Чье сердце для меня всего дороже света,
Ко мне предстанет в вечер сей
Простой пастушкою одета. [xlviii]
С другой стороны, подражания элегиям Катулла примыкают к традиции освоения поэзии других римских элегиков, и прежде всего Тибулла, пользовавшегося несравненно большей популярностью. Сглаженная, мечтательная, элегическая поэзия этого непременного члена «триумвирата любви» была несравненно ближе русским предромантикам, чем неровная, часто грубая и простодушная муза веронского гения. Так, если поэзия Катулла, по словам Н.Ф.Кошанского, «отличается нежностию чувств и выражений, кои однако ж показывают уже следы испорченного вкуса, ибо часто в стихах своих оскорбляет благоприличие и скромность», [xlix] то Тибулл, по словам П.Е.Георгиевского, также преподававшего в Лицее, «из всех древних поэтов есть единственный, коего образ чувствования так сопряжен с романическим, что мог бы легко почесться поэтом новейших времен. Его поэзия имеет нечто мечтательное и сентиментальное, чего тщетно бы кто стал искать у других поэтов древности… Словом, у Тибулла только научиться элегии любви». [l] Не случайно Тибулла, этого, по словам Белинского, «латинского романтика», [li] переводили Дмитриев, Денис Давыдов, Батюшков и Дельвиг, а молодой Пушкин считал его своим крестным отцом в поэзии:
В пещерах Геликона
Я некогда рожден;
Во имя Аполлона
Тибуллом окрещен…[lii]
Вместе с Тибуллом и Проперцием Катулла в это время воспринимали преимущественно как «певца веселья и любови», [liii] а его творчество – как «легкую поэзию». Так, Батюшков в «Речи о влиянии легкой поэзии на язык» писал об «эротической музе Катулла, Тибулла и Проперция». [liv] Характерно объединение как Тибулла, так и Катулла с Парни: пушкинское
Наследники Тибулла и Парни!
и
Прочту Катуллу и Парни…
раннего Баратынского. [lv]
Проперций и особенно Тибулл относительно легко укладывались в рамки легкой поэзии. Катулла для этого приходилось «причесывать». Показательно в этом плане «Подражание Катуллу» (1808) В.Л.Пушкина:
Ах! Вспомни те счастливы дни,
В которые клялась ты вечно быть моею, -
Как скоро протекли они!
Ты говорила мне: горячностью твоею
Гордиться Лесбия должна;
Она мне более и воздуха нужна,
Дышу и украшаюсь ею! [lvi]
Стихотворение представляет собой довольно близкое подражание LXXII пьесе Катулла “Dicebas quondam solum te nosse Catullum” («Ты говорила когда-то, что знаешь ты только Катулла…»). Оригинал распространен (у Катулла всего 8 стихов и во французском переводе Ноэля, которым, очевидно, пользовался В.Л.Пушкин, тоже 8) и сглажен за счет привнесения декламационного начала. Ср. уКатулластихи:
Nunc te cognovi: quare etsi impensius uror,
Multo mi tamen es vilior et levior.
Знаю тебя теперь, и хоть страсть меня мучает жарче,
Много дешевле ты все ж, много пошлей для меня.
Изменен и весь смысл стихотворения. У Пушкина герой жалуется на «злосчастную судьбу», из-за которой он «теряет счастие» верности возлюбленной. Катулл же полон презрения к той, которую любил «не как чернь свою любит подругу, / а как отец сыновей любит своих иль зятьев…»
Однако в полном объеме своего творчества Катулл был известен довольно плохо. Свидетельством этого, по-видимому, может быть и появление в то время стихотворений с ложной отсылкой к Катуллу.
Стихотворение Т. Песоши «К нему *** (Подражание Катуллу)», монолог влюбленной девушки в псевдонародном духе, [lvii] и сатирическая эпиграмма «Брадобрею (Из Катулла)» за подписью «М-н»[lviii] не имеют к Катуллу ни малейшего отношения. Отсылки, вероятно, сделаны с целью скрыть оригинальный характер стихотворений – точно так же как именно такую цель преследуют многочисленные ложные пометы «Из Антологии».
5
В 1806 году во второй части «Опытов лирических» А.Х.Востокова было опубликовано стихотворение «На смерть воробья (Подражание Катуллу)». [lix] Как и стихотворения А.Бухарского и Н.Эмина, «На смерть воробья» Востокова восходит к III стихотворению Катулла “Lugete, o Veneres Cupidinesque” (Плачь, Венера, и вы, Утехи, плачьте). В.Н.Орлов в примечании к этому стихотворению утверждал, что оно «в сущности не подражание, а довольно близкий перевод элегии Катулла». [lx] Действительно, Востоков всюду следует за текстом Катулла. Однако передает он его чрезвычайно вольно, простонародным стилем. Стихотворение написано «русским складов»: [lxi]
Тужите, Амуры и Грации,
И все, что ни есть красовитого!
У Дашиньки умер воробушек!
Ее утешенье, - которого
Как душу любила и холила!..
Оно является примером фольклорной интерпретации Катулла. Такая интерпретация имеет под собой основания, поскольку лирическая пьеса Катулла тесно связана с фольклорным жанром поминального плача.
Возможно, что Востоков также истолковывает стихотворение в аллюзионном плане:
Бывало не сходит с коленей он
У милой хозяюшки, прыгая,
Шалун! То туда, то сюда по ним,
Кивая головкой и чикая. [lxii]
Третьему стихотворению Катулла подражал и Дельвиг в стихотворении «На смерть собачки Амики». Оно было написано на смерть собачки С.Д.Пономаревой Мальвины, о чем сам Дельвиг писал: «Эта шутка была написана в угодность одной даме, которая желала, чтобы я сочинил на смерть ее собачки подражание известной оде Катулла «На смерть воробья Лесбии», прекрасно переведенной Востоковым». [lxiii]
Автор специальной работы об этом стихотворении пришел к выводу, что «подражание Дельвига моложе Катуллова воробья на добрые полстолетия. Оно вводит нас в поэзию августовского периода: камены, Аматусия и Марс принадлежат всецело к инвентарю августовской поэзии». [lxiv]
Действительно, в своих подражаниях древнеримской поэзии Дельвиг ориентировался в основном на поэтов «золотого века», и прежде всего Горация. Однако в данном случае в интерпретации катулловского стихотворения у него был предшественник – Марциал, написавший в подражание Катуллу эпиграмму, восхваляющую собачку Публия Иссу (I, 109). Некоторые детали в стихотворении Дельвига восходят не к Катуллу, а именно к Марциалу. Так, стих
Исса Индии всех камней дороже…
дал у Дельвига
С ее шерстью пуховой и вьющейся
Лучший шелк Индостана и Персии
Не равнялся ни лоском, ни мягкостью…
Подобно Марциалу:
Исса птички Катулловой резвее… [lxv] -
Дельвиг прямо сопоставляет Амику с катулловским воробьем:
Уж Амика ушла за Меркурием
За Коцит и за Лету печальную,
Невозвратно в обитель Аидову,
В те сады, где воробушек Лесбии
На руках у Катулла чиликает.
С третьим стихотворением Катулла связана и миниатюра Батюшкова «рыдайте, амуры и нежные грации» (1810). Как установила М.Ф.Варезе, она представляет собой перевод стихотворения итальянского поэта XYIII в. Паоло Ролли “Piangete o grazie, piangete amori”. [lxvi] Стихотворение роли входит в цикл поэта “Endecasillabi” («Одиннадцатисложники»). Написано оно, как и прочие стихотворения цикла, одним из любимых размеров Катулла = фалекейским одиннадцатисложником, так же как и другие, в подражание Катуллу. Классические реминисценции из катулловской элегии на смерть воробья Лесбии содержит начало стихотворения Ролли. [lxvii] В целом же стихотворение самостоятельно по содержанию: его составляют не смерть воробья, а увядание возлюбленной.
Из довольно пространной элегии Ролли, посвященной болезни его возлюбленной Эджерии, Батюшков перевел три первых и три последних стиха, превратив ее, таким образом, в антологический отрывок. Первый стих:
Рыдайте, амуры и нежные грации… -
почти в точности повторяет “Lugete, o Veneres Cupidinesque” Катулла (в переводе Востокова «Тужите, Амуры и Грации…»). Описание больной возлюбленной:
У нимфы моей на личике нежном –
Розы поблекли и вянут все прелести –
Восходит у Батюшкова, следующего за Ролли, к последним стихам элегии Катулла, в которых изображается огорчение Лесбии, переживающей смерть любимого воробья:
meae puellae
flendo turgiduli ocelli
От слез соленых, горьких,
Покраснели и вспухли милой глазки.
Связь стихотворения ролли с элегией Катулла Батюшков, очевидно, чувствовал. Письма его и статьи показывают, что он был хорошо знаком с творчеством веронского поэта. Так, например, Батюшков просил Гнедича «привезти ему из Германии Виландов комментарий на Горация, Катулла и Проперция, хороший перевод немецкий и перевод элегий Овидия». [lxviii] Третье стихотворение Катулла было, несомненно, известно Батюшкову и по переводу Востокова, недавнего его сочлена по Вольному обществу любителей словесности, наук и художеств, подражания которого древним поэтам Батюшков высоко ценил. [lxix] по-видимому, под влиянием востоковского перевода он перевел элегию Ролли амфибрахием с односложной каталектой (но в отличие от Востокова не трехстопным, а четырехстопным).
По поводу третьего стихотворения Катулла на смерть воробья Лесбии, породившего множество разнообразных его переложений, следует сказать также, что оно вызвало в мировой поэзии целую традицию шутливых оплакиваний птичек, которая оставила свой след и в русской лирике. Так, например, перу И.И.Дмитриева принадлежит стихотворение «На смерть попугая» (1791):
Любезный попугай! Давно ли ты болтал
И тем Климену утешал!
Но вот уж ты навек, увы, безгласен стал!
Смерть попугая у Дмитриева должна послужить предостережением вралям, и стихотворение, таким образом, имеет дидактический характер. Однако истоки темы легко угадываются. К этой же традиции принадлежит и нравоучительное сочинение в прозе А.П.Беницкого «похвальное слово Пипиньке, чижику прекрасной Эльмины». [lxx]
6
Давно уже было замечено, что пушкинский перевод из Катулла «Мальчику» (1832) написан в манере стихотворения Дельвига «К мальчику» (между 1814 и 1819). [lxxi] Последнее вообще принадлежит анакреонтической традиции: