Автор: Лихачев Д.
Лихачев Дмитрий Сергеевич
О себе
Оглавление
ГИМНАЗИЯ И РЕАЛЬНОЕ УЧИЛИЩЕ К. И. МАЯ
УРОКИ РИСОВАНИЯ В УЧИЛИЩЕ МАЯ
УМНЫЙ <РУЧНОЙ ТРУД>
ВНЕШНИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
ЖИЗНЬ В ПЕРВОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ТИПОГРАФИИ
ШКОЛА ЛЕНТОВСКОЙ
УНИВЕРСИТЕТ
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР
ПОПЫТКИ ПИСАТЬ
РАБОТА В ПУШКИНСКОМ ДОМЕ
Научные интересы это не совсем то, что научные взгляды. Формирование взглядов не может быть сведено к особенностям жизненных обстоятельств, встреч, знакомств, к воспитанию в семье, школе. Но и в интересах ученых многое зависит не только от жизненных условий и бытовых обстоятельств, а от состояния науки, от ее внутренних потребностей и открывающихся возможностей. На известном этапе развития интересов ученого, а тем более его взглядов, они диктуются не извне, а определяются состоянием науки. Тем не менее формирование интересов ученого под влиянием жизненных обстоятельств, школы, учителей, научных руководителей и первых лет работы заслуживает внимания независимо от того большой или малый перед нами ученый, велик или скромен его вклад в науку. Поэтому я и позволю себе писать о формировании своих научных интересов и рассчитывать на внимание читателей. Право на воспоминания имеет каждый, но в этой статье не воспоминания, а попытка определить, что и когда, под влиянием каких обстоятельств сформировалось из моих интересов.
Что я считаю важным объяснить?
* Почему я избрал своей специальностью филологию.
* Почему в филологии я предпочел всему занятия древней русской литературой.
* Почему я придаю такое большое значение в занятиях Древней русской литературой изучению рукописей и текстологической интерпретации их текста.
* Почему я интересуюсь историей литературы по преимуществу как историей культуры.
* Почему исторический подход должен, с моей точки зрения, доминировать во всех-частных исследованиях и больших концепциях по древней русской литературе.
* Почему интерес к прошлому я интерпретирую как заботу о будущем.
Не на все из этих вопросов мне удастся ответить в пол ной мере точно и однозначно: жизненный опыт слишком многообразен и не всегда прям и ясен.
Я родился в среднеинтеллигентской семье. Мой отец был инженер-электрик, добившийся высшего электротехнического образования только благодаря своей энергии и работоспособности. Уже в старших классах реального училища он зарабатывал себе на жизнь репетиторством, а в студенческие годы и преподаванием в реальном училище Шкловского отца известного литературоведа В. Б. Шкловского.
Известную роль сыграло для меня увлечение моих родителей Мариинским балетом, а затем озорная и увлекательная атмосфера артистической молодежи в дешевой дачной местности под Петербургом Куоккале. Имена многих знаменитых художников, актеров, писателей, живших в Куоккале или только посещавших ее, были для меня живыми и повседневными. Многим в своем воспитании я обязан школам, в которых учился. В старшем приготовительном я учился в Гимназии Человеколюбивого общества на Крюковом канале.
ГИМНАЗИЯ И РЕАЛЬНОЕ УЧИЛИЩЕ К. И. МАЯ
В 1915 г. я поступил в Гимназию и реальное училище К. И. Мая на 14-й линии Васильевского острова. К этому времени мой отец получил в заведование электрическую станцию при Главном управлении почт и телеграфов и казенную квартиру при этой станции. День и ночь квартира наша содрогалась от действия паровой машины. Сейчас этой станции и в помине нет. Двор пустой, нет и нашей квартиры. Но тогда посещение станции доставляло мне большое удовольствие. Громадное колесо вращалось поршнем, оно блестело от масла, было необычайно красивым. В училище Мая мне надо было ездить на трамвае, но пробиться в трамвай было чрезвычайно трудно: площадки были забиты солдатами ( , как их называли). Им разрешалось ездить бесплатно, но только на площадках вагонов. Жили мы рядом с Конногвардейским. бульваром, и я наслаждался тогда вербными базарами, где можно было потолкаться около букинистических ларь ков, купить народные игрушки и игрушки специально вербные (вроде , чертей на булавках для прикалывания к пальто, акробатов на трапециях и пр.) и полакомиться вербными кушаньями.
Вербная неделя была лучшей неделей для детей в ста ром Петрограде, и именно здесь можно было почувствовать народное веселье и красоту народного искусства, привозимого сюда из всего Заонежья.
Ведь Петербург-Петроград не только стоял лицом к Европе, что ощущалось прежде всего в его пестром населении (немцы, французы, англичане, шведы, финны, эстонцы наполняли собой и школу К. И. Мая), но за его спиной находился весь Русский Север с его фольклором, народным искусством, народной архитектурой, с поездками по рекам и озерам, близостью к Новгороду и пр., и пр.
О Гимназии и реальном училище К. И. Мая написано много. Есть специальные юбилейные издания, много написано в А. Н. Бенуа, изданных в серии , есть и недавняя статья в журнале *[к сожалению, ссылки перенести в эл. версию не удалось]. Не буду повторять всего того хорошего, что о ней уже сообщалось; отмечу только, что школа эта сыграла большую роль в моей жизни. Я чувствовал себя там прекрасно и, если бы не трудности дороги, не мог бы и желать лучшего.
Я взрослел и был как раз в таком возрасте, когда особенно тяжело переживаются военные неудачи. Обсуждение военных неудач и всех возмутительных неурядиц в правительстве и в русской армии занимали изрядное место в вечерних семейных разговорах, тем более что все про исходившее было как будто тут же, рядом. Распутин по являлся в ресторанах и домах, которые я видел, мимо которых гулял, солдат обучали совсем рядом на любой свободной площади, спектакли начинались с томительного исполнения всех гимнов союзных России держав и прежде всего с бельгийского гимна . Национальное чувство и ущемлялось, и подогревалось. Я жил известиями С , слухами, надеждами и опасениями.
Школа К. И. Мая наложила сильный отпечаток и на мои интересы, и на мой жизненный, я бы сказал мировоззренческий, опыт. Класс был разношерстный. Учился и внук Мечникова, и сын банкира Рубинштейна, и сын швейцара. Преподаватели тоже были разные. Старый майский преподаватель Михаил Григорьевич Горохов обучал нас два года перспективе почти как точной науке; преподаватель географии изумительно рассказывал о своих путешествиях и по России, и за границей, демонстрируя диапозитивы; библиотекарь умела порекомендовать каждому свое. Я вспоминаю те несколько лет, которые я провел у Мая, с великой благодарностью. Даже почтенный швейцар, который приветствовал нас по-немецки, а прощался по-итальянски, учил нас вежливости собственным примером, как много все это значило для нас, мальчиков!
Учителя не заставляли нас выдавать шалостей, разрешали на переменах играть в шумные игры и возиться. На уроках гимнастики мы главным образом играли в активные игры такие, как лапта, горелки, хэндбол (ручной мяч). На школьные каникулы выезжали всей школой в какое-то имение на станцию Струги-Белая по дороге на Псков. Мы выпускали разные классные журналы и даже писали и размножали собственные сочинения в духе повестей Буссенара и Луи Жаколио без преподавательского надзора.
Я жалею, что не мог ходить на все вечерние занятия и школьные кружки, уж очень трудна была дорога в переполненных трамваях.
УРОКИ РИСОВАНИЯ В УЧИЛИЩЕ МАЯ
Уроки рисования в училище Мая, как я уже сказал, вел наш классный наставник М. Г. Горохов. Он всегда входил в класс серьезный, как бы (а долг его и в самом деле был высоким). Часто читал нам нотации. Учил нас корректности в обращении друг с другом, манере держаться. Помню, что ставил нам в пример учеников старших классов, и в частности ныне здравствующего архитектора, а тогда ученика старших классов Игоря Ивановича Фомина.
Но самое удивительное были уроки рисования М. Г. Горохова. Два года мы проходили с ним перспективу. По его проекту был создан в новом здании училища Мая кабинет для уроков рисования. Там были удобные пюпитры, на которые мы накалывали бумагу для рисунков. Со всех мест было хорошо видно натуру, а натура состояла для уроков перспективы главным образом из проволочных каркасов. Перспектива была точнейшая наука, учившая нас думать. Уроки перспективы были сродни урокам геометрии. С тех пор я умею замечать ошибки в перспективе.
И вместе с тем уроки рисования были уроками труда, ручного труда, они учили уметь работать руками. Да же стирать резинкой неверно нанесенную карандашную линию надо было уметь. И этому М. Г. Горохов нас тоже учил. А что стоили походы с ним на выставки, хотя принимать участие в этих походах мне приходилось редко.
УМНЫЙ
В годы первой мировой войны в училище Мая был введен урок ручного труда. Чем это диктовалось, я не знаю. Но воспитательное значение он имел очень большое.
Сравнительно молодой столяр говорил нам: . Я это запомнил. Он учил нас, как без гвоздей делать различные деревянные поделки полки, рамки, табуретки, как делать различные сочленения, чтобы вещь крепко держалась без гвоздей, как выбирать дерево для работы, как обходить сучки, как работать рубанком, полировать. Закончив один какой-то прием, мы переходили к другому. , так назывался урок, был уроком творчества. От менее сложных приемов мы переходили к более сложным. И хотя в классе было много детей работников отнюдь не ручного труда уроки эти нам нравились. Единственно, что нам мешало, это то, что нас было много: человек двадцать, а нашему преподавателю надо было показывать каждому в отдельности. Объяснив нам всем приемы работы, преподаватель ручного тру да подходил к каждому из нас (верстаков и столярных инструментов было много) и каждому показывал отдельно как держать инструмент, как им работать. Многие, конечно, понимали не сразу, стояли и ожидали, пока к ним подойдет наш милый интеллигентный рабочий столяр.
Ручной труд был трудом умственным и давал нам радость овладения новым.
Само собой, что сделанные нами полочки, коробочки и скамейки мы уносили домой, и сделанным нами гордилась вся семья.