В романе имеются два героя-идеолога: Андрей Болконский и Пьер Безухов, которые разными путями приходят к той жизненной правде, которая самим автором предполагается как главная идея романа.
Князь Андрей – кровный аристократ. Аристократизм придает ему изящество, но в то же время сушит, делает чопорным. Это – человек-кремень, но прекрасно отточенный и отшлифованный. Бросаются в глаза в нем смелость, твердость характера, вместе с изрядной долей холодности. Его ум и интеллект и устремления далеко выше окружающей его среды, но в нем не хватает душевной теплоты и открытости. Его отношения к домашним отличаются некоторой сдержанностью и официальностью. И все же он – исключительных качеств человек, в котором удачно соединились сила воли, ум, благородство и одухотворенность. Он – человек действия. Ему по самой его натуре свойственно стремиться к первенству, к возвышению и подвигам. Он верит в свою звезду, свое высокое предназначение. Эта вера порождена семейной традицией Болконских, прославившихся на политическом и военном поприще в ХVІІІ столетии. Он влюблен в Наполеона, своего кумира, который смог добиться власти над Европой, создать империю, равную Римской, исключительно силой своего военного и политического гения, а также своего безграничного властолюбия. Оставив дома беременную жену, которую он разлюбил вскоре после женитьбы, князь уезжает на европейский театр войны, мечтая о славе и ставя ее выше всех прочих человеческих достижений. Желание славы в сознании князя Андрея остается возвышенным, освященным героической традицией, издавна присущей семье Болконских, желанием осчастливить других своими свершениями. По его мнению, слава – «та же любовь к другим, желание сделать для них что-нибудь, желание их похвалы». Но в конечном счете это желание эгоистическое: оно предполагает не просто самоотверженную жизнь для других, но с непременным возвышением и преобладанием над всеми – уже для себя, для удовлетворения личного честолюбия. И Толстой заставляет князя Андрея прочувствовать скрытое здесь противоречие и накануне Аустерлицкого сражения признаться себе самому в безнравственности своего выбора: "Я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. <...> Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей".
Князю Андрею так же, как и Наполеону, все удается, чего бы он ни хотел в этой жизни – даже впечатляющий и яркий подвиг, когда он на аустерлицком поле со знаменем в руках возвращает в битву расстроенный и бегущий полк и впереди него устремляется в атаку. (Не случайно Наполеон, увидев потом князя Андрея лежащим в беспамятстве на поле сражения, сразу обращает на него внимания и восхищается им – он оценил в нем свойственное ему самому стремление к величию). Но Болконский оказывается духовно гораздо глубже Наполеона. Когда он падает, раненый, и, не в силах даже повернуть головы, не может видеть боя, разгорающегося вокруг, то он разом отрешается от мира живых, и перед ним распахивается величественно спокойный, «неизмеримо высокий» мир неба – как окно в бесконечность, в иное бытие. С прекращением внешнего движения резко останавливается его порыв к славе. Во взоре князя, устремленном на небо, уже нет места земным страстям. «Да, все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба...». То, что накапливалось в его сознании в эти месяцы войны, получает теперь ясную форму: князь Андрей наконец осознал страшную противоположность между суетой, ложью, борьбой тщеславий, притворством, озлоблением, страхом, царящими на этой бессмысленной войне, и спокойным величием «бесконечного неба». Он приходит к отрицанию войны, военного дела, политики. Лживость всего этого ему становится абсолютно ясна (он и раньше говорил себе о «ничтожестве всего того, что [ему] понятно»). Но где же правда, где величие — он не знает, хотя, как ему кажется, чувствует «величие чего-то непонятного, но важнейшего».
После открытия для себя тишины и спокойствия неба, князь Андрей не замечает своего бывшего кумира Наполеона, даже когда тот стоит перед ним и пытается завязать с ним разговор. По сравнению с божественным величием неба, Наполеон кажется ничтожным, и Андрей просто не удостаивает его вниманием.
После плена и выздоровления князь Андрей возвращается домой «с измененным, странно смягченным выражением лица», в надежде оправдаться перед женой за прежнюю холодность, но судьба решает иначе: его настигает расплата за недавнее пренебрежение судьбами и чувствами близких. Он приезжает в тот момент, когда жена его умирает от родов, чего она всегда боялась, как будто имела роковое предчувствие. И то, что он уехал, оставив ее без поддержки и внимания, пренебрегши ее чувствами, ложится тяжким грузом на его совесть. После смерти жены он пытается ограничиться частной жизнью – хозяйством и воспитанием сына. Но существование это для него безрадостно. По точной формулировке критика С. Бочарова, «простая жизнь не просто дается Андрею. Простая жизнь дается ему со страданием, тайная ее глубина и значительность для него не открыта. И в том образе неба, который сопровождает князя Андрея в романе Толстого, являясь как бы его лейтмотивом, есть величие, бесконечность стремления к идеалу, и есть отрешенность от мира, холодность. Небо — абсолютное, вечное, справедливое, князь Андрей и ищет в жизни справедливость и совершенство. <...> Жизнь не должна быть запутана, она должна являть совпадение, тождество <...> идеала и реальности — таково к ней требование князя Андрея. Навсегда непереходим для него разрыв — совершенство и несовершенство действительного, «небо» и земная реальность отношений людей. Он видит небо, глядя поверх человеческой жизни. Этот разрыв – трагическая тема образа Андрея Болконского.
Пробудил Андрея разговор с Пьером в Богучарове, имении Болконских. Пьер, только что вступивший в масонскую ложу и считающий, что нашел смысл существования в филантропии и облегчении участи своих крестьян, наталкивается на холодный скептицизм друга, считающего, что жить нужно только для себя. Однако восторженная убежденность Пьера невольно всколыхнула живой отклик в душе Андрея, и, споря с Пьером на словах, он невольно увлекся его идеями, и «что-то давно заснувшее, что-то лучшее, что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе». «Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя по внешности та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь».
Период отчаяния и скепсиса сменяется для него периодом обновления, отдельную роль в котором сыграло посещение имения Ростовых Отрадного и знакомство с Наташей. «Нет, жизнь не кончена в тридцать один год, <...> надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, <...> чтобы она на всех отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!» – радостно решает он для себя и, полный энтузиазма, устремляется к новой деятельности. В отличие от Пьера, которого обманул управляющий, показав ему «потемкинские деревни», Болконскому удается реально облегчить участь своих крестьян. «Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком». Мысли князя Андрея заняты и военным уставом, и устройством рязанских оброчных крестьян.
Князь Андрей решается ехать в Петербург служить. «Он даже теперь не понимал, как мог он когда-нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему прийти мысль уехать из деревни». Разум в ответственные моменты жизни всегда слуга чувств у героев Толстого. Инстинкт любви к жизни требовал доводов в пользу необходимости служить – и доводы нашлись, так же как раньше отвращение к жизни подкреплялось у князя Андрея рассуждениями о бесполезности деятельности. «Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь, после своих уроков жизни, опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое».
В Петербурге князь Андрей с головой окунается в преобразовательскую деятельность. Он сближается со знаменитым Сперанским, любимым министром Александра І, и увлекается им почти так же страстно, как некогда Наполеоном. «Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском oн нашел этот идеал...». «Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России». Главной чертой характера Сперанского следует признать «непоколебимую веру в силу и законность ума», умение «прилагать ко всему то мерило разумности, которым он сам так хотел быть». В внешности Сперанского Толстой выделяет как лейтмотивы «большой открытый лоб и необычайную, странную белизну» лица и рук, мягких и нежных. Сперанский образно воплощает в романе интеллектуальное, рациональное начало как таковое, поэтому белизна лица (как «у солдат, долго пробывших в госпитале») символизирует отвлеченность разума от жизни, его «внежизненность».