Про нее
я узнал очень много ньюансов:
У нее
старший брат – футболист «Спартака»,
А отец –
референт в Министерстве финансов.
Оригинальный ракурс изображения женского характера найден Высоцким в стихотворении «Здравствуй, «Юность», это я…» (до 1977). Оно построено в виде безыскусной, предельно искренней исповеди еще незрелой женской души. В сказовом самораскрытии пишущей в редакцию «Юности» Ани Чепурной переплетаются подлинные душевные струны и черты наивного мировосприятия, привносящие в текст комические обертоны. В этом артистичном, интонационно многоплановом и насыщенном экспрессией живой разговорной речи ролевом монологе приоткрывается глубокое одиночество героини во внешне полной, казалось бы, семье, что побуждает ее искать прибежища в «Юности»: «Не бросай меня одну // И откликнись, «Юность»!». В коллизиях любовных отношений Ани Чепурной «с Митей-комбайнером» обнаруживаются не только ее индивидуальные душевные искания («Вот люблю ли я его?»), но и осознанное, внутренне выстраданное противостояние доминирующим в окружающей героиню среде осмеянию и профанации всего интимного и сокровенного.
В зрелой любовно-исповедальной лирике Высоцкого образ возвышенной женственности становится одним из ключевых. Справедливым представляется тезис о том, что «в своей любовной этике Высоцкий удивительно старомоден. Женщина для него предмет поклонения и ответственной заботы. Ей великодушно прощаются любые слабости»[ix].
Песня «Она была в Париже» (1966) проникнута ощущением неуловимости, надмирности любимой женщины по отношению к тому измерению, в котором существует лирический герой. Присутствующими в тексте автореминисценциями («Я спел тогда еще – я думал, это ближе – // «Про счетчик», «Про того, кто раньше с нею был»…») подчеркивается автобиографическая основа образа героя-художника, пытающегося с помощью песен обрести контактоустанавливающую силу в общении с возлюбленной. Драматизм его душевного состояния сочетается здесь с отказом от соперничества, что позволяет подняться на более высокий уровень любовного переживания:
Она сегодня здесь, а завтра будет в Осле, –
Да, я попал впросак, да, я попал в беду!..
Кто раньше с нею был, и тот, кто будет после, –
Пусть пробуют они – я лучше пережду!
В песне «Мне каждый вечер зажигают свечи…» (1968) пронзительное исповедальное слово высвечивает интенсивность внутренней жизни лирического «я» («что было на душе» – «не ведая, она взяла с собою») и обогащается ассоциациями с рыцарской поэзией: «Мне каждый вечер зажигают свечи, // И образ твой окуривает дым».
Глубоко созвучны традициям классической любовной лирики поэтические послания к М.Влади («Дом хрустальный», 1967; «Маринка, слушай, милая Маринка…», 1969; «Нет рядом никого, как ни дыши…», 1969 и др.). Возвышенный женский образ актуализирует здесь сказочные, волшебные ассоциации («дом хрустальный на горе – для нее», «ты – птица моя синяя вдали», «загадочная как жилище инка»), порождая в герое нравственную потребность в самоотвержении: «Я для тебя могу пойти в тюрьму – // Пусть это будет для тебя награда». Заметное место занимает в этом ряду стихотворение «Люблю тебя сейчас…» (1973), раскрывающее напряженный драматизм любовного чувства, которое заключено в ускользающее мгновение настоящего: «Не после и не до в лучах твоих сгораю…»[x]. Здесь возникает полемика с классической элегической поэзией, сконцентрированной прежде всего на осмыслении прошедшего – того, что герою Высоцкого представляется «печальнее могил». Настойчивое стремление постичь ритмы подлинного, здесь и теперь пульсирующего чувства вызывает у героя недоверие к неизбежным условностям прошлого и будущего временных планов («Я прошлым не дышу и будущим не брежу»). Оказывается, что и в любовном опыте личность в аксиологическом пространстве поэзии Высоцкого не в состоянии избежать крайних испытаний – «позорных столбов», «сгораний», «барьеров», самоощущения «с цепями на ногах и с гирями по пуду».
С годами индивидуализированные женские образы нередко обретают в стихах и песнях Высоцкого собирательное качество, вступая во взаимодействие с фольклорными архетипами, как это происходит в песне «Я несла свою Беду…» (1970). В «Белом вальсе» (1978) ключевой лейтмотив («сегодня дамы приглашали кавалеров»), символика белого цвета («И ты был бел – бледнее стен, белее вальса») воплощают противопоставленную большим и малым тревогам спасительную силу женственности, онтологически предназначенную для того, чтобы «пригласить тебя на жизнь». Личностный опыт лирического героя-воина, которому «вечно надо… спешить на помощь, собираться на войну», приоткрывается в его доверительном обращении к собеседнику («И кровь в виски твои стучится в ритме вальса») и предстает в необъятной пространственно-временной перспективе: «Спешили женщины прийти на помощь к нам, – // Их бальный зал – величиной во всю страну». Поэтическая символизация женского начала осуществляется и в «Песне о Земле» (1969), где постигается женственная, материнская ипостась Земли, страждущей в катастрофических испытаниях и являющей при этом мудрую диалектику боли, уязвимости – и силы устояния: «Она вынесет все, переждет, – // Не записывай Землю в калеки!». В многовековой фольклорной традиции укоренен «собирательный образ женщин, ожидающих мужчин с войны»[xi] в песне «Так случилось – мужчины ушли…» (1972), которая выстроена в форме ролевого монолога и на интонационно-стилевом уровне сочетает «вековечный надрыв причитаний», «отголосок старинных молитв» и заложенную в рефрене заклинательную, призванную воздействовать на ход действительности энергию слова:
Мы вас ждем – торопите коней!
В добрый час, в добрый час, в добрый час!
Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины…
А потом возвращайтесь скорей,
Ибо плачут по вас,
И без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины.
Стихия женственности раскрывается в поэтическом мире В.Высоцкого в своих антиномичных ипостасях – от сниженного, бытового измерений до проникновения в ее сокровенную, надвременную сущность. Художественное постижение этой стихии предопределило широкий диапазон образных, композиционно-стилевых, жанровых решений, взаимодействие различных проблемно-тематических уровней, высветило пересечение комического и серьезного, бытового и бытийного, а также полярные, претерпевающие эволюцию грани мироощущения лирического «я».
Список литературы
[i] Скобелев А.В., Шаулов С.М. Владимир Высоцкий: мир и слово. 2-е изд., испр. и доп. Уфа, 2001; Свиридов С.В. Званье человека. Художественный мир В.Высоцкого в контексте русской культуры // Мир Высоцкого: Исслед. и материалы. Вып. IV. М., 2000. С.248 – 279; Шилина О.Ю. Человек в поэтическом мире Владимира Высоцкого // Мир Высоцкого: Исслед. и материалы. Вып. III. Т. 2. М., 1999. С.37 – 49; Ничипоров И.Б. «На сгибе бытия»: Владимир Высоцкий // Ничипоров И.Б. Авторская песня в русской поэзии 1950 – 1970-х гг.: творческие индивидуальности, жанрово-стилевые поиски, литературные связи. М., 2006 С.276 – 335 и др.
[ii] Рудник Н.М. Проблема трагического в поэзии В.С.Высоцкого. Курск, 1995. С.68.
[iii] Тексты произведений В.С.Высоцкого приведены по изд.: Высоцкий В.С. Сочинения в двух томах. Екатеринбург, 1999.
[iv] Скобелев А.В. «Много неясного в странной стране…». Литературоведение. Ярославль, 2007. С.43 – 44.
[v] Там же. С.76.
[vi] Аннинский Л.А. Барды. М., 1999. С.82.
[vii] Новиков В.И. В Союзе писателей не состоял. М., 1990. С.132.
[viii] Ничипоров И.Б. «О времени и о себе». Лирические «автобиографии» В.Маяковского и В.Высоцкого // Ничипоров И.Б. Указ. соч. С.311 – 321.
[ix] Новиков В.И. Владимир Высоцкий // Авторская песня. М., 2002. С.107.
[x] Выделено В.Высоцким.
[xi] Шилина О.Ю. Указ. соч. С.44.