В этом коротком фрагменте – ни одного образа, ни одного зрительного штриха, но 24 столкновения многообразнейших звуков!
Перед нами звуковой ансамбль необычайной напряженности и силы. Здесь мы, читатели, вместе с автором погружаемся в первичные глубинные пласты чувствований и переживаний, где еще не ясен смысл, не подключено сознание, не определено слово, но звук, один лишь уплотненный звук выражает неистовство несдерживаемых страстей.
Откуда это? Почему Достоевский не следует многовековым традициям и не сливает звук с пейзажем, зрительным образом, не создает индивидуализированных монологов или диалогов или даже многоголосых сцен, а отодвигает все реальные аксессуары бытия и выражает их одним лишь звуком?
Объяснение этому явлению, во всяком случае, хоть бы косвенное, мы найдем в собственных словах Достоевского в романе «Идиот»: «…во всякой гениальной или новой человеческой мысли или просто даже во всякой серьезной человеческой мысли, зарождающейся в чьей–нибудь голове, всегда остается нечто такое, чего никак нельзя передать другим людям… всегда остается нечто, что ни за что не захочет выйти из-под вашего черепа и останется при вас навеки».
Этим, наверное, и следует объяснить, что в безобразной, бесчеловечной звуковой трагедии сна Раскольникова Достоевский хотя бы ничтожную часть чего-то «такого, что никак нельзя передать другим людям», чего-то такого, что не формируется ни идеями, ни образами, а лишь сложным миром безмелодийных и по существу и стихийно-нутряных, первичных звуков.
Во сне Раскольникова писатель выразил своё глубочайшее неверие в возможность полного глубокого общения между людьми с помощью банальных слов, он словно ведет нас к праречи – той стадии развития древнего человека, а сейчас ребенка (это первый сон героя), когда интонация определяла смысл произносимого.
Своеобразную особенность изобразительности Достоевского
составляет напряженный звук. В мире персонажей этого автора мы словно попадаем в особую звуковую сферу, где прежде всего поражает звуковая интенсивность, уплотненность, напряженность звука.
На первом месте по количеству звуковых упоминаний оказывается человеческий крик. Самый приближенный подсчет показывает, что в ряду наиболее напряженных звуковых сцен в творчестве Достоевского крик составляет от 25 до 60 процентов всех упоминаний звука. Персонажи Достоевского – это прежде всего люди, часто испускающие крики, а порой и непрерывно кричащие.
Так, крик пронизывает все описание первого сна Раскольникова, занимая из всех упоминаний о звуке более половины.
Раскольникову снится: в большую телегу впряжена маленькая тощая клячонка. «Но вот вдруг становится очень шумно: из кабака выходят с криками, с песнями, с балалайками, пьяные – препьяные большие такие мужики… «садись, все садись! – кричит один, еще молодой… всех довезу, садись!.. » но тотчас же раздается смех и восклицанья…
- Садись всех довезу! – опять кричит Миколка… - Гнедой даве с Матвеем ушел, - кричит он с телеги, - а кобыленка эта, братцы, только сердце мое надрывает…
- Да садись, чего! – хохочут в толпе. – Слышь, вскачь пойдет!..
Все лезут в миколкину телегу с хохотом и остротами. Берут с собой одну бабу… Она … щелкает орешки и посмеивается. Кругом в толпе смеются… раздается: «Ну!» - клячонка дергает изо всей силы, но … даже шагом – то чуть-чуть может справиться…
Смех в телеге и в толпе удваивается…
- Папочка, папочка, - кричит он отцу, - папочка, что они делают?
- Пойдем, пойдем! – говорит отец… Но уж бедной лошадке плохо.
- Секи до смерти! – кричит Миколка, - на то пошло…
- Да что на тебе креста, что ли нет, леший! – кричит один старик из толпы…
- Заморишь! – кричит третий… Вдруг хохот раздается залпом и покрывает все: кобыленка… начала лягаться… Два парня из толпы… бегут к лошаденке сечь ее с боков…
- По морде её, по глазам хлещи, по глазам! – кричит Миколка.
- Песню, братцы! – кричит кто-то с телеги… Раздается разгульная песня разгульная песня, брякает бубен, в припевах свист. Бабенка щелкает орешками и посмеивается… Он бежит подле лошадки… он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет, … кричит… Лошадка… при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.
- А, чтобы те леший! – вскрикивает в ярости Миколка. Он… вытаскивает … длинную и толстую оглоблю…
- Разразит! – кричат кругом…
- Мое добро! – кричит Миколка… Раздается тяжелый удар.
- Секи ее, секи! Что стали! – кричат голоса из толпы…
- Живуча! – кричат кругом…
- Расступись! – неистово вскрикивает Миколка … и вытаскивает железный лом. – Берегись! – кричит он… Удар рухнул…
- Добивай! – кричит Миколка…Кляча протягивает морду, тяжело вздыхает и умирает.
- Доконал! – кричат в толпе…
- Мое добро! – кричит Миколка…
- Знать, креста на тебе нет! – кричат … многие голоса.
Бедный мальчик… с криком пробивается сквозь толпу к савраске… целует ее в глаза, в губы…
- Папочка! За что они … бедную лошадку … убили! – всхлипывает он, но дыханье его захватывает, и слова криками вырываются из его стесненной груди».
Вся эта сцена – в криках пьяной толпы, в криках истязателя Миколки; контрастом к тем крикам – жалобные плачущие крики маленького мальчика (в эпизодах всего 26 упоминаний крика).
Замечательна и другая особенность – звуковой контраст: вся сцена истязания лошади проходит под хохот и смех толпы (8 упоминаний), пение, бряканье бубна,подсвист и щелканье орешков.
Три тональных мелодии соединилось в этой сцене: разудалый, хохочущий гул толпы, плачущие крики ребенка и пьяные грубые крики садиста Миколки и его друзей.
Это все звуки тяжелые, надрывные, конфликтные, создающие поддерживаемую атмосферу напряженного трагизма.
Другой особенностью поэтики Достоевского является своеобразие и сила его цветового письма, заключающаяся преимущественно в психологической сложности и направленности в использовании красок. Достоевский крайне сдержан в использовании цвета. В колорите Достоевского ясно сказывается значительность и напряженность редкого, но своевременного неумело поставленного цветового письма. Так, С.М. Соловьев считал, что Достоевский «был зачинателем совершенно новой экспрессивной трактовки цвета в искусстве вообще и в литературе в частности».
Великий колорист в живописи – Делакруа говорил, что цвет таит в себе еще не разгаданную и более могущественную силу, чем обычно думают, и действует на наше подсознание. Такая же трактовка цвета свойственна Достоевскому.
С этих позиций рассмотрим цветовое решение сновиденческих эпизодов.
Во втором сне (сне-грезе), который привиделся Раскольникову накануне преступления, он видит себя в Египте, в оазисе: «и прохладно так, и чудесная-чудесная такая голубая вода, холодная, бежит по разноцветным камням и по такому чистому с золотыми блестками песку…» Пейзаж этого сновидения явно противопоставлен душному Петербургу. Голубой цвет – цвет ясности, чистоты. Желтый цвет, доминирующий в петербургских пейзажах, в этом сне вытеснен золотым. Ясные чистые цвета сна (голубой, золотой) позволяют представить чего жаждет душа Раскольникова и в то же время напоминают о страшном решении героя.
Интересен цветовой ряд первого сна Раскольникова. Он весьма символичен. Родион видит просто «красные рубахи», «мясистое, красное, как морковь, лицо», затем «румяную бабу в кумачах». Читатель, с первых страниц знающий, почему Раскольников находиться в таком состоянии, о чём он мучительно размышляет все время, замечает, как разворачивается постепенно концентрируясь, в интенсивности деталей, тема крови, смерти, насилия.
Так, у Достоевского красный цвет- цвет здоровья, счастья, радости- становиться цветом болезни, страдания горя, смерти.
В облике человека- красный специфичен для него в качестве признака вульгарности, животности, грубой мясистости («мясистое, красное, как морковь, лицо», «налитые кровью» глаза Миколки).
Особую роль в романе, «Преступление и наказание» играет желтый цвет. Колорит Достоевского отличен интенсивным вхождением желтого не только в быт, мебель, внутреннее убранство, но и в сон героя. Вот помещение, в котором жил Раскольников наяву: «это была крошечная клетушка шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид с своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими везде от стены обоями…»
Позднее вновь говориться об этой клетушке, когда Раскольникову «стало душно и тесно в этой желтой коморке, похожей на шкаф или сундук ». И уже лежа в постели, больной «Раскольников оборотился к стене, где на грязных желтых обоях с белыми цветочками выбрал один неуклюжий белый цветок», с какими – то коричневыми черточками, и стал рассматривать…»
Пыльные и грязные желтые обои – не мимолетный штрих в описании комнаты Раскольникова: они в какой-то степени дополняют и усиливают гнетущие, отталкивающие впечатления, создаваемое самой комнатой, и оказывают какое-то своеобразное воздействие и на Раскольникова.
Перенесемся в другое помещение, где произошли самые трагические эпизоды романа, в квартиру старухи- процентщицы: «небольшая комната… с желтыми обоями… мебель, вся очень старая и из желтого дерева, состояла из дивана с огромною выгнутою деревянною спинкой, круглого стола овальной формы перед диваном, туалета с зеркальцем в простенке, стульев по стенкам, да двух – трех грошовых картинках в желтых рамках…»
Уже после убийства старухи Раскольникову приснилось, что он вновь посетил квартиру старухи: «В передней было темно и пусто, ни души, как будто все вынесли; тихонько, на цыпочках он прошел в гостиную, вся комната была ярко облита лунным светом; все тут по – прежнему: стулья, зеркало, желтый диван и картинки в рамках».