Поэтому, естественно, о продолжении работы над «ленинским» словарем прежними, «устаревшими» академическими методами не могло быть и речи. К тому же некоторые из участников и редакторов (Н. Н. Дурново, А. М. Селищев) к концу 1920-х гг. не были желательными фигурами для официальных структур, да и, пожалуй, сами тяготились бы такой подцензурной и в общем-то далекой от их призвания работы. Другие же, как Ю. И. Айхенвальд, оказались высланными из страны. Наконец, и сам список писателей и поэтов, использованных в словаре, не выдерживал никакой критики. В нем были многие запретные имена: Б. К. Зайцев, И. С. Шмелев, А. М. Ремизов и др., также вынужденные покинуть Россию. Что касается руководителей Редакционного комитета, то и они постепенно отошли от этой суетной, требовавшей огромного труда и организаторских способностей работы, становившейся все более опасной. А. Е. Грузинскому в середине 1920-х было уже порядком за 60, и с 1922 г. до дня кончины (1930) он заведовал Отделом рукописей Л. Н. Толстого в Румянцевском музее (Государственная библиотека им. В. И. Ленина). К тому же он был историком словесности, исследователем фольклора и древнерусской литературы, переводчиком, но не лингвистом-лексикографом. Другой соратник Д. Н. Ушакова, П. Н. Сакулин, активно сотрудничавший с новой властью в революционные годы в Комиссариате просвещения и в некоторых работах 1920-х гг. пытавшийся соединить академическое литературоведение с марксизмом (в этом отношении он, конечно, был более «понятен» идеологам коммунизма), хотя и избран в 1929 г. академиком, но еще раньше сложил с себя организаторские функции, а вскоре, в 1930 г., умер. Так что из прежнего состава Редакционного комитета из ученых, за исключением А. А. Буслаева, который и дальше помогал Д. Н. Ушакову, кроме последнего, к тому времени никого уже не осталось. И. И. Гливенко, председатель «ленинского» Бюро, по-видимому, только на начальном этапе принимал участие, занимая высокий пост руководителя Главнауки. К 1923 г. его сменили, а в 1927 он исполнял обязанности Ученого секретаря Института языка и литературы РАНИОН’а, так что формально по делам словаря он мог общаться с Д. Н. Ушаковым, но в документах уже не фигурировал. Петербуржцы, привлеченные к работе в начале 1920-х гг., имели свой интерес: они по-прежнему готовили к изданию и выпускали академический «Словарь русского языка», начатый еще Я. К. Гротом и продолженный А. А. Шахматовым, и их картотека, в отличие от московской, не претерпела таких трансформаций. Они, по-видимому, были более заинтересованы в реализации собственного проекта. В. М. Истрин, исполнявший в то время обязанности председателя ОРЯС, еще в 1924 г. писал Д. Н. Ушакову (мы передаем полностью текст его послания):
Многоуважаемый Дмитрий Николаевич!
До нас дошли слухи, что Московский Словарь приостановился и не восстановится. Даже более: будто у вас не знают, что делать с материалом. Если все это так, то не выдадите ли материалы нам, если не навсегда, то на время? Мы воспользовались бы из них для нашего Словаря тем, чего у нас недостает, т. е. выборкой из новейших писателей.
Как Вы об этом думаете?
Уважающий Вас
В. Истрин
18.II.1924
(Архив РАН. Ф. 502. Оп. 4. Ед. хр. № 16. Л. 1).
На этом закончилась настоящая эпопея с созданием толкового словаря, длившаяся почти шесть лет, с 1920 по 1926 гг. Нужно отметить, что даже в самые критические моменты фактический руководитель проекта, Д. Н. Ушаков, который вел всю организационную работу, оставался на высоте и до последнего дня сражался, оставляя надежду и другим. Л. В. Щерба, его ближайший коллега и помощник, руководитель работ петроградской группы по словарю, не раз так отзывался о «порядочном москвиче» (его выражение): « <…> Вы в первую голову реально представляете себЪ нашу работу и ею интересуетесь с реальной точки зренiя» (Архив РАН. Ф. 502. Оп. 4. Ед. хр. № 46. Л. 10); «<…> Вы единственный человек, который интересуетесь[lviii] Словарем по настоящему» (л. 16).
Кроме внешних обстоятельств, помешавших осуществлению грандиозного научного замысла, были и другие, словарные проблемы. Как считал С. И. Ожегов (1974, 161), «печальный конец этой работы имел глубокие внутренние причины. В качестве “новых” привлекались материалы из художественной литературы, главным образом, предреволюционной поры. Рядом с Маяковским широко использовались материалы из символистов и дореволюционной лирики; наряду с выписками из М. Горького широко были представлены второстепенные произведения <…>. Понятно, что на этом разнородном материале, который по замыслу должен был быть собран с большой полнотой, трудно было обосновать и документировать семантику современного русского языка в революционную пору. Всем ходом вещей эта первая попытка была обречена на неудачу».
Но даже такой трагический для Д. Н. Ушакова и его соратников финал не мог остановить ученых. Они по-прежнему искали новые возможности для реализации других, менее амбициозных идей, не забывая, впрочем, и о том, «ленинском» замысле.
Мы располагаем фактами, что еще до создания ТС, т. е. до начала работы над ним (1927—1928 гг.), по крайней мере трижды вынашивался замысел подобных изданий, в той или иной мере подготовивших почву для будущего ТС. Так, в заметках Д. Н. Ушакова, сделанных им на заседаниях Лингвистической секции НИИЯЛ РАНИОН’а, есть указания на то, что в 1925 г. поднимался вопрос о составлении словаря языка Ленина: «Лингвистическая секция получила от Президиума Ассоциации предложение взять в качестве темы коллективной работы для секции изучение языка Ленина. По поручению секции председателем ее Д. Н. Ушаковым 9/ II 1925 г. был сделан в секции доклад о возможном[lix] плане <…>» (Архив РАН. Ф. 502.Оп. 3. Ед. хр. № 23. Л. 25). Хотя публично тогда еще могли происходить в свободной форме дискуссии на такую ответственную тему, но видно, что обозначенная проблема не вызвала у сотрудников первостепенного интереса. Д. Н. Ушаков, в частности, сказал: «Составление полного словаря языка Л<енина> — работа громадная, кропотливая и дорогая, едва ли с этой точки зрения целесообразно» (там же, л. 16). Другой его тезис: «<…> Возможно и желательно воспользоваться и продолжить работы по изучению языка Л<енина>, Шкловского, Эйхенбаума, Якубинского, Тынянова и др.»[lx] (там же). И далее — какая колоритная фраза: «Словарь Ленинского языка — нецелесообразно. Это был бы мертвый музейный памятник, не более» (л. 17). Что же приемлемо? Там же читаем:
«Словари известных явлений — желательны.
1) архаизмов (ибо)
2) неологизмов
3) литературные цитаты
<…> 5) элементов разговорной речи <…>
6) порядок слов
По стилю:
7) пафосные элементы (высокий стиль) <…>» (л. 17).
Другое упоминание о работе по созданию нового лексикографического труда встречаем в черновых набросках Д. Н. Ушакова, касающихся составления «Толкового словарика» на основе материалов, собранных для «Малой русской энциклопедии». В него предполагалось включить слова, объясняющие «значение и происхождение ходячих и метких образных слов и выражений, а также значение <…> слов, идущих 1) из деревни и 2) из сферы различных производств, — слов, в своем употреблении выходящих за узкие пределы деревенской жизни или отдельного производства, но не понятных, однако, слишком “урбанизированному”» читателю (Архив РАН. Ф. 502. Оп. 3. Ед. хр. № 122. Л. 1—1 об.). Среди возможных материалов для такого издания Д. Н. Ушаков предлагал использовать статьи из «Малой русской энциклопедии», «толкующие ходячие выражения», такие, как «адмиральский час», «казанская сирота», «коломенская верста», «долгий ящик», «подноготная», «Во всю Ивановскую» и другие, а также «статейки, объясняющие слова вроде “прясло”, “заводь” — с одной стороны, а с другой: “закоперщик”, “коклюшки” <…>» (там же). По мнению Д. Н. Ушакова это не было бы простым повтором предыдущего издания: «Взятый из МРЭ материал следует расширить однородным, сообразно специфическому характеру “Толкового словарика”» (лл. 1 об. —2). «В его состав, — пишет он далее, — можно было включить следующие группы слов:
«1) Наиболее распространившиеся неологизмы литературы, житейские, профессиональные, вроде “бездарь” (Иг. Северянин), “окно” (из учительской среды), “ясно” (из красноармейской).
2) Новейшие заимствования, сделанные общеразговорным языком из местных: извиняюсь, ничего подобного, пока (прощанье) и др. с указанием на неполную их приемлемость для литературного языка.
3) Наиболее утвердившиеся из сокращенных новообразований новейшего типа, как названия наркоматов и др. учреждений и должностей, а также слов вроде “нэпман” и т. п.» (л. 2).
Цель создания книги — практическая: заполнить интерес к родному языку пролетарских масс, «приобщающихся разными путями просвещению» и помочь учителям трудовой школы (л. 1). Ученый не отрывает «Толковый словарик» от традиции русской лексикографии и считает, что он «удовлетворил бы той потребности, которой удовлетворяет Толковый словарь Даля, с громадной разницей, конечно, в объеме и с теми еще отличиями, что в нем не будет общепонятных слов, а также явных провинциализмов, но будет много материала нового» (лл. 2— 2 об.).
Наконец, название ожидаемого издания, по мысли Д. Н. Ушакова, могло быть таким: «Краткий объяснительный словарь ходячих выражений и народных слов[lxi]», а предполагаемый объем — не более 10 авторских листов, «заключающих 2000—3000 слов» (л. 2 об.).
Но и этот проект не удался[lxii].
Третья попытка создать толковый словарь была предпринята С. И. Ожеговым (предположительно в середине — во второй половине 1920-х гг.). Предварительные наброски этого труда под названием «Словарь революционной эпохи. Историко-культурный справочник» опубликованы (Ожегов 2001а, 410—412). По мнению его автора, он «включает в себя слова, возникшие или характерные для эпохи войны и революции» (Ожегов 2001а, 410). И таких групп несколько: «I. Морфологические новообразования: керенка, мешечник, самокритика, заградиловка <…>. II. Семантические новообразования <…>: уплотнение, ножницы, уклон, чистка <…>. III. Слова областных говоров и профессиональных языков, вошедшие в общий язык с первоначальным или измененным значением: ударный, вредитель, смычка, фронт <…>. IV. Сокращенные слова: фабзавуч, рабфак, завканц <…>. V. Сложные слова (новообразования): правозаступник, газофикация, радиофикация <…>. VI. Фразеологические сочетания <…>: генеральная линия, режим экономии реконструктивный период <…>. VII. Иностранные слова <…>: Демпинг, Антанта, диспансер. VIII. Слова, ставшие активными, употребительными в рев<олюционную> эпоху: декрет, мандат, недочеты <…>» (Ожегов 2001а, 411). Для справочника разрабатывались система стилистических помет, принципов акцентуации и определения значения слова. Этот словарь, подобно двум предыдущим, так и не был создан.