Возникнув на почве крепостнического и бюрократического режима эпохи Николая I, Чичиков еще не имеет своего лица, он весь — вечно приспосабливающийся хамелеон. Авантюрист Чичиков извлекает утилитарную пользу из безалаберщины и бесхозяйственности, несовершенств, предрассудков, тупости и темноты прошившего крепостнического режима.
Была и другая сильная струя, которую внес «Мертвыми душами» Гоголь. Это показ народа как «плодовитого зерна» русской жизни, в противовес дворянству, состоящему поистине из «мертвых душ». В «Мертвых душах» резни ми штрихами намечена тема народа, бунтующего, недовольного, постоянно вызывающего опаску у своих господ. Все это у Гоголя нарисовано с убийственным комизмом, и помещики опасаются даже бунта чичиковских «крестьян» при «переводе» их в Херсонскую губернию; господствующему классу дурно спится среди своих рабов. Все существование сытого класса носит какой-то эфемерный, обреченный характер. Образ беглого крестьянина Абакума Фырова символичен. Он перекликается с мотивами' статей Белинского о народной поэзии (1841), в которых критик говорил о побегах крестьян на Волгу, Дон, Кубань от помещиков, от кабалы и голодной смерти, о расцвете удали и молодечества1 среди .вольных русских людей, преследуемых властью, но одобренных .народным и общественным мнением. Образ Фырова — предшественник героя поэмы И. С. Никитина «Тарас», а также крестьян — ходоков-правдолюбов у Некрасова.
«Мертвыми душами» Гоголь завершил начатый им полный переворот в области сюжетосложения, завязывания и развязывания интриги, разрешения коллизий. Старые каноны романтической поэтики были разрушены окончательно. Анализируя в обзоре за 1843 год сдвиги, которые произошли в области литературной формы, Белинский, ссылаясь на авторитет и опыт Гоголя, писал: «Теперь сильнее завязывает драму стремление достать выгодное место, блеснуть и затмить во что бы то ни стало другого, отмстить за пренебрежение, за насмешку. Не более ли имеет теперь электричества денежный капитал, выгодная женитьба, чем любовь». В этих словах Белинского — прямая цитата из Гоголя. Таким образом, и в вопросах формы у Гоголя наблюдается отражение сути вещей, материальной, социально-классовой, политической обусловленности человеческих поступков и психологии.
Все это было великим углублением и укреплением метода критического реализма и стимулом к еще большей консолидации гоголевского направления.
Неповторимый гоголевский «смех сквозь слезы» был связан не только с глубиной гоголевского реализма, недоступной для его учеников, но и с своеобразным переплетением чисто гоголевских идейных иллюзий, которые не разделял ни один из его учеников. Но ученики оказались чуткими к гоголевским реалистическим приемам, характерным ситуациям, остротам, «словечкам». Этот гоголевский пласт в повестях 40-х годов очень заметен. Он дает наглядное представление о том, как реалистическое направление принимало именно «гоголевский» характер.
Подражания Гоголю начались еще в 30-е годы: настолько заразителен был пример великого художника слова.
Уже одно начало в «Пане Халявском» Основьяненко выдавало автopa с головой: «Тьфу ты пропасть, как свет изменяется! Не наудивляешься, право...». Словцо «свинтус» в «Тле» Панаева — чисто гоголевское; у Гребенки в историческом романе «Чайковский» описание Сечи сделано под явным влиянием «Тараса Бульбы»; в его же повести «Доктор» преследование Севрюгиным девушки Юлии на улице написано, под влиянием «Невского проспекта». Все это стало особенно заметным после выхода «Мертвых душ».
Гоголь — авторитет, на Гоголя ссылаются, Гоголем аргументируют.
Любовь «не вытанцовывалась» у дряблого героя рассказчика в «Андрее Колосове» Тургенева, и тут припоминается Гоголь: это его слово. У Кульчицкого повесть начинается так: «В одном небывалом провинциальном города... Я говорю небывалом, потому что в противность мнению Гоголя <...> сказать «в одном провинциальном городе» будет действительно личность». С. Победоносцев свою повесть «Походная барышня» начинает словами: «Есть город... что нужды читателю до его имени? Есть много городов на Руси, подобных тому городу, в который введу я сейчас читателя». Гоголевская манера чувствуется и в описании дороги: солнце, пыль, «шмели, оводы докучливо жужжали над ухом, как неотвязчивые просители, как кредиторы».
Особенно «по-гоголевски» дано описание гостиницы: «Я уже наперед видал себя в скверной, прокопченной табачным дымом, размалеванной яркими колерами, комнате трактира, среди суздальских лубочных воспоминаний двенадцатого года, за столом, покрытом скатертью — такою скатертью, о которой одно воспоминание могло уничтожить и танталовский аппетит, — за цикутой, поданной под привлекательным для дорожного названием чая. Дородная баба, хозяйка трактира, встречала меня у порога с низкими поклонами; трактирный прислужник, выскочивший как будто из земли, провожал меня по темной, полусгнившей лестнице, «счисляя приготовленные третьего дня кушанья, в числе которых бифстек, залитая рыба и холодный поросенок играли главную, а щи и солянка второстепенную и весьма сомнительную роль» .Пересыпая свои исчисления свежими новостями, касавшимися благосостояния города и примерной администрации исправника и городничего...».
С особенной страстью была подхвачена гоголевская ирония над «светскими повестями», над ходульным романтизмом.
Постоянное отталкивание от романтической традиции и высмеивание ее особенно коснулось наследия Марлинского. Сороковые годы идут целиком под знаком борьбы с его «прелестной ложью». Прямая полемика с Марлинским есть у Панаева в «Актеоне». В «Последнем визите» Кудрявцева также выведен комический образ несчастного вздыхателя Аполлона Марлина, фамилия которого прозрачно намекала на Марлинского. «Необыкновенный поединок» Кульчицкого как подчеркивает само заглавие, — пародия на «обыкновенный» (романтический) поединок.
Но подражания Гоголю в каждом отдельном случае означали разное: или рост, или бесплодие собственной фантазии. Например, тот же Галахов в обзоре литературы за 1847 год осудил явные подражания гоголевской манере в рассказе и в разговорах действующих лиц, которые он нашел в повестях Буткова «Горюн», «Кредиторы, любовь и заглавия».
Заключение.
Сильные новаторские приемы, которые вносил Гоголь своими «Мертвыми душами» в русскую литературу, усваивались и развивались молодыми писателями со всеми «объяснениями» Белинского и приобретали сознательный, ярко выраженный программный характер. На этих-то воздействиях Гоголя и объяснениях Белинского и произошла консолидация реалистического направления. В письме к Кавелину 7 декабря 1847 года Белинский со всей силой подчеркнул, что писатели, «натуральной школы» «сознательнее», чем Гоголь, пользуются методом критического реализма.
Какова была общая картина развития прозы 40-х годов, по-прежнему являвшейся в лучшей своей части прозой «Отечественных записок»? В какой мере она в 1842—1846 годы оформилась как направление по сравнению с предыдущим периодом?
В «Отечественных записках» были опубликованы повести Панаева «Актеон», «Барышня», «Маменькин сынок» и нашумевший очерк на литературные темы «Тля»; Тургенев поместил рассказ «Андрей Колосов» и несколько поэм; Некрасов — очерк «Необыкновенный завтрак»; Гребенка — повести «Сеня», «Доктор» и историческую повесть «Чайковский»; Кульчицкий — повесть «Необыкновенный поединок»; Меньшиков— пьеса «Богатая невеста»; Даль — рассказ «Колбасники и бородачи»; Зенеида Р-ва (Е. Ган) — повести «Напрасный дар», «Любонька»; Кудрявцев — «Сцены уездной жизни» и др.
Список литературы.
· Кулешев В.И. «Натуральная школа в русской литературе XIX века» // Москва, 1984 год.
· Кулешев В.И. «Славянофилы и русская литература» // Москва, 1976 год.
· Кулешев В.И. «В поисках точности и истины»
· Кулешев В.И. «”Отечественные записки” и литература 40-х годов XIX века» // Ленинград, 1959 год.
· Янковский Ю.З. «Из истории русской общественной жизни 40-50-х годов XIX века» // Киев, 1972 год.