Ранчин А. М.
Кот поет, глаза прищуря,
Мальчик дремлет на ковре,
На дворе играет буря,
Ветер свищет на дворе.
«Полно тут тебе валяться,
Спрячь игрушки да вставай!
Подойди ко мне прощаться,
Да и спать себе ступай».
Мальчик встал. А кот глазами
Поводил и всё поет;
В окна снег валит клоками,
Буря свищет у ворот.
<1842>
Композиция стихотворения
Стихотворение «Кот поет, глаза прищуря…» состоит из трех частей, соответствующих элементам строфической структуры – трем строфам – четверостишиям с перекрестной рифмовкой АБАБ: прищуря (А) – ковре (Б) – буря (А) – дворе (Б); в нечетных строках – женская рифма (ударение приходится на предпоследний от конца стиха слог: прищуря – буря), в четных – мужская (ударение падает на последний от конца слог: ковре – дворе).
Первая строфа стихотворения – сценка, картинка в комнате дома, очевидно, в детской и описание мира вне дома, природы. Предметы поэтического изображения — отличительные для Фета. Как замечал В.П. Боткин в статье «Стихотворения А.А. Фета» (1857), «большая часть поэтов любит воспроизводить только сильные эффектные явления природы; у г. Фета, напротив, находят себе отзыв самые обыденные, которые пролетают мимо нас, не оставляя в душе нашей никакого следа <…>. Такую наивную внимательность чувства и глаза найдешь разве только у первобытных поэтов» (Библиотека русской критики / Критика 50-х годов XIX века. М., 2003. С. 316).
Первая строфа построена по принципу строгой симметрии. Первые два стиха посвящены дому, комнате:
Кот поет, глаза прищуря,
Мальчик дремлет на ковре.
Это двустишие разделяется на две части: на первую строку, говорящую о коте, и на вторую строку, упоминающую о мальчике. Обе строки – предложения с похожей основой синтаксической структуры: подлежащее (выраженное именем существительным муж. рода в имен. падеже) + сказуемое (выраженное глаголом в форме наст. времени единств. числа третьего лица).
Третья и четвертая строки – описание бури за пределами дома:
На дворе играет буря,
Ветер свищет на дворе.
Однако этот фрагмент стихотворения уже не разделяется надвое так, как первая и вторая строки: если в первой и второй строках сказано о двух разных существах изображаемого поэтом мира (о коте и о мальчике), то в третьей и четвертой строках говорится об одном и том же явлении – о буре; только в третьем стихе она обозначена именно словом «буря», а в четвертом – словом «ветер». Таким образом, третья и четвертая строки содержат смысловой повтор. Цель этого повтора – выразительная: усилить представление о разгулявшейся стихии.
Синтаксически третья и четвертая строки похожи, но их похожесть – «обратная». Третья открывается обстоятельством места (выраженным существительным муж. рода единств. числа в предложном падеже) «на дворе», за которым следуют сказуемое (выраженное глаголом в форме наст. времени единств. числа третьего лица) «играет» и подлежащее (выраженное существительным женского рода в именит. падеже). Четвертая же строка, наоборот, открывается подлежащим (выраженным существительным мужск. рода в именит. падеже) «ветер», за которым стоит сказуемое (выраженное глаголом в форме наст. времени единств. числа третьего лица) «свищет», а закрывает строку тот же оборот «на дворе», которым начинался предыдущий стих. Посредством такого «обратного» построения двух соседних стихов, своеобразного их «завихрения», вероятно, передается кружение ветра-метели. Но одновременно зеркальная синтаксическая симметрия этих строк, может быть, ассоциируется с замкнутым пространством комнаты, границы которой не может нарушить разыгравшийся ветер.
Дом в стихотворении – это, почти несомненно, помещичья усадьба с окружающим ее двором; менее вероятно, что это городская усадьба, окруженная забором с воротами. (Такая деталь, как ковер, исключает возможность понимания дома как крестьянской избы, - в крестьянских домах ковров не было.)
Центральная часть стихотворения – приказание, обращенное к мальчику и, по-видимому, принадлежащее его матери или, скорее, - если принять во внимание строгость и повелительность тона, - отцу. Б.Я. Бухштаб приписывает это обращение матери или няне мальчика (Бухштаб Б.Я. А.А. Фет // Фет А.А. Полное собрание стихотворений / Вступ. ст., подг. текста и примеч. Б.Я. Бухштаба. Л., 1959 («Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание»). С. 35). Едва ли эти слова принадлежат няне: и повелевающая интонация, и приказание прийти попрощаться перед сном этому противоречат. Категорично-жесткая интонация также вряд ли может ассоциироваться с речью матери.
Кто произносит эти слова, неизвестно: читатель слышит их, но «не видит» говорящего. Такой прием «умолчания», может быть, мотивирован дремотным восприятием мальчика и/или кота (ведь дальше говорится о его взгляде: «А кот глазами / Поводил»). Строфа состоит из четырех обращений-приказаний, три из которых выражены глаголами в повелительном наклонении. Эти категоричные обращения нарушает мирную дремоту в комнате.
Третья, последняя строфа соотнесена с первой по принципу неполной зеркальной симметрии: в первой строке говорится о вставшем мальчике и назван кот, но о его продолжающемся пении упоминается только в следующем стихе: вторжение повелительного голоса нарушило сонный покой в детской:
Мальчик встал. А кот глазами
Поводил и всё поет…
Нарушение блаженного покоя передается стихотворным переносом: «А кот глазами / Поводил и все поет». Границы синтаксической основы предложения (подлежащее. + сказ.: кот поет) не совпадают с межстиховой паузой.
Но вскоре прежнее состояние дремоты восстанавливается: по-прежнему «кот <…> поет», как и в первой строке произведения.
В третьей и четвертой строках описывается, как и в третьем и четвертом стихах первой главы, буря:
В окна снег валит клоками,
Буря свищет у ворот.
Однако и здесь нет тождества с описанием бури в первой строфе. С одной стороны, стихия, кажется, разыгралась еще сильнее: она уже пытается проникнуть внутрь дома, «атакует» его границу – окно: «В окна снег валит клоками». Только из этой, предпоследней, строки становится ясно, что непогода – зимняя. С другой стороны, теперь сказано, что «буря свищет» уже не «на дворе», а «у ворот», то есть дальше от дома, за пределами двора. Уюту и покою дома ничто не угрожает. При этом синтаксис последних двух строк текста почти тождествен с синтаксисом последних строк первой строфы: обстоятельство места + подлежащее + сказуемое + обстоятельство образа действия (клоками – этого элемента в первой строфе не было) + подлежащее + сказуемое + обстоятельство места.
У Фета «часты повторы целых стихов – обычно в конце строф, без изменений (как в стихотворении “Мы встретились вновь после долгой разлуки…”) или с вариациями (как в стихотворении “Фантазия”, где последняя строфа повторяет первую, или как в стихотворениях “Я тебе ничего не скажу…”, “Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне…”), где два начальных стиха в обратном порядке повторяются в двух конечных стихах. Нередки и более сложные повторы, как в стихотворении “Певице”, где последняя строфа объединяет (с вариациями) первые два стиха первой строфы с двумя последними стихами второй строфы» (Бухштаб Б.Я. А.А. Фет. С. с. 49-50). В стихотворении «Кот поет, глаза прищуря…» поэт тонко играет на повторах и на их неполном сходстве повторяющихся слов, выражений, строк.
В стихотворении дается изображение простой сценки, облеченное в форму фрагмента: сценка-миниатюра словно вырвана из повседневности, неизвестно ничего ни о времени, ни о месте этого эпизода, ни о мальчике, ни о взрослом.
Мир, воссозданный в стихотворении, - обыденный. Фет неоднократно настойчиво утверждал, что источником поэтического произведения могут быть самые обыкновенные случайно увиденные вещи и явления: «К чему искать сюжеты для стихов, сюжеты эти на каждом шагу – брось на стул женское платье или погляди на двух ворон, которые уселись на заборе, вот тебе и сюжеты», - объяснял он еще в юности другу поэту Я.П. Полонскому (Я.П. Полонский, «Мои студенческие воспоминания» // Полонский Я.П. Сочинения: В 2 т. / Сост., вступ. ст., коммент. И.Б. Мушиной. М.,1986. Т. 2. С. 444).
А в статье «О стихотворениях Ф. Тютчева» (1859) он замечал в таком же роде: «…Самая высокая мысль о человеке, душе или природе, предлагаемая поэту как величайшая находка, может возбудить в нем только смех, тогда как подравшиеся воробьи могут внушить ему мастерское произведение» (Фет А. Стихотворения. Проза. Письма / Вступ. ст. А.Е. Тархова; Сост. и примеч. Г.Д. Аслановой, Н.Г. Охотина и А.Е. Тархова. М., 1988. С. 284).
Обыденность изображенной в стихотворении ситуации была истолкована пародистом Д.Д. Минаевым как «ничтожность» содержания; в его пародии (1863) обыкновенность заменена грубой натуралистичностью, мальчик – нерадивым слугою-подростком (казачком):
На дворе мычит корова,
Ждет на крыше кошку кот.
Небо темно и сурово,
Буря плачет и ревет.
«Что валяешься в прихожей!
Самовар нести пора…
Наказанье с этой рожей:
Дрыхнет с самого утра».
Казачок вскочил. Сурово
Буря рвется в ворота,
Но молчит в хлеве корова,
И на крыше нет кота.
Образная структура
Стихотворение построено на антитезе «внешний мир – дом». Холоду и свисту противопоставлено мерное, ровное мурлыканье («пение») кота, дисгармоничному движению – покой дремоты и сна. Кот как образ, воплощающий уют и покой, встречается также в стихотворении Фета «Не ворчи, мой кот-мурлыка…», написанном почти в одно время (1843 г.) с «Кот поет, глаза прищуря…»:
Не ворчи, мой кот-мурлыка,
В неподвижном полусне:
Без тебя темно и дико
В нашей стороне;
Без тебя всё та же печка,
Те же окна, как вчера,
Те же двери, та же свечка,
И опять хандра.
Дом в поэзии Фета «окружает личность <…> он является у Фета средоточием пейзажа, центром того пространства, которое сродни лирическому субъекту» (Лотман Л.М. А Фет. «Не спрашивай, над чем задумываюсь я…» // Поэтический строй русской лирики. Л., 1973. С. 193).