Автор: О. Генри
О.Генри. Налет на поезд
Примечание автора.
Человек, рассказавший мне эту историю, жил несколько лет,
как а утл о (А утл о (outlow) -- человек, об'явленный вне закона.)
на Юго-Западе и занимался тем делом, которое так откровенно
описывает. Его описание modus operandi может показаться
интересным. а советы его ценными для пассажира при каком-нибудь
налете на поезд. Оценка же удовольствий, получаемого участниками
ограбления поездов, вряд ли соблазнит кого-нибудь заниматься этим
делом, как профессией. Я передаю рассказ как можно точнее, почти дословно.
О. Г.
Если бы спросить мнение большинства людей, то все сказали бы, что остановить поезд -- трудно. Это неверно: остановить поезд -- легко. Я некоторым образом содействовал беспокойству железнодорожных пассажиров и бессоннице служащих "Компании Экспрессов". Единственные неприятности, связанные для меня лично с налетами на поезда, заключались в том, что недобросовестные люди надували меня, когда я тратил доставшиеся на мою долю деньги. Об опасности не стоит говорить,а беспокойство нам было нипочем! Одному человеку однажды чуть-чуть было не удалось остановить поезд. Двоим это удавалось иногда. Трое могут это сделать, если они--достаточно расторопные парни. Но пять человек--вот настоящее число! Выбор места и времени зависит от разных обстоятельств.
Первый налет на поезд, в котором я был замешан, имел место в 1890 году. Может быть, путь, который привел меня к участию в этом деле, даст вам некоторое представление о том, как дебютируют железнодорожные разбойники. Из шести западных аутло нас было пять ковбоев, оставшихся без дела и работы, а потом свихнувшихся, и один преступный тип с Востока. Этот последний был одет, как преступник, и выкидывал разные подлости,-- отчего и обо всей банде пошла дурная молва. Проволочные заграждения и nesters создали пятерых налетчиков, а дурное сердце -- шестого.
Джим С. и я работали на 101-м ранчо в Колорадо. Nesters выживали скотоводов. Они забрали землю и поставили должностных лиц, с которыми трудно было ладить. Мы с Джимом, убегая однажды на Юг от объезда, направились верхом в Ла-Хунта. Там мы немного позабавились, не причинив никому никакого вреда, как вдруг вмешалось фермерское управление, которое пожелало нас арестовать. Джим застрелил помощника шерифа, а я как бы помогал ему в его аргументации. Мы бились, двигаясь вверх и вниз по главной улице; милиции все время адски не везло. Наконец мы бросились вперед и прорвались к ранчо, расположенному на Серизо. Мы ехали на лошадях, которые если не могли летать, то во всяком случае могли догнать птицу.
Через несколько дней отряд милиции из Ла-Хунта явился в ранчо и потребовал, чтобы мы пошли с ним. Жители ранчо были за нас, и пока мы. отказывались, весь дом был изрешечен пулями. Когда наступила темнота, мы влепили милиционерам пачку пуль и ушли в горы.
Они, наверно, догадались, что мы ушли, и нам пришлось дрейфовать, что мы и сделали, кружным путем спустившись в Оклагому.
Ну, там нам ничего не удалось заработать; когда же пришлось тяжело, мы решились оборудовать небольшое дельце с железными дорогами. Джим и я соединились с Томом и Айком Мур -- двумя братьями. Я могу назвать их имена, так как оба умерли. Том был убит при ограблении банка в Арканзасе; Айк же погиб во время более опасного времяпрепровождения: он рискнул пойти на танцульку. Мы выбрали место на Санта-Фе, где был мост через глубокую речку, окруженную густым лесом. Все пассажирские поезда забирали воду в одной из водокачек в конце моста. Это было спокойное место, так как ближайший дом находился на расстоянии пяти миль. Накануне набега мы дали отдохнуть лошадям и составили расписание, как нам взяться за дело. Наш план был очень плохо разработан, так как никто из нас не участвовал раньше в ограблении поездов. Скорый поезд в Санта-Фе должен был быть у водокачки в 11 часов 15 минут ночи. В одиннадцать Том и я залегли с одной стороны пути, а Джим и Айк -- с другой. Когда показался поезд, и его передний фонарь бросил свет далеко вдоль пути, а из паровоза повалил пар, мне сделалось совсем дурно. Я охотно бы согласился даром работать на ранчо в течение целого года, лишь бы не участвовать в этом деле. Некоторые наиболее смелые люди по этой специальности впоследствии говорили мне, что в первый раз они чувствовали то же самое. Паровоз едва успел остановиться, как я прыгнул на его подножку с одной стороны, а Джим--с другой. Как только машинист и кочегар увидели наши ружья, они сами, до нашего приказа, подняли руки вверх и просили не стрелять, обещая сделать все, что мы захотим.
-- Сойдите вниз! --- приказал я. Они соскочили на землю, и мы погнали их вдоль поезда. Пока это происходило, Том и Айк бежали вдоль поезда, стреляя и крича, точно апаши, чтобы заставить пассажиров остаться в вагонах. Какой-то молодец выставил в окно маленький револьвер двадцать второго калибра и разрядил его в воздух. Я прицелился и разбил вдребезги стекло над его головой, что устранило всякие дальнейшие противодействия с его стороны.
К этому времени вся моя нервность прошла. Я чувствовал какое-то возбуждение, как будто был на балу. Во всех вагонах свет был потушен, и когда Том и Айк перестали стрелять и кричать, стало почти так тихо, как на кладбище. Помню, я слышал, как какая-то птичка чирикнула в кусте, в стороне от пути, точно пожаловалась, что ее разбудили.
Приказав кочегару достать фонарь, я подошел к служебному вагону и закричал проводнику, чтобы он открыл, если не хочет быть продырявлен. Он отодвинул дверь и стал в ней, подняв руки.
-- Прыгай на землю, сынок!--сказал я.
Он шлепнулся вниз, как глыба свинца. В вагоне было два сейфа: большой и маленький. Кстати сказать, я раньше всего водворил на место арсенал курьера -- двуствольное ружье с патронами и тридцативосьмилинейный револьвер в футляре. Я вынул патроны из ружья, положил револьвер в карман и, позвав курьера внутрь вагона и направив дуло ружья прямо на его нос, заставил его работать. Он не мог открыть большой сейф, но открыл маленький. В нем оказалось всего девятьсот долларов. Это было слишком мало за наше беспокойство, и мы решили обойти пассажиров. Пленников мы отвели в курьерский вагон и послали машиниста осветить весь поезд. Начав с первого вагона, мы помещали человека у каждой двери и приказывали пассажирам стать в проходах между сиденьями и поднять вверх руки.
Если вы хотите видеть, как трусливо большинство мужчин, вам нужно только совершить налет на пассажирский поезд. Не потому они трусы, что не защищаются, -- далее я скажу, почему это невозможно, -- но грустно видеть, как они теряют голову. Громадные, дюжие верзилы, фермеры, бывшие солдаты, спортсмэны и дэнди в высоких воротничках, за несколько минут до того наполнявшие вагон шумом и хвастовством, так пугаются, что только хлопают ушами. В обыкновенных вагонах в ночное время оказалось мало публики, так что сбор наш был очень невелик, пока мы не дошли до спального вагона. Проводник пульмановского вагона встретил меня у одной двери, тогда как Джим обошел кругом ко второй. Проводник очень вежливо сообщил мне, что в его вагон войти нельзя, так как он не принадлежит железнодорожной компании, и что, кроме того, пассажиры уже достаточно встревожены криками и выстрелами. Никогда в жизни я не видел лучшего образца официального достоинства и уверенности в силе великого имени м-ра Пульмана. Я приставил свой шестизарядный револьвер к груди проводника так плотно, что впоследствии нашел одну из пуговиц его жилета крепко втиснутой в дуло. Чтобы извлечь ее, пришлось выстрелить. Проводник сразу закрыл рот, точно то был ножик со слабой пружиной, и скатился по ступенькам вагона. Я раскрыл дверь спального вагона и вошел внутрь. Высокий, толстый старик шел мне навстречу, переваливаясь, пыхтя и задыхаясь. Один рукав его сюртука был надет; сверх него старик пытался натянуть жилет. Не знаю, за кого он меня принял.
-- Молодой человек, -- сказал он: -- вам надо быть хладнокровным. Прежде всего будьте хладнокровны и не волнуйтесь.
-- Не могу,-- ответил я.-- Я горю от возбуждения.
Тут я испустил крик и стал разряжать свой револьвер в потолочное окно.
Старик пытался нырнуть на одну из нижних коек, но оттуда послышался визг, высунулась голая нога, которая ударила его в брюхо и сбросила на пол.
Я увидел Джима в противоположной двери и приказал всем вылезать и выстраиваться.
Пассажиры стали сползать вниз, и некоторое время вагон был похож на трех'ярусный цирк. У мужчин был такой испуганный и угнетенный вид, как у стада кроликов в глубоком снегу. На них, в среднем, было надето по четверти их одежды и по одному сапогу. Кто-то сидел на полу, сбоку, с таким видом, точно он решал сложную арифметическую задачу, при чем степенно старался надеть дамский ботинок номер второй на свою ногу номер девятый.
Дамы не задерживались для одевания. Им было так любопытно увидеть настоящего живого налетчика, что, визжа и шумя, они сошли, завернувшись только в простыни и одеяла. Женщины всегда выказывают больше любопытства и смелости, чем мужчины.
Мы заставили всех выстроиться и стоять смирно; затем я стал проходить меж рядами. Я нашел тут очень мало,--говорю это в смысле ценностей. В шеренге очень интересное зрелище представлял один из тех толстых, перезрелых, высоких, торжественных дураков, которые во время лекции сидят на эстраде и выглядят очень умными. Прежде чем вылезть, он успел надеть свой длиннополый сюртук и высокий шелковый цилиндр; кроме этого, на нем были только пижама и мозоли. Когда я копнул этого принца Альберта, то надеялся вытащить по крайней мере самородок золота или охапку государственных бумаг, но нашел только детскую французскую губную гармонику, длиною в четыре дюйма. Для чего она была тут,-- не знаю. Взбесившись, что он так надул меня, я ударил его гармоникой по губам.
-- Если не можете платить, играйте,-- крикнул я.
-- Я не умею играть,-- ответил он.
-- Тогда учитесь поскорее,-- сказал я, дав ему понюхать кончик ружейного ствола.