Полемика с поэзией — «бабой капризной» заканчивается стихами, неоднократно вызывавшими споры среди критиков:
И мне
агитпроп
в зубах навяз,
и мне бы
строчить
романсы
на вас —
доходней оно
и прелестней.
Но я
себя
смирял,
становясь
на горло
собственной
песне.
Некоторые буржуазные литературоведы и критики рассматривают эти строки как якобы доказательство противоречивости и «раздвоенности» Маяковского, который-де вынужден был заниматься агитацией и пропагандой («агитпроп»), выполняя «социальный заказ» коммунистов, наступая «на горло собственной песне». Следовательно, говорят они, революция ограничила диапазон творчества поэта, лишила его права на «собственную песню», ибо поэт хотел писать о другом.
Спрашивается, о чем же хотел писать Маяковский? В чем его «собственная песня»? Неужели ее содержание то же, что у «мудреватых кудреек» и «кудреватых митреек», с которыми всю свою творческую жизнь боролся поэт? Ни вступление в поэму «Во весь голос», ни какое-либо другое произведение или высказывание Маяковского не дают основания для подобного вывода. Поэт всегда с гордостью и радостью говорил о том, что посвятил свое творчество служению рабочему классу и его партии. Но служить рабочему классу, партии — это не только счастье, но и большой, тяжелый повседневный труд, умение подчинять себя, всю свою жизнь, интересы общему делу. Когда Маяковский писал плакаты РОСТА или рекламу для ГУМа — это был «агитпроп». Такая работа требовала сознательного подчинения своих творческих интересов интересам общества. Это не всегда давалось легко. Маяковскому чуждо этакое деланное бодрячество, лишающее жизнь ее сложностей. В приведенных выше строках из поэмы «Во весь голос» и звучит мотив трудности творчества поэта, «революцией мобилизованного и призванного». Они свидетельствуют лишь об одном — быть поэтом революции не только счастье, но и суровый, тяжелый труд. Это чувство углублялось еще и тем, что на пути поэта было немало «болей, бед и обид», связанных не только с его личной жизнью.
Далее Маяковский переходит к разъяснению, почему его стихи будут жить в будущем и для какого будущего творил поэт. Мощно, с нарастающей силой звучат строки, обращенные к людям коммунизма:
Слушайте,
товарищи потомки,
агитатора,
горлана-главаря.
Заглуша
поэзии потоки,
я шагну
через лирические томики,
как живой
с живыми говоря.
С гордостью называя себя «агитатором, горланом-главарем», Маяковский просит потомков при оценке его творчества учитывать специфику красоты стиха первых лет революции. Понятие красоты поэтического слова для Маяковского — понятие не постоянное, а изменяющееся. Если в прошлом красивым считалосьизображение амуров и сцен помещичьей охоты («амурно-лировая охота»), то красота революционной поэзии пролетариата в другом: стих поэта дойдет к потомкам «весомо, грубо, зримо», в полном соответствии с характером своей эпохи. Эти стихи не «ласкающие ушко», а сражающиеся.
Через все творчество Маяковского проходит излюбленное им сравнение поэзии с оружием. Еще до революции, в поэме «Облако в штанах» автор сравнивал поэзию с примитивным оружием — кастетом: «Сегодня надо кастетом кроиться миру в черепе». В стихотворении 1925 г. «Домой» Маяковский пишет: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо». В 1926 г. в «Разговоре с фининспектором о поэзии» он ищет таких рифм, чтоб «враз убивали нацелясь». В 1928 г. в стихотворении «Господин народный артист» вновь возникает образ поэзии-оружия: «И песня, и стих — это бомба и знамя». Во вступлении к поэме «Во весь голос» это сравнение получит дальнейшее развитие. Обращаясь к потомкам с просьбой рассматривать его стихи «как старое, но грозное оружие», Маяковский от этого образа переходит к развернутой картине «парада поэтических войск»:
Парадом развернув
моих страниц войска,
я прохожу
по строчечному фронту.
На «строчечном фронте» его поэзии выстроились поэмы, «к жерлу прижав жерло», «кавалерия острот», готовая каждую минуту ринуться на врага, «поднявши рифм отточенные пики».
Сравнение поэзии с оружием ярко и точно определяет важнейшее свойство поэзии Маяковского — ее боевитость, постоянную нацеленность на борьбу. Эти победоносные «войска» поэзии поэт » посвящает тому, ради кого они создавались:
И все
поверх зубов вооруженные войска,
что двадцать лет в победах
пролетали,
до самого
последнего листка
я отдаю тебе, планеты пролетарий.
Мотив слитности поэта и его времени, намеченный уже в начале произведения, в этих и последующих строках получает дальнейшее развитие. Маяковский будет постоянно подчеркивать свою общность с эпохой: «мы открывали Маркса каждый том», «мы диалектику учили не по Гегелю», враг рабочего класса — «он враг и мой» и т. д.
В исследованиях творчества Маяковского часто подчеркивается связь вступления в поэму «Во весь голос» с традицией поэтических «памятников». Эта традиция, начатая еще древнеримским поэтом Горацием, в русской поэзии была поддержана Державиным, Пушкиным, Брюсовым. Подчеркивалась, в частности, некоторая связь разбираемого произведения с «Памятником» А. С. Пушкина. Эта общность обусловлена и единством целевой установки произведений двух великих поэтов, и самооценкой своей поэзии, и обращением к будущему, и утверждением гражданской значимости своего творчества, и даже тем, что поэма «Во весь голос» написана в ритме, приближающемся к ямбу, т. е. к размеру, которым создан и пушкинский «Памятник».
Вместе с тем нельзя не обратить внимания и на то, что отличает поэтический памятник Маяковского от «Памятника» Пушкина.
Во вступлении к поэме «Во весь голос» тема памятника впервые возникает в плане отрицания. Говоря о поэзии — «бабе капризной» и ее представителях, поэт заявляет, что не хочет, чтоб «из этаких роз мои изваяния высились». Вообще отношение Маяковского к памятнику себе всегда было ироническим. Еще в 1924 г. в стихотворении, посвященном Пушкину («Юбилейное»), Маяковский, шутливо говоря о том, что ему «памятник при жизни полагается по чину», тут же заявляет, что он не прочь был бы взорвать его («заложил бы динамиту — ну-ка дрызнь»). Памятник напоминает поэту что-то мертвое, холодное, бесстрастное, т. е. то, что он ненавидит («ненавижу всяческую мертвечину, обожаю всяческую жизнь»). Во вступлении к поэме «Во весь голос» также звучит мысль о памятнике себе. И опять поэт решительно отрицает такой памятник: «Мне наплевать на бронзы многопудье, мне наплевать на мраморную слизь». Памятнику поэту противопоставляется другой памятник:
пускай нам
общим памятником будет
построенный
в боях
социализм.
Этот «общий памятник» становится символом единения поэта и общества, поэта и эпохи.
Несколько выше поэт говорит о том, что его стихи «готовы и к смерти и к бессмертной славе». Слова эти требуют комментария. В процессе борьбы за социализм Маяковскому, как уже отмечалось, приходилось создавать не только крупные поэтические произведения, но и проделывать огромную черновую работу по созданию плакатов, лозунгов, агиток и т. д. Работа эта, вызванная текущими делами и заботами, в будущем может показаться мелкой, незначительной. Эти стихи поэта, честно служившие людям своего времени, «готовы к смерти». Однако его поэзия готова и к «бессмертной славе», ибо она — частица общего дела социализма, социалистической культуры.
«Во весь голос» заканчивается величественной картиной обращения поэта к Центральной Контрольной Комиссии коммунистического общества:
Явившись
в Це Ка Ка
идущих
светлых лет,
над бандой
поэтических
рвачей и выжиг
я подыму,
как большевистский партбилет,
все сто томов
моих
партийных книжек.
Подобный финал не просто завершает разговор поэта с «уважаемыми товарищами потомками», но раскрывает еще один важнейший аспект его творчества. Подняв «над бандой поэтических рвачей и выжиг» тома своих стихов, Маяковский не случайно сравнивает их с партийным билетом. В этом сравнении не только желание называться поэтом-коммунистом, но и утверждение коммунистической партийности как незыблемой основы своего творчества.
Имя Владимира Маяковского стоит в одном ряду с величайшими поэтами России и мира. Его творчество продолжило передовые традиции русской классической поэзии прошлого и вместе с тем ознаменовало качественно новую ступень в развитии русской и мировой поэзии. Многочисленные нити связывают поэзию Маяковского с художественными традициями Пушкина, Лермонтова, Некрасова и многих других великих поэтов России и мира. Не случайно сам Маяковский, правда в полушутливой форме, утверждал, что после смерти Пушкину и ему «стоять почти что рядом», упоминая тут же и имя Некрасова. Время подтвердило правоту слов поэта.