Кибальник С.А.
Отсылка к Пиндемонте в заглавии стихотворения «Не дорого ценю я громкие права...» (III, 420), как известно, является мистификацией. Именем веронского поэта Пушкин воспользовался, вероятно, как «прикрытием для отвлечения цензурных подозрений от своего стихотворения, которое он, очевидно, готовил к печати (оно известно по двум рукописям)». Первоначально стихотворение было озаглавлено: «Из Alfred Musset» (III, 1032).
М. Н. Розанов полагал, что существуют реальные основания для обоих подзаголовков, и видел в одной из “Sermoni” Ипполито Пиндемонте, «По¬литические мнения», и в стихотворении Мюссе «Посвящение Альфреду Т.» источники этого пушкинского шедевра. Сходство этих произведений со стихотворением «Не дорого ценю я громкие права...» ограничивается, од¬нако, «общими для поэзии эпохи романтизма мотивами свободолюбия, осво¬бождения личности от гнета общественных условий; но о зависимости Пушкина от Мюссе или Пиндемонте не может быть и речи». Впрочем, от¬меченные параллели показывают, что Пушкин не случайно выбрал эти два имени, а сослался на поэтов, у которых действительно есть близкие ему мотивы.
Стихотворение «Из Пиндемонти» помечено в автографе цифрой VI и как-то связано со стихотворениями «Отцы пустыниики и жены непо¬рочны», «Подражание италиянскому» и «Мирская власть», имеющими цифровые обозначения II, III и IV. По предположению Н. В. Измайлова, эти стихи должны были составить единый, так называемый каменноостровский цикл 1836 г. Незаполненные места в этом цикле чаще всего отводятся стихотворениям «Когда за городом задумчив я брожу...» и «Напрасно я бегу к сионским высотам...».
Стихотворения «Отцы пустынники и жены непорочны…», «Подражание италиянскому» и «Мирская власть» «облечены в форму церковно-религиозной поэзии: евангельской легенды и христианской молитвы». «Напрасно я бегу к сионским высотам…» - это антоогический «отрывок». В стихотворении «Из Пиндемонти» также чувствуется некая классическая основа. Прежде всего она проступает в стихах:
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги…
Классический оттенок стихотворению «Из Пиндемонти» придает также построение его на основе принципа «исчерпывающего деления», т. е. расчленения темы или мотива на максимально возможное число вариантов и перечисление их в длинном ряду однородных синтаксических конструкций. Принцип исчерпывающего деления – это принцип классического стиля в поэзии. Генетически же это принцип античной поэзии. В пушкинскую эпоху он был органично усвоен русскими поэтами, однако классическую окраску сохранил.
Стихотворение «Из Пиндемонти» почти целиком построено по принципу исчерпывающего деления. После «объявления темы» в первых двух стихах весь остальной текст до финальной «пуанты» (– Вот счастье! Вот права…) состоит из четырех таких «делений»:
Я не ропщу о том, что…
Иные, лучшие мне дороги права,
Иная…
Зависеть от царя, зависеть от народа…
X Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать…
Меняются лишь начальные члены, остальные присоединяются как однородные. В двух случаях есть небольшие переходы от одного «деления» к другому:
Все это, видите ль, слова, слова, слова.
и
Не все ли нам равно? Бог с ними.
Классическое звучание стихотворения «Не дорого ценю я громкие права…» создается также александрийским стихом, размером антологических произведений Шенье, Батюшкова, самого Пушкина.
Но все это могло бы так и остаться на уровне оттенков, если бы античные ассоциации не возникали из самого содержания стихотворения. Его составляет апология внутренней и внешней свободы человека, наслаждении искусством и общения с природой, противопоставленная суетному стремлению к власти и государственной деятельности. Поворот темы, таким образом, отчасти заставляет нас вспомнить поэзию Горация. Все эти мотивы имеют непосредственные аналоги в русской горацианской поэзии 1800 – 1810-х гг., в частности, в лицейских стихотворениях самого Пушкина – «Городок», «Мечтатель», «Послание к Юдину». Особенно близко к «Из Пиндемонти» последнее:
Вдали обманчивых красот,
Вдали нахмуренных забот
И той волшебницы лукавой,
Которая весь мир вертит,
В трубу немолчную гремит
И – помнится – зовется Славой, -
Живу с природной простотой,
С философической забавой
И с музой резвой и младой…
(I, 169)
Однако близость эта весьма относительна. И дело здесь не только в неполном совпадении некоторых мотивов, а в существенной трансформации их и принципиально ином значении. В лицейском творчестве они призваны создать условный образ поэта-эпикурейца. Эта традиция условной горацианской поэзии еще в лицейских период была преодолена Пушкиным:
Блажен, кто в шуме городском
Мечтает об уединеньи,
Кто видит только в отдаленьи
Пустыню, садик, сельской дом…
(<Из письма к кн. П.А.Вяземскому>, 1816 – I, 180)
В стихотворении «Из Пиндемонти» мотивы, близкие к поэзии Горация, выражают непосредственные чувства поэта. Характер стихотворения настолько далек от условности, что предположить возвращение к этой давно преодоленной традиции невозможно. Впрочем, для Пушкина 1830-ч гг. гораздо более характерно непосредственное обращение к античной лирике – хотя и в переводах – чем усвоение ее образов и мотивов через современную поэзию. «От условных античных символов к живым образам древнего мира, от горацианских имитаций во французском вкусе к подлинному Горацию» – такова эволюция Пушкина в плане освоения творчества римского поэта. Действительно, через полтора месяца после создания стихотворения «Из Пиндемонти» Пушкин пишет «Я памятник себе воздвиг…», к 1835 г. относится перевод оды Горация к Помпею Вару “O saepe mecum tempus in ultimum” (II, 7), а еще ранее, в 1833 г., поэт работал над переводом оды к Меценату “Maecenas atavis edite regibus” (I, 1).
Последний перевод не был окончен – Пушкин перевел только 8 стихов из 36 у Горация. Однако и по этому отрывку можно заметить некоторое, самое общее сходство его со стихотворением «Из Пиндемонти». В наброске перевода «Царей потомок, Меценат…») в полном соответствии с началом оды Горация речь идет об иных, чуждых поэту человеческих стремлениях, в стихотворении «Из Пиндемонти» - о человеческих правах, к которым не стремится и которыми не дорожит автор.
Далее у Горация к стремлению получить награду за победу в ристаницях колесниц и желанию стать избранником толпы «непостоянных квиритов» – что вошло в пушкинский перевод – присоединяются также привычка к земледельческому труду и, напротив, тяга к морским путешествиям, склонность к спокойной, эпикурейской жизни, стремление к бранным подвигам и увлечение охотой. В конце следует характерное вообще для Горация противопоставление собственной жизненной философии прочим.
Сходство композиционного построения оды к Меценату и стихотворения «Из Пиндемонти» несомненно. У Горация первая часть стихотворения, так же, как и у Пушкина, построенная по принципу исчерпывающего деления, посвящена стремлениям других людей. У Пушкина речь идет о правах, но о правах, к которым стремятся другие, правах, «от коих не одна кружится голова». При этом Пушкин развивает только один мотив из имеющихся у Горация: мотив власти, государственной деятельности. В оде к Меценату этому соответствует:
Hunc si mobilium turba Quiritium
Certat tergeminis tollere honoribus
(Есть другие, кому любо избранником
Быть квиритов толпы, пылкой и ветреной).
(Стихи 7 – 8)
В переводе Пушкина это звучит так:
Другие на свою главу
Сбирают титла знамениты,
Непостоянные квириты
Им предают … молву.
Упоминание Пушкиным богов:
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги…
– также соотносится с текстом Горация. Различные человеческие стремления, которые перечислены в оде, являются способами достижения жизненного счастья. Счастье же у Горация приближает человека к богам:
Sunt quos curriculo pulverem Olimpicum
Collegisse iuvat metaque frvidis
Evitata rotis, palmaque nobilis
Terararum dominos evehit ad deos
(Есть такие, кому высшее счастие –
Пыль арены взметать в беге увертливом
Раскаленных колес: пальма победная
Их возносит к богам, мира властителям).
(3 – 6)
В переводе Пушкина:
И, заповеданной ограды
Касаясь жгучим колесом,
Победной ждут себе награды
И мнят быть равны с божеством.
(Есть такие, кому высшее счастие –
Пыль арены взметать в беге увертливом
Раскаленных колес: пальма победная
Их возносит к богам, мира властителям).
(3 – 6)
Также:
Me doctarum hedaerae praemia frontium
Dis miscent superis…
(Но меня только плющ, мудрых отличие,
К вышним близит…)
(29 – 30)
К объявлению своих собственных стремлений Гораций переходит сразу. У Пушкина этому предшествует декларация равнодушия к тем «громким правам», о которых шла речь в первой части стихотворения:
Все это, видите ль, слова, слова, слова.
Иные, лучшие мне дороги права;
Иная, лучшая потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа –
Не все ли нам равно; Бог с ними.
В последней, «положительной» части стихотворения «Из Пиндемонти» с двумя (тоже последними, как и у Пушкина) «личными» строфами Горация сходны мотивы наслаждения природой и искусством:
По прихоти свой скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно, в восторгах умиленья…
(Me doctarum hedaerae praemia frontium
Dis miscent superis, me gelidum nemus
Nympharaque leves cum Satyris chori
Secernunt populo, si neque tibias
Euterpe cohibet…
(Но меня только плющ, ьудрых отличие,
К вышним близит, меня роща прохладная,
Где ведут хоровод нимфы с сатирами,
Ставит выше толпы, - только б Евтерпа нмне
В руку флейту дала…)
Общая же идея стихотворения Пушкина иная. Гораций в противоположность другим человеческим стремлениям единственным путем к обретению счастья для себя самого провозглашал поэтическое творчество:
Quodsi me lyricis vatibus inseres,