“Цветы греческой поэзии” (1811)
В 1811 году Н.Ф.Кошанский выпустил, по словам Малеина, “обширный труд, делающий честь не только его составителю, но и вообще филологическому образованию того времени”[с.14]. Книга распадается на две части: большая состоит из греческих оригиналов, “напечатанных великолепным шрифтом, напоминающим шрифт в изданиях Firmin Didot XVIII столетия”[Малеин, с.15] и комментариев к ним; вторая - из переводов самого Кошанского:
Текстам предшествуют стихотворное посвящение Александру I и предисловие к читателям. Сами греческие оригиналы сводные: в предисловии Кошанский пишет, что пользовался шестью различными изданиями, в частности, в комментариях упоминается “Florilogio” Стобея в изданиях Геснера и Гроция, а также Фалькенарий и Брунк, откуда, по большей части, заимствованы и комментарии. В “Цветах” предпринят “опыт замечаний исторических, критических и эстетических”, которые, на наш взгляд, едва ли не наиболее любопытны в этой книге: Кошанский сообщает не только сведения историко-мифологического характера, не только разбирает стиль стихотворений, оценивает их с точки зрения эмоционального воздействия на читателя, он еще подыскивает везде, где только возможно, параллели к данной теме или выражению, фразе, а также “прекрасные места из других славнейших древних писателей, кои перевели их или весьма счастливо им подражали”. Среди цитируемых авторов - Гомер, Гелиодор, Феокрит, Геродиан, Овидий, Сенека. Замечательно то, что Кошанский приводит и современных писателей, не только немецких, французских, английских и даже испанских и итальянских классиков, но и отечественных: Богдановича, Державина, Капниста. Так, отрывок из “Душеньки” соседствует с “Метаморфозами” Овидия. Приведем некоторые примеры. О стиле и достоинствах первой идиллии Кошанский говорит: “чувствия пленительны, страсти сильны и разительны; в слоге выражения весьма удачны и счастливы, слова плавны и звучны, стихи подобны музыке с приятнейшими повторами и остановками”; “при всем блистательном достоинстве показывает век слишком утонченный, образованный”. Идиллии Биона настолько прелестны, восклицает автор, “что жаль душевно всех тех, коих лишило нас завистливое время”. Или вот пример на “цепочку” писателей к одному из мест третьей идиллии (третий стих): “так говорится о тех, кои от стыда или раскаяния потупляют глаза в землю, также и о тех, кои заняты глубоким размышлением.
Таким образом, комментарии весьма обстоятельны и достигают иногда большого объема (например, к первой идиллии - 28 страниц), хотя они не строго научны: Кошанский не приводит всех вариантов разночтений в спорных местах, а выбирает то или иное слово, руководствуясь собственной интуицией. Но строгая научность и не являлась его целью, о чем автор и сообщает в предисловии. Посмотрим на обращение “К читателям”, предваряющее греческие тексты. Сначала идет стихотворная часть, в которой Кошанский объясняет, почему он выбрал именно греческих поэтов: ”Ищу себе цветов и благовонных трав/ Не всеми виданных, не всем еще известных,/ Притом не повсеместных…” Можно сравнить труд Кошанского с современными двуязычными популяризаторскими изданиями классических английских, например, или испанских поэтов (Шекспира, Бэкона, Хименеса), в которых даны параллельно оригинал и перевод. В стихотворном обращении у Кошанского как будто вырывается тайная надежда и намерение, касающееся греческих стихов, “Ах, как бы посадить на Русской их земли!” И хотя автор и боится - они “в руках моих завянут” и “любители на них не взглянут”, все же благородная просветительская цель и просто человеческое желание поделиться эстетическим наслаждением от любимых стихотворений поддерживает его в данном намерении:
Scire tuum nihil est, nifi, quod fcis, hoc fciat alter
*Все знание твое ничто,
когда не разделил с тобой его никто.
Своей книгой Кошанский расчитывает привлечь внимание широкой аудитории: в следующей за стихотворным обращением прозаической части, призывая не пугаться оригинального греческого текста, он выказывает надежду, что не только читатели, но, может быть, и читательницы откроют эту книгу. Несомненно также, что “Цветы…”, как и все остальные работы Кошанского, преследовали обучающую, просветительскую цель. Недаром в заключение автор высказал пожелание, “чтобы русские любимцы Муз обратили внимание на словесность греков, и, если можно, соединяли бы ученость со вкусом”. Понятно некоторое недоумение Малеина по поводу цели этого издания [с.16]; если его и нельзя назвать ни учебным, ни хрестоматией по истории древнегреческого языка или литературы, то вполне правомерно считать “Цветы…” своего рода научно-популярным изданием, включающим древнегреческую словесность в круг образованности, как себе его представлял Кошанский, в авторскую теорию словесности.
II период: царскосельский (1811 - 1828)
Во втором периоде тоже три тематические группы: речь и статья о русском языке; комментированные латинские тексты; две работы по истории искусств древности (в статье из Винкельмана - биографии греческих художников). Из всех изданий, к сожалению, был недоступен первый том “Ручной книги древней классической словесности”.
”О преимуществах российского слова” (1811)
Речь “О преимуществах российского слова” была произнесена Кошанским на торжественном открытии Царскосельского лицея девятнадцатого октября 1811 года и представляет собой классический пример академической речи, небольшой по объему, с прозрачной и четкой зеркальной структурой, в высоком периодическом стиле. В содержательном отношении она имеет вполне угадываемый литературный источник - статью Н. М. Карамзина “О народном патриотизме” (18 ).
Главную мысль можно выразить следующим образом: если предположить, что есть совершенный язык, то “слово Российское ближе и удобнее к совершенству, нежели все языки иноплеменных”, так как в полной мере обладает шестью свойствами; эти свойства суть:
обилие, т. е. богатство слов и выражений, прежде всего потому,что “язык предков наших [“славянский”, которому мы наследуем] был зерцалом греческого”
свобода в расположении слов; “сей свободы ни один почти из новейших языков не имеет” - она была в древних языках и через “славянский” перешла в русский
благородство и важность в сочетании с “быстротой” (энергичностью, соразмерностью языка) - опять же как в древних языках, греческом и латыни
выразительность и гибкость слов; “сие свойство есть отличие Российского слова”
гармония и “подражание природе” (живопись в звуке) - “язык Российский есть самая музыка”, он способен передавать самые разные звуки природы, например, шум водопада: ”Грохочет эхо по горам,/ Как гром, гремящий по громам” (Державин)
Все эти причины подводят нас к мысли (последующему, т. е. предложению), что русский язык наиболее близок к совершенству из современных языков, да практически и есть этот совершенный язык - просто Кошанский выразил свою мысль в несколько завуалированном виде.
И, наконец, последняя, шестая причина:
великие творения словесности -как поэзия, так проза, в частности ораторская; и здесь у России есть преимущество: если другие народы формировали свою литературу “веками и продолжительною опытностию”, то Россия “единым столетием, как единым шагом их достигла”.
Этот последний довод завершается риторическим вопросом: “И сей живой, подражательной музыке дерзают предпочесть звук иноземный? Доколе не истребится предрассудок…” Далее следует рекапитуляция и заключение - выражение уверенности, что юные воспитанники лицея не будут подвластны предрассудку, но обратят “внимание к словесности Российской, к наукам, ко всему высокому, прекрасному и великому” и воспарят “в путь славы, по стопам предков”.
Таким образом, речь имеет зеркальное построение: первые одиннадцать периодов - силлогизм в прямом порядке следования посылок и вывода, остальные восемнадцать - в обратном (обращенная хрия).
Речь является программным произведением - в ней кратко сформулированы филологические взгляды Кошанского,и в этом смысле она предшествует “Реторикам”; речь содержит образовательную программу автора - он будет преподавать лицеистам русскую словесность, связывая ее с классической и западноевропейской, но при этом выделяя, ставя ее в центр данных связей.
”Басни Федра, с примечаниями и словарем” (1832)
“Учебное” и “очищенное” издание басен Федра вышло в 1814 и в 1832 годах; второй раз уже после смерти автора, но подготовленное им самим - об этом свидетельствует “Уведомление о первом издании” в начале книги. “Басни Федра” являются, по существу, хрестоматией к “Латинской грамматике (по Брэдеру)”: в предисловии учащимся сообщается, что знак параграфа в комментариях - ссылка на грамматические и синтаксические правила в указанном учебнике, здесь они не объясняются. В издании представлены восемдесят четыре басни из всех пяти книг, при этом девять басен опущено, по-видимому, из педагогических соображений.
После каждой басни, а зачастую и прерывая ее текст, идет комментарий, включающий в себя: во-первых, краткую справку историко-культурного или историко-географического характера (например: эта баснь написана в эпоху правления NN, когда происходило то-то; или: Афины - город в такой-то области Греции, etc.), возможно, и минимальные биографические сведения о лице, которое подразумевает басня; во-вторых, перевод и объяснение трудных или необычных, например, свойственных именно автору, грамматических форм (“Федр часто означает животных отличительными чертами, как-то: Конь Sanipes, Осел Auritulus”); в-третьих, толкование лексических единиц, обозначающих какие-либо греческие реалии (“Tyrannus, тот, кто захватил верховную власть в вольном городе…”). По необходимости в комментарий могут входить и мифологические сведения, например, родословная богов. На что особенно следует обратить внимание, так это на приводимые в конце почти каждой басни названия соответствующих “подражаний” И. А. Крылова (изредка - И. Дмитриева); иногда русский стих включен в сам текст комментария - например, в “Ranae Regem petens”: “Motu sonoque, движением и шумом. Крылов перевел: Так плотно треснулся на царство, что ходенем пошло трясинно государство”. Конечно, соотнесение этих басен напрашивается само собой, однако стоит подчеркнуть, что Кошанский не просто упомянул о Крылове как “подражателе”, “переводчике”, но настойчиво и на протяжении всей книги проводит параллель между ним и Федром, сближает русскую и латинскую литературы. Наконец, комментарий может заканчиваться толкованием иносказательного смысла всей басни, например: “Многие думают, что сия баснь заключает предсказание гибели Сеяновой…” или свойственной Кошанскому эмоциональной “литературоведческой” оценкой: “Вот малая, особого рода трагедия; она имеет свою завязку, развязку и производит ужас и сожаление” (“Lupus et Agnus”). Как видим, комментарий призван не только способствовать пониманию смысла басни во всей его полноте (вплоть до стилистических оттенков) в контексте того времени, но и живо заинтересовать учащегося и создать у него впечатление о непрерывности и преемственности литературного процесса.