Вася. Да полно тебе мудрить-то надо мной. Что ты меня за ворот-то
держишь?
Силан. А вот что: не свести ли мне тебя к хозяину покудова?
Вася. Силантий Иваныч, есть ли на тебе крест?
Силан (отпускает). Ну, бог с тобой. Сиди здесь! Только чтоб честно и
благородно; а ежели что, сейчас руки назад и к хозяину. Понял?
Вася. Что же мне понимать-то?
Силан. Ну, то-то же. Мне было б сказано. (Отходит и стучит в доску.)
Гаврило. Что тебя не видать давно?
Вася. Недосужно было. Ну, Гаврик, какие я чудеса видел, так, кажется,
всю жизнь не увидишь!
Гаврило. Где ж это?
Вася. У Хлынова был.
Гаврило. У подрядчика?
Вася. Да. Он уж теперь подряды бросил.
Гаврило. Разве у тебя уж делов теперь нет никаких?
Вася. Какие дела! Все врозь ползет, руки отваливаются. В люди итти не
хочется от этакого-то капиталу; я тоже человек балованый...
Гаврило. А ведь поневоле пойдешь, как есть-то нечего будет.
Вася. Ну, там что бог даст, а покуда погуляю.
Гаврило. Что же ты, какие диковины видел у Хлынова?
Вася. Чудеса! Он теперь на даче живет, в роще своей. И чего-чего только
у него нет! Б саду беседок, фонтанов наделал; песельники свои; каждый
праздник полковая музыка играет; лодки разные завел и гребцов в бархатные
кафтаны нарядил. Сидит все на балконе без сертука, а медали все навешаны, и
с утра пьет шампанское. Круг дому народ толпится, вес на него удивляются. А
когда народ в сад велит пустить, поглядеть все диковины, и тогда уж в саду
дорожки шампанским поливают. Рай, а не житье!
Гаврило. А ведь из крестьян недавно.
Вася. Ум такой имеет в себе. Уж каких-каких только прихотей своих он не
исполняет! Пушку купил. Уж чего еще! Ты только скажи! А? Пушку! Чего еще
желать на свете? Чего теперь у него нет? Все.
Гаврило. Да на что же пушку?
Вася. Как на что, чудак! По его капиталу необходимая это вещь. Как пьет
стакан, сейчас стреляют, пьет другой - стреляют, чтобы все знали, какая
честь ему передо всеми. Другой умрет, этакой чести не дождется. Хоть бы
денек так пожил.
Гаврило. Где уж нам! Ты моли бога, чтобы век работа была, чтобы сытым
быть.
Вася. Еще барин с ним. Он его из Москвы привез, за сурьезность к себе
взял и везде возит с собой для важности. Барин этот ничего не делает и все
больше молчит, только пьет шампанское. И большое ему жалованье положено за
вид только за один, что уж очень необыкновенные усы. Вот тоже этому барину
житье, умирать не надо.
Гаврило. Эх, брат Вася! Кому ты позавидовал! Нынче он этого барина
шампанским поит, а завтра, может быть, надругается да прогонит. Хорошо, как
деньжонки есть, а то и ступай пешком в Москву. А ты, хоть с грошом в
кармане, да сам себе господин.
Вася. А то у него еще другой атютант есть, здешний мещанин, Алистарх.
Гаврило. Знаю.
Вася. Этот только на выдумки: как что сделать почуднее, выпить
повеселее, чтоб не все одно и то же. Машины Хлынову делает, флаки красит,
фонтаны в саду проводит, цветные фонари клеит; лебедя ему сделал на лодке на
косу, совсем как живой; часы над конюшней на башне поставил с музыкой. Этот
не пьет и денег берет немного; зато ему и уважения меньше. "У тебя, говорит,
золотые руки, наживай капиталы от меня!" - "Не хочу, говорит Листарх, и
твой-то капитал весь несправедливый". - "Как ты, говорит, смеешь грубить, я
тебя прогоню". Алистарх ему прямо так: "Гони, говорит, не заплачу, по мою
жизнь вас, дураков, хватит". И так будто побранятся. Только Алистарх его
ничего не боится, грубит ему и ругает в глаза. А Хлынов его за это даже
любит; да и то надо сказать, денег у Хлынова много, а жить скучно, потому
ничего он не знает, как ему эти деньги истратить, чтоб весело было. "Коли,
говорит, не будет у меня Листарха, стану их так просто горстями бросать".
Вот ему Алистарх и нужен, чтоб думать за него. А коли что сам выдумает, все
нескладно. Вот недавно придумал летом в санях ездить по полю. Тут недалеко
деревня; собрали двенадцать девок и запрягли их в сани. Ну, что за
удовольствие! На каждую девку дал по золотому. А то вдруг на него хандра
нападет: "Не хочу, говорит, пьянствовать, хочу о своих грехах казниться".
Позовет духовенство, посадит всех в гостиной по порядку, кругом, на кресла и
начнет потчевать; всем в ноги кланяется; потом петь заставит, а сам сидит
один посреди комнаты и горькими слезами плачет.
Гаврило. Что ж ты у него делал?
Вася. Меня Алистарх позвал. Они теперь эту самую игру-лодку всю
по-своему переделали. Лодка настоящая и ездят по пруду кругом острова, а на
острову закуска и вина приготовлены, а Алистарх хозяином, одет туркой. Три
дня кряду эту игру играли, надоела.
Подходит Наркис.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Те же и Наркис.
Наркис. Я что ж, я, пожалуй, с вами вместе сяду, нужды нет, что вы мне
не компания. (Садится.)
Вася (не обращая на него внимания). Как разбойники раза два кругом
острова объедут, и все атаман глядит в трубу подзорную, и вдруг закричит не
своим голосом, и сейчас причаливают, и грабить, а хозяин кланяется и всех
потчует.
Наркис. Какие это такие разбойники проявились и откудова? Мне это чтобы
сейчас было известно.
Вася (не слушая). И хозяин говорит по-турецки, итак похоже, вот как
быть надо.
Наркис. Есть тоже, которые разговаривать не хотят, но тоже и бьют их за
это довольно порядочно.
Вася. А одеты все в бархат, настоящий, веницейский.
Наркис (вынимает красный фуляровый платок, надушенный, и размахивает
им). Может, и другой кто одеться-то умеет, так что и купцу в нос бросится.
Гаврило. Поди ты с своими духами!
Наркис (показывая перстень). И супиры тоже можем иметь, что, которые
купеческие дети есть, так, может, и не видывали. А про разбойников про ваших
все узнается, потому прикрывать их не показано.
Вася. Да, может, ты сам разбойник-то и есть, кто тебя знает!
Наркис. И за такие слева тоже суд с вашим братом* короткий.
Вася. Я когда в Москве был, "Двумужиицу" видел, так там с лодки прямо
так из ружья и стреляют. Уж на что лучше.
Наркис. Я вот поеду в Москву, я погляжу, я погляжу, так ли ты говоришь.
Вася. Уж этому актеру трепали, трепали в ладоши, - страсть!
Наркис. Ты погоди врать-то, вот я погляжу, еще, может, твоя неустойка
выдет.
Вася. А это купец, а не актер, а больше на разбойника похож.
Наркис (встает). Умного у вас разговору, я вижу, нет, слушать мне
нечего. А между прочим, надобно сказать, я сам скоро в купцы выду. (Входит
во флигель.)
Гаврило. А ты послушай, какую я песню наладил.
Вася. Валяй!
Гаврило (поет с гитарой).
Ни папаши, ни мамаши,
Дома нету никого,
Дома нету никого,
Полезай, милый, в окно!
Силан (издали). Тише ты, никак хозяин...
Курослепов выходит на крыльцо.
Гаврило (не слушая, с большим азартом).
Дома нету никого,
Полезай, милый, в окно!
Милый ручку протянул,
Казак плеткой стеганул.
На то сени, на то двери,
На то новы ворота.
Курослепов (сходит с крыльца). Гаврюшка! Вот кто гудит-то. Какое такое
столпотворение ты тут на дворе заводишь!
Гаврило (Васе). Батюшки! Бери скорей гитару да полезай в кусты.
Вася берет от него гитару и лезет в кусты.
Курослепов. Кому я говорю! Глух ты, что ли! Иди сейчас сюда на глаза и
с бандурой!
Гаврило. Гитары нет у меня, Павлин Павлиныч, провалиться на месте,
нет-с, это я так...
Курослепов. Как так? Как так, мошенник!
Гаврило. Я, Павлин Павлиныч, на губах, право, на губах.
Курослепов. Поди сюда, поди сюда, говорят тебе!
Вася убегает с гитарой во флигель.
Силан. Ты, братец, иди, коли велят; уж делать, стало быть, нечего.
Гаврило. Что же такое! Я иду-с!
Силан. Ну, маленько потреплет, уж без того нельзя, на то он хозяин.
Гаврило идет нога за ногу. Курослепов обходит его и хочет к нему подойти.
Гаврило отступает, потом бежит на крыльцо, Курослепов за ним в дом. Стучат в
калитку. Силан отпирает. Входят Матрена и Параша. Силан, впустив их, уходит
за ворота.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Матрена, Параша, потом Гаврило.
Матрена (идет к крыльцу, из дому выбегает Гаврило, растрепанный, и
сталкивается с ней). Ой! Пострел! Под ребро! Под самое - под сердце! Я ж
тебя, погоди! (Ловит его за руку.)
Параша смеется.
Ты чему смеешься, чему?
Параша. Захотела смеяться и смеюсь.
Матрена. Эко зелье! Эко зелье! (Идет к Параше и ведет Гаврилу за собой,
тот упирается.)
Параша. Не подходи лучше, нехорошо тебе будет.
Матрена. Запру тебя, в чулан запру, вот и весь раз говор.
Параша. Нет, не весь, много у нас с тобой разговору будет. (Уходит.)
Матрена. Эко зелье зарожденное! (Гавриле.) А ты откуда взялся? Уж ты на
людей метаться стал! Ишь ты какой всклоченный! Трепали тебя, да, должно
быть, мало.
Гаврило. Что ж, хорошо, что ль, трепать людей-то! Есть чем хвастаться!
Ведь это все отчего людей-то треплют?
Матрена. Отчего? Ну, говори, отчего?
Гаврило. От необразования.
Матрена. От необразования? Тебя, видно, мало? Пойдем, я еще к хозяину
сведу.
Гаврило. Да что вы в самом деле! Пустите! (Вырывается.) Я уж и так
топиться от вас хочу.
Матрена. И чудесно! Вон и Парашка хочет топиться, так уж вы вместе, и
нас-то развяжете.
Гаврило. Ну, я-то уж таковский, а за что вы на дочь-то? Никакого ей
житья от вас нет. Это даже довольно подло с вашей стороны.
Матрена. Ах ты, тварь ползущая! Смеешь ли ты так хозяйке?
Гаврило. Ведь это в вас невежество ваше так свирепствует.
Матрена. Молчи! Сейчас я тебя всех твоих прав решу.
Гаврило. Каких прав? У меня и нет никаких. А что мне молчать? Я по
всему городу кричать буду, что вы над падчерицей тиранствуете. Вот вы и
знайте! (Уходит.)
Входит Наркис.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Матрена и Наркис.
Матрена. Это ты, Наркис?
Наркис (грубо). Нет, не я.
Матрена. Как ты можешь со мной так неучтиво! Хозяйка желает с тобой
нежно разговаривать, - есть ее такое теперь желание...