Кибальник С.А.
Как известно», Барышня-крестьянка» впервые была опубликована в 1831 году в составе книги под заглавием «Повести покойного Ивана Петровича Белкина, изданные А.П.». «Барышне-крестьянке» в этом сборнике предшествовали «Выстрел», «Метель», «Гробовщик» и «Станционный смотритель». «Повести Белкина» стали первым целостным и законченным произведением Пушкина-прозаика, появившимся в печати. Пушкин держал их в секрете и особенно беспокоился о впечатлении, которое они произведут на читателя. В письме к своему другу и издателю П.А.Плетневу он поминал о них с пометой «весьма секретное – для тебя единого»: «Написал я прозою 5 повестей… <…> которые напечатаем также Anonyme. Под моим именем нельзя будет, ибо Булгарин заругает».
Однако особая секретность этого сообщения объяснялась не только стремлением Пушкина укрыть своего прозаического первенца от критических нападок бульварной булгаринской газеты «Северная пчела». Она была вызвана также и тем, что пушкинские повести, помимо глубокого социально-исторического и общественного содержания, имели и скрытый литературно-полемический смысл. В творчестве Н.М.Карамзина, В.В.Измайлова, А.А.Бестужева-Марлинского, А.А.Перовского и других предшественников и современников Пушкина (а еще ранее у французских писателей XYIII века) читатель уже встречался с аналогичными героями и находил их в весьма сходных обстоятельствах. Однако отличительными чертами этих произведений была некоторая неестественность изображения и сентиментальность тона, схематизм характеров и психологии героев. Всему этому в рамках знакомых читателю сюжетов Пушкин в «Повестях Белкина» попытался противопоставить подлинную сложность жизни и человеческих отношений, противоречивость и многогранность характеров, простоту и сдержанность рассказа. Вместо ограниченной сословной морали сентиментальных повестей пушкинские «Повести Белкина» должны были выразить сочувствие автора к его героям, обусловленность их судеб законами общества, в котором они живут.
Эта программа была осуществлена Пушкиным с помощью вымышленного автора – провинциального помещика, воспылавшего страстью к словесности – Ивана Петровича Белкина, «славного малого», как назвал его сам Пушкин в одном из своих писем к тому же Плетневу. Как явствует из предисловия от издателя А.П., Белкин не придумал, а лишь записал и обработал истории, «слышанные им от разных особ». «Смотритель, – читаем мы в предисловии, – рассказан был ему титулярным советником А.Г.Н., «Выстрел» подполковником И.Л.П., «Гробовщик» приказчиком Б.В.». Что касается «Барышни-крестьянки», то она, как и «Метель», якобы была рассказана Ивану Петровичу «девицею К.И.Т.». Воспользовавшись художественным приемом первого прозаика своей эпохи Вальтера Скотта, создавшего целую галерею подставных авторов предисловий и вымышленных авторов романов, Пушкин в «Повестях Белкина» дал свой комически сниженный ряд рассказчиков. Однако, прибегнув к этой многоступенчатой мистификации в предисловии, Пушкин разрушал ее в самих повестях. Истории, которым подобало быть исполненными в высокопарно-чувствительной манере, в действительности с удивительной простотой и знанием жизни рассказаны самим Пушкиным.
Принцип использования в новых произведениях известных литературных сюжетов был открыто сформулирован Пушкиным за год до создания «Повестей Белкина» в его оставшемся неоконченным «Романе в письмах». «Ты не можешь вообразить, как странно читать в 1829 году роман, писанный в 775-м, – пишет в своем письме Саше Лиза. – Кажется, будто вдруг из своей гостиной входим мы в старинную залу, обитую штофом, садимся в атласные пуховые кресла, видим около себя странные платья, однако ж знакомые лица, и узнаем в них наших дядюшек, бабушек, но помолодевшими. Большею частию эти романы не имеют другого достоинства. Происшествие занимательно, положение хорошо запутано, - но Белькур говорит косо, но Шарлота отвечает криво. Умный человек мог бы взять готовый план, готовые характеры, исправить слог и бессмыслицы, дополнить недомолвки – и вышел бы прекрасный, оригинальный роман. Скажи это от меня моему неблагодарному P… Пусть он по старой канве вышьет новые узоры и представит нам в маленькой раме картину света и людей, которых он так хорошо знает». Латинским “P” здесь обозначен, вероятно, сам Пушкин, который и воспользовался советом своей героини в «Повестях Белкина».
XYIII век был для Пушкина чем-то неизъяснимо привлекателен, и ему захотелось совершить короткую прогулку по его литературным сюжетам. Краткость этой прогулки также принципиальна – в противоположность утомительной многословности старых романов. «Прочитать его, - пишет Саша об известном романе Ричардсона «Кларисса Гарлоу», - не надеюсь; с моим нетерпением я и в Вальтер Скотте нахожу лишние страницы». В том же «Романе в письмах» есть слова, которые как будто бы непосредственно подготавливают появление «Барышни-крестьянки». Живя в деревне среди провинциального уездного дворянства, Лиза пишет: «… вообще здесь более занимаются словесностию, чем в Петербурге. Здесь получают журналы, принимают живое участие в их перебранке, попеременно верят обеим сторонам, сердятся за любимого писателя, если он раскритикован. Теперь я понимаю, за что Вяземский и Пушкин так любят уездных барышень. Они их истинная публика».
Пушкин и в самом деле любил эту публику, и не случайно его «Татьяны милый идеал» был найден именно в уездной барышне, в провинциальной помещичьей дворянской среде. Такой же уездной барышней явилась и Лиза «Барышни-крестьянки», дочь англомана Григория Ивановича Муромского, владельца поместья, расположенного в «одной из отдаленных наших губерний». Легкость, с которой Лиза Муромская превращается в простую крестьянку, свидетельствует о той же не заглушенной английским воспитанием «русскости» души, которая была так симпатична Пушкину и Татьяне Лариной. Нечто вроде «Барышни-крестьянки» Пушкин, в сущности, обещал написать еще на страницах «Онегина»:
Перескажу простые речи
Отца иль дяди-старика,
Детей условленные встречи
У старых лип, у ручейка;
Несчастной ревности мученья,
Разлуку, слезы примиренья,
Поссорю вновь, и наконец
Я поведу их под венец…
Только место «ревности мученья» в этой повести «на старый лад» заняли другие, на первый взгляд, казалось бы, более серьезные противоречия, которые, однако же, столь же легко разрешились.
Какие же традиционные мотивы воскрешал Пушкин в «Барышне-крестьянке» - безусловно, самой счастливой, хотя, может быть, и самой невероятной из «Повестей Белкина»? Оказывается, традиционна в первую очередь сама тема «барышни-крестьянки», которая до Пушкина, - впрочем, в ином, вывернутом наизнанку виде: как тема «крестьянки-барышни» - часто поднималась западно-европейскими и русскими писателями, например, Вольтером в комедии «право сеньора», Мариво в комедии «Игра любви и случая», Вл. Измайловым в идиллической повести «Ростовское озеро» и другими. [i]
Вот общая схема традиционного сюжета о барышне-крестьянке, выделенная автором классической работы о «Повестях Белкина» В.В.Гиппиусом: «Молодой дворянин пленяется прекрасной и добродетельной крестьянкой (а что и она пленяется им, – разумеется само собою). Она поражает его при этом своей благовоспитанностью, иногда и образованностью; это кое-как мотивируется (бывала, а иногда и воспитывалась в господском доме). Герой принимает решение жениться на любимой девушке и, либо он сам, либо автор за него, произносит при этом несколько тирад о всечеловеческом равенстве. После неизбежных перипетий – преодоления препятствий (запрет родных, другая невеста или другой жених) – в тот момент, когда читатель или зритель гоовы к тому, что вот-вот социальные устои поколеблются, и брак, несмотря на «неравенство состояния», произойдет – в этот самый момент обнаруживается тайна происхождения героини: она оказывается не крестьянкой, а прирожденной барышней; герои счастливы, устои незыблемы, читатели или зрители успокоены и довольны». [ii]
У Пушкина мы находим многие моменты развития этого сюжета: прекрасную крестьянку (только не настоящую, а маскарадную), «случайную встречу» с ней дворянина (правда, не совсем случайную, а подстроенную самой Акулиной-Лизой), любовь дворянина к крестьянке (а в действительности – к образованной и благовоспитанной дворянке, лишь переодевшейся крестьянкой и умело ей подражающей), совместное чтение (только не «Новой Элоизы» Руссо во французском оригинале, как у вл. Измайлова в «Ростовском озере», а «Натальи, боярской дочери» Карамзина по-русски). Пушкин все время как бы поправляет традиционный сюжет о крестьянке-барышне, в соответствии с принципами правдоподобия и естественности, поверяя литературные шаблоны живой действительностью.
Так он с самого начала описывает любовь богатого дворянина к обеспеченной дворянке, и лишь введенному в заблуждение Алексею Берестову представляется, что между ним и Акулиной – социальная пропасть. Пушкин тонко вскрывает искусственность литературных крестьянок-барышень и вместе с тем напоминает о той реальной дистанции, которая лежит между дворянством и народом. При этом в отличие от обычного псевдопатетического и сентиментального тона пародируемых Пушкиным произведений «Барышня-крестьянка» окрашена в мягкие тона подлинного юмора. История, которую девица К.И.Т., конечно же, читавшая и «Бедную Лизу» Карамзина, и «Ростовское озеро» Вл. Измайлова, с забавной высокопарностью могла бы рассказывать Ивану Петровичу Белкину, в действительности с бесподобной иронией рассказана самим Пушкиным. Казалось бы осложнив отношения героев «важным происшествием» - падением с лошади англомана Муромского вследствие «пугливости куцрй кобылки», Пушкин именно благодаря этому событию легко ведет их под венец.
Сюжет «Барышни-крестьянки» при этом едва ли не обернулся сюжетом «Дубровского». Ведь исходные ситуации этих произведений при всем их общем несходстве в одном отношении чрезвычайно близки: и в «Барышне-крестьянке», и в «Дубровском» рассказывается о недружелюбии двух соседей-помещиков и о любви друг у другу сына одного из них и дочери другого. Внимательный читатель обратит внимание и на сходство некоторых героев этих произведений и совпадение отдельных деталей. Так, старший Берестов несколько схож с Троекуровым, а англоманство Муромского в «Дубровском» перешло в характеристику Верейского. И в «Барышне-крестьянке», и в «Дубровском» в отношениях отцов происходит неожиданный перелом. И тут и там одному из молодых героев ради встречи с другим приходится выдать себя за человека менее высокого социального положения (крестьянку, француза-учителя). Наконец, даже переписка влюбленных осуществляется совершенно одинаковым образом, через посредство дупла старого дуба. Все эти совпадения свидетельствуют о том, что в повествовательной системе «Дубровского» Пушкин использовал некоторые элементы «Барышни-крестьянки». На их фоне особенно заметны глубокие общие отличия этих произведений.