Криницын А.Б.
Паузы в чеховских пьесах уже на раз становились предметом исследования. В частности, отмечалось их значение для замедления темпа действия, варьирования его общего ритма, снятия драматического напряжения и смены тем диалогов. А.П. Чудаков считает, что этот прием пришел из прозы, и видит их значение в том, что они «ослабляют концентрацию эпизодов, высокую во всякой драме. Ритм движения эпизодов замедляется, прерывается искусственная каскадность; впечатление неупорядоченности усиливается»[i]. Под паузой мы понимаем любой временный перерыв в речи персонажей, не заполненный в то же время их активными действиями. Исчерпать все функции пауз в чеховских драмах нелегко в пределах одной статьи, тем более что в каждой драме в зависимости от ее строения их употребление специфично.
Прежде всего, паузы сильно разнятся по их длительности и обозначению в тексте: на них указывается специальной ремаркой (пауза), расширенной ремаркой (все молчат), косвенной ремаркой (указывающей на побочное действие героев, прерывающее их разговор), примечанием в скобках к словам персонажа («Подумав», «Помолчав»), и наконец, рядами многоточий – самыми короткими ретардациями, но все равно ощутимыми по своей протяженности и значению. Часто используются Чеховым «звучащие» паузы, заполняемые музыкой, песнями, внешним шумом. Для "Вишневого сада" характерны многоточия, для «Трех сестер» - паузы со звуковым заполнением, для «Чайки» – перерыв монолога действием. При такой скользящей градации между протяженными паузами, краткими остановками и просто замедлениями речи невозможно ограничиться рассмотрением только тех пауз, которые обозначены специальной авторской ремаркой («пауза»), тем более что при инсценировке пьесы расстановка пауз и акцентов в речи неизбежно производится индивидуально каждым режиссером и актером. Но даже самая субъективная расстановка пауз опирается на текст, который допускает или не допускает продуцирование пауз. Станиславский в своем режиссерском экземпляре «Трех сестер» и «Вишневого сада» не только тщательно учел все чеховские ремарки о паузах, но и увеличил количество пауз примерно вдвое[ii]. Пример Станиславского авторитетен из-за близкого общения режиссера с автором и очевидного его стремления соответствовать авторскому замыслу. Паузы предопределяются, таким образом, не только авторскими ремарками, но и самой структурой текста, строением фраз и их логической связью между репликами (а точнее ее отсутствием).
Видно, что при работе над драмами всегда происходило увеличение количества пауз (особенно это видно на примере сравнения «Лешего» и «Дяди Вани»). Одновременно увеличивалось общее количество пауз от пьесы к пьесе[iii].
Вопрос о паузах Чехова неотделим как от жанрового и художественного мышления писателя, так и от его жизненной философии. Специфика драмы как рода литературы в том, что она протекает (на сцене) в реальном времени, имитирует «грамматическое настоящее», а значит, как никакой другой род передает ощущение времени людьми данной исторической эпохи – его темпа, наполненности или пустоты, упорядоченности или случайности. Время в драме должно в пределах нескольких действий показать главные смыслонесущие поступки и события жизни, как их понимает данное поколение. В десакрализации драмы и отрыве ее от обряда, в стремлении как можно больше уйти от условности и приблизиться к реальной, а затем и обыденной жизни – наиболее отчетливо прослеживается общая эволюция мирового искусства.
Пьесы Чехова принадлежат к «новой драме» (Метерлинк, Ибсен, Гауптман), которой в поэтике был свойственен символизм, а в мировоззрении – кризис сознания декаданса. По словам Д.С. Мережковского, Чехов выявил то, «что навеки скрыто в безмолвии у других, <...> и вот все молчаливые, забытые, забитые, маленькие, безвольные, больные, не смеющие, придавленные серым сегодняшним днем потянулись к нему. Узнали себя».[iv]
Вместе с тем пьесы Чехова предвещают уже и драму абсурда – тем что жизнь в настоящем показана как бессмысленная, опустошенная и герои тщатся придать ей содержание. Однако осмысленность прошлого и еще не угаснувшая надежда на будущее отделяют Чехова от драмы абсурда ХХ века. Сравнивая пьесы Чехова с драмой абсурда, Рольф-Дитер Клуге верно определяет, что «паузы выражают у Чехова проблематичность коммуникации; у Беккета, напротив, основная экзистенциальная ситуация ожидающих героев — молчание, а диалоги являются перерывами молчания».[v]
Будучи органически связаны с философским концептом времени, паузы задают темп времени сценическому. Общепринятым в чеховедении является тот факт, что Чехов радикально меняет структуру сценического времени, максимально сближая его с повседневным, бытовым. «Перефразируя слова Андрея Белого, <...> можно сказать, что Чехов показывает не драму в жизни, а драму жизни, ее ровного и необратимого движения», – пишет Б.Зингерман и далее отмечает, что в отличие от традиционной драмы, где действие двигалось событиями, у Чехова «особое значение, как известно, приобретают... паузы, в течение которых, кажется, ничего не происходит. Искусство раннего Художественного театра эффектнее всего выражалось в паузах — знаменитых паузах Художественного театра! В режиссерском плане «Чайки» Станиславский все время указывает актерам: “Пауза секунд 5“, “Пауза 15 секунд“, “Пауза 10 секунд“. Старый, дочеховский театр обычно избегал чистого времени — долгих томительных пауз — или же толковал их мелодраматически, усиливая ими напряжение кульминационных ситуаций. Старый театр двигался вперед событиями — и речами, которые подготовляли события, а пьесы Чехова часто движутся вперед паузами, тишиной, в которой особенно ощутимо ровное, безостановочное течение жизни»[vi].
Традиционно паузам придается отрицательная коннотация. Они расцениваются как вялость, замирание жизни, отсутствие ответа, обрыв темы, провал коммуникации. Когда жизнь у героев «бьет ключом» – пауз нет.
Но сценическое время, как и время музыкальное, будучи «пространством» художественного произведения, предполагает предельную смысловую наполненность и интенсивное восприятие зрителями каждого своего момента. Поэтому если в обычной жизни паузы действительно могут «тонуть» в провалах сознания, то в драме паузы вызывающе маркированы – как отсутствие естественной ткани речевого дискурса. Поэтому в драме любая пауза функционирует как актуализация настоящего, претендующая на особую значимость. Даже если герои не способны на слова и действия – тогда актуализированным, тягостно нависающим, «кожей ощутимым» становится именно смысловой вакуум. Однако как раз такой ситуации мы у Чехова почти не встретим, кроме разве "Вишневого сада", наиболее приближающегося к технике абсурдизма. Наоборот, преобладают паузы от переизбытка чувств и ощущений – однако даже самые напряженные из них – как паузы при любовном объяснении Нины и Тригорина, пауза после выстрела Войницкого, когда он вглядывается и видит, что не попал – не являются эффектно мелодраматическими, а тонко психологически выверенными и «сосредоточенными». Такими же оказываются паузы в финалах пьес.
Значение паузы зависит и от ее местонахождения. Они могут быть 1) внутри монолога внутри реплики героя, обозначающие смену темы или настроения, далее мы будем называть их «интонационные» (отдельно следует выделить среди них паузы в монологах, произносимых в одиночестве – они у Чехова, наоборот, подготавливают, развитие прерванной темы – см. монолог Войницкого из 2-го акта); 2) паузы, возникающие между репликами персонажей в диалоге – свидетельствующие о «вялости» разговора или нежелании/невозможности его продолжать (назовем их «диалогическими»); 3) паузы, разграничивающие диалоги, явления и сцены между собой (обозначим их «сценическими»). Соответственно у пауз может быть три функции: эмоционально-выразительная, коммуникативная, сюжетно-композиционная.
Не только каждая пьеса, но и каждый акт в них имеет свой темп, свою дискурсивную структуру и временное измерение. Соответственно – и свою функцию пауз.
«Иванов», «Чайка» и «Дядя Ваня» строятся по «явлениям» – когда Чехов выводит на сцену одновременно только по два-три персонажа и сталкивает их в диалоге. Массовые сцены, когда вместе собираются все действующие лица, хотя и встречаются, но не протекают долго.
«Безотцовщина», юношеская драма Чехова, начинается как водевиль, в духе тургеневского «Месяца в деревне»[vii], но затем перерастает в страстную мелодраму. Эта пьеса уже отличается удивительным обилием пауз, однако употребление их традиционно для мелодрамы. Преобладают интонационные паузы, которые обозначают резкую смену чувств героя, его уловку или полемический новый ход, или наконец, в монологах в одиночестве – тягостное раздумье. Диалогические паузы возникают чаще всего как отсутствие ответа на заданный вопрос и учащаются по мере усиления драматизма в отношениях между персонажами. Ближе к финалу они становятся вызывающе аффектированными:
Те же и Софья Егоровна. Софья Егоровна подходит к столу и роется в нем.
Грекова (хватает Платонова за руку). Тссс…
Пауза.
Софья Егоровна берет револьвер, стреляет в Платонова и дает промах.[viii]
Сценические паузы используются упрощенно, как граница между явлениями (так, в 3-м акте: «Пауза. Явление VI. Платонов один»).
«Иванов», подобно «Безотцовщине», еще имеет единый сюжетный стержень и приходит к драматической развязке. Пауз в «Иванове» меньше (даже пропорционально объему обеих пьес), и ихупотребление уже подчиняется принципам поэтики «новой драмы»: они привносят не мелодраматизм, а тягостность.
Зинаида Савишна встает и уходит в правую дверь; продолжительное молчание.
Егорушка. Два бубны. / Авдотья Назаровна. Пас. / 2-й гость. Пас. / Косых. Пас.
Бабакина (в сторону). Господи, какая скука, помереть можно!
Они появляются целыми «каскадами», но лишь в некоторых сценах – как правило, в томительных, невыносимых для Иванова диалогах, обозначая собой переживания тягостной скуки, тоски, и, наконец, отчаяния.