Смекни!
smekni.com

АВ Дружинин о повестях ФМ Достоевского 40-х гг (стр. 9 из 16)

К недостаткам повести критик относил то, что Мечтатель поставлен вне отчетливо обозначенного места и времени и что читателю неизвестны его занятия и привязанности. «Ежели б личность Мечтателя «Белых ночей», – продолжал он, – была яснее обозначена, если б порывы его были переданы понятнее, повесть много бы выиграла» (VI, 15).

По мнению А.М. Штейнгольд, на восприятие повести Достоевского наложил отпечаток жанр фельетонного обозрения.

В отличие от литературной критики, фельетон – жанр художественно-публицистической литературы, наиболее характерные черты которого – «подвижность предмета сообщения или рассуждения, видимая «бесплановость», легкость, непринужденность композиции»[65]. Возможность художественного перевоплощения автора, наличие масок и «подставных повествователей» в фельетоне составляют приметы его жанровой сущности. Насколько же видоизменяет взгляд Дружинина на Достоевского маска Иногороднего подписчика?

Отвечая на этот вопрос, А.М. Штейнгольд указывает, во-первых, необходимость учитывать историко-национальное своеобразие фельетонного жанра в русской журналистике периода «мрачного семилетия». Еще Б.Ф. Егоров убедительно показал, что «жанр фельетона в конце 40-х – начале 50-х гг. стал следствием распада жанра литературного обозрения, созданного Белинским, месячное обозрение стало сливаться с фельетоном, точнее писалось в жанре фельетона»[66]. Во-вторых, слово «фельетонист» в 1840-50-е гг. имело особый оттенок. Оно значило «автор злободневных статей, имеющих лишь сиюминутное значение»[67].

«Письма Иногороднего подписчика…» Дружинина предельно приближены по предмету разговора к литературной критике и отличаются ослаблением собственно фельетонных признаков. В них редки образы «приятелей», корреспондентов, собеседников, придающие высказываемому характер диалога. Диалогические оценки невелики по объему и отнесены к иным сферам, чем разговор о достоинствах и недостатках новейших произведений литературы. Голос фельетониста-повествователя обретает большую, чем в критике, личностную свободу, право на субъективность впечатлений, фельетон не требует подробной и убеждающей аргументации. Отсюда, по мнению А.М. Штейнгольд, вытекает и способ выражения авторского мнения: В «Письмах Иногороднего подписчика…» повсюду господствует авторское «я», в собственно критических же статьях Дружинина преобладает местоимение «мы».

Нельзя не учитывать и того, что фельетонист и критик Дружинин был писателем, автором повестей «Полинька Сакс», «Рассказ Алексея Дмитрича», романа «Жюли» и др. Оценка им произведений Ф.М. Достоевского определяется не только индивидуальностью Дружинина–читателя, но и собственным творческим опытом, принадлежностью к художественным течениям времени, силой и широтой дарования (читая другого писателя, художник почти всегда вступает с ним в спор-соревнование).

В образе мечтателя Дружинин, в 40-е гг. сам, о чем выше говорилось, увлекавшийся социалистическими идеями, видит не просто литературный персонаж, а жизненный тип, истоки которого он связывает с определенностью социальной: «У этих людей нет ни денег, ни друга, ни любимой женщины; они одиноки посреди многолюдства» (VI, 14). Чутко помечает критик и столь важную в мечтателе Достоевского потребность «привязаться к чему-нибудь» (VI, 14). Но в оценке мечтателя звучит снисходительная нота: «Им немного надобно», нужен друг, чтобы совершать душевные излияния, «болтать между собою чепуху, от которой у постороннего слушателя приключится зевота», «они привязываются к своим воздушным замкам, как безнадежный больной привязывается к своему доктору» (VI, 14).

Одного из таких людей, как писал Дружинин, и вывел Достоевский в своей повести «Белые ночи», которую критик, как и С.С.Дудышкин ставит выше «Двойника», «Слабого сердца», «не говоря уже о «Хозяйке» и некоторых других произведениях, темных, многословных и скучноватых» (VI, 14).

Ощущая неповторимость художественного мира «Белых ночей», критик не решается передавать содержание повести, «потому что голое событие, лишенное потребностей, не передает приятного впечатления» (VI, 14), оставшегося у него после чтения. Но «приятное впечатление» не помешало автору «Писем Иногороднего подписчика…» упрекнуть Достоевского в недостаточной художественности. Эти упреки напоминают, как отмечает В.Шеншин, «сетования Белинского по поводу «Белых людей» и «Двойника»[68].

Обращаясь к стилю произведения, Дружинин пишет, что, «несмотря на все достоинства» повести, которые он выделил, «Белые ночи» «читаются не совсем легко» (VI, 14). Недостаток повести критик видит в поспешности, с которой работал автор и которая, по его мнению, опасна при обрисовке характеров, подобных мечтателю: «Поспешность не вредит повестям, в которых действующие лица одарены характерами резкими и эффектными» (VI, 14), а именно в этом Дружинин отказывает центральному персонажу «Белых ночей». Дружинину-фельетонисту, по мнению А.М. Штейнгольд, нужны формальные точки над «i»: «молод ли герой повести? как его имя? какие его понятия и привязанности?» (VI, 15). Ему мало эмоциональных характеристик, определяющих мечтания героя «Белых ночей» (грациозные, нежные, бурные, пламенные, сладко-грустные, томительно-радостные), ему требуется их фактическое наполнение и происхождение: «Да ради Бога, какие же это грезы? Из каких данных они подчерпнуты?» (VI, 15). То есть Дружинин почувствовал недоговоренность Достоевского.

Пафос действительности, венчающий пассаж о промахах Достоевского («… кто не знает, что грезы… носят начало свое в действительности, как повесть самого туманного романиста должна происходить на земле, между людьми, потому что ей более негде происходить?» – VI, 15), изобличает в фельетонисте прагматического и жесткого материалиста, выученика «натуральной школы».

Еще ранее А.М. Штейнгольд А.М. Бройде отметил тот факт, что, оценив «Белые ночи» выше «Хозяйки», «Двойника» и «Слабого сердца», Дружинин сделал упрек молодому писателю, который Достоевский впоследствии учел. Упрек был сделан с точки зрения обработки главного характера. А.М. Штейнгольд утверждает, что «основным обвинением Иногороднего подписчика становится выключенность героя Достоевского из современной действительности»: «Мечтатель «Белых ночей» - лицо бледное, почти непонятное, поставленное вне места и времени»[69]. Аналогичного мнения придерживался и А.М. Бройде. Обвинение героев Достоевского в нетипичности, нехарактерности – едва ли не общее место в критике от Белинского до Михайловского. «Фантастический реализм» Достоевского не укладывается в понятие «типичность». Но у Дружинина эта мысль обретает иной оттенок. Автор «Писем Иногороднего подписчика…», создавший в 1848 г. «Рассказ Алексея Дмитрича», «в какой-то мере оказался соревнователем Достоевского, а признать его превосходства не мог»[70].

Сравнивая повесть Дружинина «Рассказ Алексея Дмитрича» с повестью Достоевского «Белые ночи», А.М. Штейнгольд приходит к выводу, что повесть Дружинина открывается рассуждением о мечтателе, ищущем, как убить время: «Истинно вредные, даже богопротивные мысли лезут человеку в голову, если человек этот, промотавшись дочиста, сидит один в тесной своей комнате вечером в ту пору, когда весь Петербург пляшет или слушает оперу. С задором и враждою смотрит бедный затворник и на общество, и на все его законы да строит утопию за утопиею, то грязную, то тихую, по наклонности собственного своего характера. Строить утопии – вещь чрезвычайно полезная: мало-помалу грустные мысли начинают улегаться, серая комнатка оживляется, грациозные образы начинают порхать перед мечтателем… советует ему встречать огорчения насмешкою, переносить нужду с беззаботностью влюбленного мальчика» (I, 95). В этих фразах, как верно заметила А.М. Штейнгольд, в какой-то мере мелькает колорит Петербурга Достоевского, «если не углов и крайней нищеты, то, во всяком случае, близкого к бедности существования»[71]. Мечтательность (поиск утопий) у Дружинина впрямую связывается с социальной ущемленностью, миры утопий герой начинает строить, когда «весь Петербург пляшет или слушает оперу». Утопии героя, по Дружинину, - «вещь чрезвычайно полезная», помогающая закрепить в жизни образ мечтателя, оставляет здесь странное впечатление: это излетный романтический герой, написанный в правилах «натуральной школы»[72]. Мечтательность для героя-рассказчика «Рассказа Алексея Дмитрича», по мнению А.М.Штейнгольд, - «саморефлексия, граничащаяся с самоубаюкиванием, с одной стороны, и позой, с другой. Она может быть осмыслена и оценена лицом сторонним – писателем и читателем»[73]. Поэтому аналогичной проясненности натуры мечтателя требует критик от Достоевского в «Белых ночах», вступая даже в полемику с распространенным мнением: «Скажут, что он (мечтатель. – Ф.Е.) и должен быть непонятным; я не соглашусь с этим. Пусть он сам себя не понимает, пусть он плавает, сколько угодно, в океане неопределенных мечтаний, но чтобы читатель понимал его, чтоб читатель знал, какие это мечтания» (VI, 15).