власть Печорина над княжной Мери окончательно проявляется, когда они оказываются на природе. От испуга при виде мнимого черкеса, Мери переходит к удивительной доверчивости, сказывающейся в том, что она смело, опираясь на руку Печорина, заглядывать в самую глубину провала, "тогда как другие барышни пищали и закрывали глаза". Она доверяется ему и природной стихии, потому что отдается стихии страсти. Наконец, во время переезда быстрой горной речки у ней кружится голова, и Печорин вовремя поддерживает ее на лошади и переводит на другой берег, однако пользуется ее слабостью, чтобы поцеловать ее. Природа оказывается союзницей Печорина, как продолжение его силы. Печорин уже явно "вскружил голову" Мери, и эта страсть может быть уподоблена головокружению от горного потока.
Наконец, болезненность Веры[14] отсылает к еще большей болезненности Антонии в романе Нодье, которая была настолько слаба, что ходила, опираясь на сестру, и которой, из-за нервной утомляемости, могло повредить всякое сильное впечатление (сестра даже боится громко окликать ее во время сна), что подготавливает ее схождение с ума от пережитых бедствий и потрясений в конце романа.
Так тень Сбогара витает над всеми байроническими героями русской литературы.
Переходя к главной цели нашего исследования – отражению мотивов Нодье в творчестве Достоевского – назовем вначале факты, уже давно вошедшие в поле зрения исследователей. Сам Достоевский в подготовительных материалах к "Преступлению и наказанию" раздумывает о возможной ориентации образа Раскольникова на Сбогара и Ускока – разбойника из одноименного романа Жорж Санд, выделяя в этих романтических героях такую черту, как таинственность. ("Для полноты лица его пленяет роль затаенного существа, тайны, Унгерна, Sbogar, Ускока и проч. Но потом сам смеется над этим" - 7; 86, курсив Достоевского).
В ПСС при комментировании этой записи отмечается сходство социально-философских рассуждений Лотарио-Сбогара (излагаемых им в кругу венецианской знати) с основными положениями теории Раскольникова: оправдание сильного героя, "кровавого и страшного" разбойника, отваживающего восстать против "обыкновенного общества" с его "недолговечными правилами морали" – во имя его же освобождения.
Ибо обновление народов совершается только таким путем — так по крайней мере говорит нам опыт. Вы верите в провидение — и смеете осуждать пути его! Когда вулкан очищает землю, заливая ваши поля дымящейся лавой, вы говорите — то веля Божья; но вы не допускаете мысли, что Бог возложил некую особую миссию на этих кровавых и страшных людей, что подтачивают и ломают опоры, на. которых зиждется общество, чтобы затем построить его заново. Вспомните, кто были основатели каждого нового общества, и вы увидите, что все это — разбойники, подобные тем, кого вы осуждаете!
Кто были, спрашиваю я, все эти Тезеи, Пирифои, эти Ромулы, которыми отмечен переход от века варваров к веку героев, возглавленному ими?" (С. 84-85).
Отражения мыслей Сбогара в теории Раскольникова были подробно рассмотрены в работе В.А. Недзвецкого.[15]
Но на наш взгляд, можно обнаружить и дальнейшие обращения Достоевского к творчеству Нодье. Речь пойдет о генезисе героя, задуманного куда более романтическим и таинственным, нежели Раскольников, – Ставрогина.
Ставрогин, пришедший в "Бесы" из замысла романа о "великом грешнике", сознательно строился Достоевским на аллюзиях со многими известнейшими героями мировой литературы, такими как Фауст, Гамлет, принц Гарри из "Генриха VIII" Шекспира, Родольф из "Парижских тайн" Э.Сю [16] . В контексте русской литературы он был соотнесен со всей галереей "лишних людей" – скучающих и праздных дворян, не находящих применения своим "силам необъятным", и прежде всего с образом Печорина. При этом у Ставрогина гораздо резче, чем у Героя Нашего Времени, намечены демонические черты.
Наиболее странным и загадочным в биографии Ставрогина представляется его "виртуальный" брак и последующие взаимоотношения с Хромоножкой – безумной Марьей Тимофеевной Лебядкиной. Чтобы соединить сюжетно этих двух героев, Достоевскому пришлось пойти на достаточно причудливую мотивацию: аристократ Ставрогин, в мучениях леденящей скуки, явил свое безграничное своеволие в том, чтобы как можно непоправимее испортить себе жизнь, женившись на нищей, полоумной калеке, "восторженной идиотке", заметив, что она в него влюблена. Затем он все же этот брак скрывает, Хромоножку отсылает в отдаленный монастырь, а ее брату платит деньги за молчание.
Хромоножка же почитает его чуть ли не выше Бога ("Мой-то и Богу, захочет поклонится, а захочет, и нет"), молится за него и неустанно его ждет, все более все более погружаясь в свои фантастические грезы и теряя связь с реальностью. Но когда он является к ней с предложением раскрыть "тайну", объявить публично о браке и увести ее навсегда из России, то она гневно отстраняется от него как от поддельного двойника ее истинного кумира. Ставрогин раздваивается в ее сознании на "ясного сокола и князя", героя ее восторженных мечтаний, и на "сыча и купчишку", которого она презрительно прогоняет с криком "Гришка Отрепьев анафема!" Сразу после этой встречи Ставрогин фактически дает согласие на убийство Хромоножки Федькой Каторжным, буквально реализуя ее трагические предчувствия.
Хромоножка то бредит, то пророчествует, то видит загадочные сны. Ее часто сопоставляли и с Офелией, и с безумной Маргаритой в темнице (в разговоре с Шатовым она сочиняет историю о якобы бывшем у нее ребенке, которого она бросила в пруд), но последняя сцена со Ставрогиным – обличение героя, ставшего лжегероем (подобно тому как безумный Евгений прозревает демоническую тень Медного Всадника) – имеет соответствие у Гете лишь отчасти (последней фразой полубезумная Маргарита бросает Фаусту: "Уйди! Ты весь в крови! Мне страшно, Генрих!") [17] .
Самое примечательное в данном образе – его фольклорная аранжировка, в которой выдержаны только два персонажа в романе – сама Хромоножка и Федька Каторжный, ее будущий убийца (говорящий исключительно выражениями из "сибирской тетради" Достоевского). Подобная констелляция образов, говорящих распевной фольклорной речью, уже имела место у Достоевского в ранней повести "Хозяйка": это полубезумная Катерина и демонический старик Мурин, то ли муж то ли покровитель героини, образ с отчетливой разбойничьей семантикой [18] .
Но если в образе Федьки народный колорит оправдан, то для Хромоножки он оказывается в высшей степени странным – ведь она росла в Петербурге и никак не соприкасалась с "народной почвой", а брат ее, капитан Лебядкин, при всей своей комичности изъясняется как человек образованный, претендующий на принадлежность к дворянской культурной среде.
Очевидно, разбойные мотивы необходимо связывались в сознании Достоевского с фольклорным колоритом, и не последнюю роль сыграл в этом пример "Евгения Онегина", где ради сна Татьяны про Онегина-разбойника Пушкин обильно ввел в пятую главу русский couleur local, невзирая на дворянски-европейскую культуру героев. Хромоножка, как и Катерина из "Хозяйки", оказывается романтической героиней, заимствованной из разбойничьего романа. И тут мы вновь возвращаемся к послужившему для Пушкина истоком аллюзии роману Нодье, где разбойнику Сбогару также придавался народный колорит, невзирая на его княжеское происхождение).
Попробуем детально сопоставить несколько сцен и мотивов "Жана Сбогара" и "Бесов". Нас будут интересовать финальные, кульминационные и наиболее драматически напряженные сцены романа Нодье, когда помутившаяся рассудком Антония остается у разбойников, и интрига ее взаимоотношений с Жаном Сбогаром получает неожиданное фантасмагорическое завершение.