- Что? Не прнает ее?
- Да наоборот... - Мальчик дернул головой, зло всхлипнул в подушку. - Сразу к ней прилипла. А меня будто больше и нет... Отец говорит: ты должен понимать, девочке мама нужна, ты держись. Ну, я и держался. Потому что ведь никто же не виноват, я понимаю. А все равно... И тетя Зоя все чувствует. Мы с папой тогда и решили, чтобы в Лисьи Норы на время...
Пассажир медленно отступил, сел в кресло.
- Вот, значит, как у тебя... Тут такое дело, а я тебя сказками развлекаю.
- Разве это сказка? - насупленно спросил мальчик. - Вы же говорили, что по правде.
- Да... Для меня это правда, а для тебя... Что тебе до какого-то мальчишки далеких времен, когда своих переживаний хватает. Верно?
- Нет... - вздохнул мальчик. - Не верно. Мне все равно интересно. Просто я... раскис маленько, когда Майка вспомнилась. Вы не обижайтесь.
- Да что ты, голубчик! Разве я обижаюсь!
- А что было дальше? С Галькой...
- Значит, можно продолжать?
Мальчик кивнул, мазнув носом по подушке.
- А ты не устал? Поздно уже...
Пароход все стоял у пристани, машина молчала. Видно, и правда что-то случилось. Люди за стенкой примолкли. Только шаги вахтенного на верхней палубе нарушали тишину.
- Я не устал, - сказал мальчик. - Только можно я буду здесь? Лежать и слушать.
"По лестницам и тропинкам, по кривой улице Булочников Галька спустился с холма. Никто не встретился на пути. Дома кончились, и дорога пошла вдоль реки. Галька шагал быстро. Тоска сидела в нем, как ледяной комок. Он почти не думал, что будет впереди. Знал только, что в город не вернется и в Кобург не поедет. Может, выроет землянку и станет жить как отшельник. Может, просто умрет где-нибудь у края дороги, и когда его найдут, у кого-нибудь шевельнется совесть.
К середине ночи он увидел заброшенный рыбацкий сарай, сделанный перевернутого баркаса. Забрался под крышу. Внутри были нары с остатками соломы. Галька съежился на них и уснул.
...Проснувшись, он сразу вспомнил все, что случилось. И так было тяжело на душе, что не хотелось открывать глаза. Наконец он все-таки открыл.
Солнце било в щели и косое окошко. Но не это первым делом увидел Галька. Он увидел большой никелированный револьвер, наведенный прямо ему в лоб. В стволе был крупный черный глазок. Держал оружие краснолицый мужчина с бакенбардами, в матросском берете с помпоном.
- Тихо, птенчик, - просипел он и прищурил левый глаз. - Шевельнешься - и пуля.
Этого еще не хватало! Что, весь мир ополчился на Гальку?
Ни капельки страха не испытал Галька, только горькую досаду. И опять заболели рубцы от приснившихся побоев.
- Ну и черт с тобой, стреляй... - Он отвернулся. - Дурак...
- А ну встань! - рявкнул дядька в берете. - Руки вверх!
Галька поднялся с нар. Но рук не поднял, сунул их в карманы. И пальцы нащупали монетку Лотика. Это неожиданно обрадовало Гальку! Будто надежда появилась.
- Чего орешь? - сказал он. - Твой сарай, что ли?
Вошел красивый офицер с усиками. В белом кителе с двумя звездочками на рукаве. Моряк с бакенбардами опустил револьвер.
- Господин лейтенант, здесь мальчишка. Я боюсь, не лазутчик ли. Грубит, господин лейтенант...
- Кто такой? - резко спросил офицер.
- А вы? - сказал Галька. В нем шевельнулось любопытство: что будет дальше?
- Отвечай, сопляк! - крикнул лейтенант. Он был очень молодой. Он покраснел.
- Сам сопляк! - Гальке нечего было терять.
- Боцман! - полыхая девичьими ушами, отчетливо проговорил лейтенант. - Позовите матроса, пусть всыплет этому... два десятка линьков. Для воспитания вежливости.
- Слу... - начал боцман.
Галька прыгнул, вцепился в ствол, дернул вн, перехватил рубчатую рукоятку. С усилием, но быстро взвел курок. Револьвер был знакомый - армейский "смит-и-вессон". Такие "пушки" показывали мальчишкам офицеры форта, когда те наведывались в гости.
Галька опять метнулся на нары.
- Не подходить! Выстрелю, честное слово!.. Мне все равно...
- Идиот, - сказал лейтенант боцману. - Вы будете разжалованы... Эй ты, брось оружие!
- Стоять! - Галька глянул на лейтенанта поверх ствола. Звенело в Гальке бесстрашие.
Нагнувшись, шагнул в сарай седой моряк. Сухой, стройный, с черным эполетом на левом плече. Сказал спокойно, как дома:
- Что тут за шум?.. Боцман, это ваш револьвер у мальчика? Десять суток ареста по возвращении на базу. Мальчик, оставь оружие, настреляешься еще в жни.
Этому человеку со спокойным голосом и резко-синими глазами Галька подчинился без промедления. Но и без боязни. Бросил "смит-и-вессон" на солому, шагнул с нар.
- Ты Реттерхальма? - спросил седой офицер.
Галька кивнул.
- Сбежал, что ли, дома?
Галька помотал головой. И понял, что расплачется.
- Ладно, разговоры потом, - решил офицер. - Ты, наверное, голоден?.. Лейтенант, распорядитесь... - Он опять повернулся к Гальке. - Я командир монитора. Капитан-командор Элиот Красс".
Часть вторая. ВЫСТРЕЛ
ВОЙНА МОНИТОРОВ
"Теперь пора сказать о мониторах. Они появились в начале семилетней кампании у берегов Рога. Их начали строить обе воюющие стороны. Строили быстро, однако не очень умело и без единого образца. Вот и стали появляться в прибрежных водах разномастные бронированные черепахи с тупыми носами и уходящей в воду палубой. Их общим прнаком были премистые стальные башни с орудиями колоссального калибра (с одним или двумя) и очень мелкая осадка. Она давала возможность проходить над отмелями, забираться в небольшие речки и заливы.
Мониторы участвовали в блокадах прибрежных крепостей, в десантах и гораздо реже воевали друг с другом. Их осадные орудия были мало приспособлены для морских сражений. Возможно, это и привело к тому, что моряки противоборствующих эскадр смотрели друг на друга без особой враждебности. Скорее с профессиональным интересом. Да и что им было делить? Путаные претензии и споры сухопутных премьеров были непонятны даже многим старшим офицерам, не говоря уже о лейтенантах и матросах. С другой стороны, случалось, что командирами сходившихся в бою мониторов оказывались выпускники одной военно-морской академии. Война-то шла, по сути дела, гражданская.
Здесь и причина того, что после Юр-Тогосской конференции в одной эскадре мониторов сошлись бывшие противники.
В результате временного перемирия возникло несколько карликовых государств: Ной-Бельт, Юр-Тогос, Западная Федерация и так далее. А по решению мирной конференции в Юр-Тогосе они слились с основными странами Северо-Западного Рога. Но несколько армейских подразделений и ряд кораблей с обеих сторон отказались прнать решения конференции. Тех и других не устраивали многие пункты договора. В частности, то, что непомерно усиливалось влияние короля Наттона Второго и его знаменитого премьера..."
- Впрочем, ты, наверно, помнишь это истории... - Пассажир оторвался от тетради.
Мальчик подергал нижнюю губу.
- Не... Ничего я не помню. Мы такого и не учили, по-моему... Северо-Западный Рог - это что? Скандинавия?
- Скандинавия? M-м... ну, в вестном смысле... Ох, прости, пожалуйста, я не учел... Надо бы договориться... - Пассажир снял очки, почесал ими кустистую бровь. - так: будем считать, что у истории несколько параллельных путей...
- Как это? - насупленно спросил мальчик. Ему все еще было неловко за недавние слезы и прорвавшееся прнание о семейных горестях.
- Говоришь "как"... Ну, возьмем хотя бы гипотезу мадам Валентины. Помнишь? У Вселенной, как у Кристалла, множество граней, и на каждой история пишется по-своему...
- Ну ладно... А с Галькой-то что?
- Сейчас, сейчас. Потерпи, тут без объяснения о мониторах не обойтись...
"Совещание высших офицеров непокорных полков и кораблей потребовало, чтобы Наттон отрекся от престола, а договор был пересмотрен. Король объявил участников совещания мятежниками. Те в свою очередь соединили свои силы и объявили себя отдельной воюющей державой. Сухопутным повстанцам не повезло: королевские дивии генерала Каптеона обложили их в крепости Ной-Резен. Через месяц крепость сдалась. Крупные морские суда тоже в конце концов поспускали флаги. Но мониторы капитулировать категорически отказались. Объединенную эскадру, в которой уживались теперь бывшие противники, возглавлял семидесятивосьмилетний адмирал Контур.
Старик был бодр, язвителен, талантлив как военно-морской начальник и ничего не хотел для себя. Он хотел республику. Может быть, не столько -за политических взглядов, сколько -за давних счетов с Наттоном. Личные были счеты или нет, однако дело адмирала многим казалось справедливым. Контур сидел в форте Черный Обруч, сочинял со своим штабом планы и принимал донесения. Мониторы устраивали рейды, громили береговые укрепления, порой под устрашающую канонаду высаживали десанты и захватывали склады.
Король вел себя дипломатично. О Контуре отзывался с подчеркнутым уважением и в конце концов, по совету премьера, даже официально прнал мониторы воюющей стороной. Такой хитрый ход принес ему ряд преимуществ. До этого решения неясно было, как поступать с экипажами мониторов, если они попадали в плен (а такое случалось). По правилам их полагалось вешать, как пиратов, и мятежников, но жестокости не могли укрепить и без того шаткий авторитет его величества. А захваченные моряки воюющей стороны попадали под действие гуманного закона о военнопленных.
Кроме того, раз есть воюющая сторона, можно не отменять давным-давно введенное военное положение. Управлять страной проще: никакой тебе лишней демократии...
Через два года адмирал Контур скончался и под пушечный салют мониторов был торжественно опущен в воды залива, в самой глубокой его части. После этого в штабе эскадры начались трения и разногласия, мониторы все чаще действовали на свой страх и риск, в одиночку, не ставя штаб в вестность. Некоторые, оговорив почетные условия сдачи, прекратили войну. Но около десятка стальных черепах еще ползали в мелководье, нагоняя страх на обывателей и тревожа гарноны.