В это же лето Блок стал показывать Любови Дмитриевне свои стихи. Не сразу она узнала в них себя, и впервые «злая ревность» женщины к искусству стала закрадываться в ее душу. «Понемногу, - писала она, - я вошла в этот мир, где не то я, не то не я, но где все певуче, все недосказано, где эти прекрасные стихи так или иначе все же идут от меня. Я отдалась странной прелести наших отношений. Как будто и любовь, но в сущности одни литературные разговоры, стихи, уход от жизни в другую жизнь, в трепет идей, в запевающие образы. Часто, что было в разговорах, в словах, сказанных мне, я находила потом в стихах…»
Влюбленность Блока в Л.Д. Менделееву порождает стихотворение за стихотворением, которые складываются в «роман в стихах».
Некоторые из этих стихотворений реально воссоздают все перипетии развития любви героев:
Ей было пятнадцать лет. Но по стуку
Сердца - невестой быть мне могла.
Когда я, смеясь, предложил ей руку,
Она засмеялась и ушла.
Это было давно. С тех пор проходили
Никому не известные годы и сроки.
Мы редко встречались и мало говорили,
Но молчанья были глубоки.
И зимней ночью, верен сновиденью,
Я вышел из людных и ярких зал,
Где душные маски улыбались пенью,
Где я ее глазами жадно провожал.
И она вышла за мной, покорная,
Сама не ведая, что будет через миг.
И видела лишь ночь городская, черная,
Как прошли и скрылись: невеста и жених.
И в день морозный, солнечный, красный -
Мы встретились в храме - в глубокой тишине:
Мы поняли, что годы молчанья были ясны,
И то, что свершилось,- свершилось в вышине.
Почти каждая строфа стихотворения поддается педантической расшифровке. За каждой строкой – воспоминание: «Помолчать рядом в «сказочном лесу» (церковном лесу возле Боблова, где часто гуляла собравшаяся у Менделеевых молодежь) несколько шагов – это было самое красноречивое в наших встречах», - писала в последствии Любовь Дмитриевна.
И дата «зимней ночи» и «морозного дня» могут быть названы вполне точно: это 7 и 9 ноября 1902 года, вечер решительного объяснения после бала в Дворянском собрании, устроенного курсистками, и день свидания в Казанском соборе.
«…Все перечитываю твое письмо, твои стихи, я все окружена ими, они мне поют про твою любовь, про тебя…» - писала Любовь Дмитриевна Блоку в ноябре 1902 года.
«Что будет в 1903 году? – писал Блок Л.Д. Менделеевой в канун Нового года. – Я молюсь о счастье. Ты сияешь мне».
Он упивается ее письмами, где, словно жемчужина за жемчужиной, нижутся слова любви. Она радостно и самозабвенно входит в его мир: «…Читать я теперь могу только то, что говорит мне о тебе, что интересует тебя, поэтому я и люблю теперь и «Мир искусства», и «Новый путь», и всех «их», люблю за то, что ты любишь их и они любят тебя».
2 января 1903 года Любовь Дмитриевна становится невестой Блока, но окончательное согласие на их брак дается в апреле. Между матерью и сыном, с одной стороны, и матерью и дочерью – с другой, происходили тяжелые, трудные разговоры. Решительное слово осталось за Д.И. Менделеевым, который, по выражению обрадованного жениха, «как всегда, решил совершенно необыкновенно, по-своему, своеобычно и гениально».
Они счастливы! Свадьба откладывается до осени только потому, что Блоку предстоит летом ехать в Бад-Наугейм лечиться.
«Мы не можем не быть счастливы все, все!» - как заклинание повторяет Любовь Дмитриевна. Теперь она даже не ревнует избранника к «Ксеньиным» стихам (то есть посвященным К.М. Садовской).
Переехав в Боблово, она посещает Шахматово – свой будущий дом, приходит от него в восторг, укоряет Блока, что тот мало рассказывал об этом месте и даже собирался не жить там, уехать куда-то в деревню, в Вологодскую губернию.
А он жалуется, что дни в Бад-Наунейме тянутся, как ломовые извозчики, забрасывает невесту страстными письмами, восторгаясь ею, припоминая ее черты, таинственно «интригуя» ее:
«Знаешь что? У меня роман. Я иду по дорожке, а в переедим, сзади, сбоку – везде идет высокая, стройная, молодая женщина. Волосы у нее золотые, походка ленивая. Совсем сказочная. Румянец нежный и яркий».
Этот портрет возлюбленной сменяется другим, где мелькают образы, возникающие и в стихах поэта:
«Обаяние скатывающейся звезды, цветка, сбежавшего с ограды, которую он перерос, ракеты, «расправляющей», «располагающей» искры в ночном небе, как «располагаются» складки платья – и с таким же не то вздохом, не то трепетом и предчувствием дрожи».
Цветок – звезда в слезах росы
Сбежит ко мне с высот.
Я буду страж его красы –
Безмолвный звездочет.
(«Я буду факел мой блюсти…»)
Он клянет себя за болтовню в письмах – «точно горох сыплется» - и подписывается: «…Твой шут, твой Пьеро, Твое чучело, Твой дурак…»
Но внезапно на его лицо ложится тревога: мать рассказывает ему об отце и о первом времени после их свадьбы.
«Странный человек мой отец, - задумчиво пишет Блок невесте и тут же, спохватившись, добавляет: - Нот я на него мало похож».
Накануне свадьбы, в Шахматово приезжает близкий друг Блока Сергей Соловьев. На следующий день он вместе с женихом поехал в Боблово и был совершенно очарован Любовью Дмитриевной. Он находил ее красоту то тициановской, то древне русской. Она казалась ему ожившими строчками блоковских стихов. Как только он увидел ее на крыльце, он воскликнул: «Лучше не видел и не увижу! Идеальная женщина!»
…Молодая, с золотой косой,
С ясной, открытой душой.
Месяц и звезды в косах…
«Входи, мой царевич приветный…»
(«Я вырезал посох из дуба…»)
В день свадьбы, 17 августа, все казалось необычайным и знаменательным – и природа вокруг, и погода, с утра дождливая, но к вечеру прояснившаяся, и безмерная взволнованность престарелого Менделеева, надевшего все свои ордена, и Александры Андреевны, и торжественная обстановка венчания в селе Тараканове, и патриархальное появление крестьян со свадебными дарами.
Зимой молодые Блоки жили в Семеновских казармах на Неве, вместе с отчимом и матерью поэта, а летом старательно устраивали свое летнее «гнездо» в Шахматове.
«Блоки поселились в отдельном флигеле. От двора он отделялся забором, за которым подымались кусты сирени, белых жасминов, шиповника и ярких прованских роз, - пишет М.А. Бекетова. – Целый день дети бегали из флигеля в дом и обратно точно птицы, таскающие соломки для гнезда».
Как мечтал Блок перед свадьбой в письмах к невесте из немецкого городка:
«…Если бы мы были здесь с Тобой вдвоем…было бы хорошо. Можно было бы почти никого не видеть… Несмотря на однообразие, было бы то преимущество, что мы бы были совсем вдвоем».
Кажется, все свершилось: «Теперь – одни, одни, одни, почаще, побольше, подольше…»
Все вокруг любуются красивой парой.
«Царевич с Царевной» - вот что срывалось невольно в душе. Эта солнечная пара среди цветов полевых так запомнилась мне», - описывает Андрей Белый свое первое посещение Шахматова.
«Как прекрасен Саша… Рубаха, как у царевича Гвидона, вышита лебедями… Бабы жали и, увидя Любу в сарафане и Сашу в рубахе, кудрявого, бросили жать и все смотрели на них… они на холме двое как сказка», - записал в дневник Е.Иванов.
Счастливого уединения не вышло, да и выйти не могло. Потому, что семейная жизнь Блоков быстро не заладилась, потому, что «поповские сапоги» московских мистиков в нее вторглись и наследили там, потому, что истерично клявшийся Блоку в вечной дружбе Андрей Белый в свой приезд, в июне 1905 года, передал Любови Дмитриевне записку с любовным признанием.
«Нежная преданность» лучшего друга начинает оборачиваться предательством. Переписка А.Белого и Л.Д. Блок продолжалась несколько лет. Е.П. Иванов, вскоре посвященный в семейные дела Блоков, записал, по-видимому, со слов Любови Дмитриевны: «Саша заметил, к чему идет дело…»
Весной 1907 года Л.Д. Блок начинает колебаться. Переписка ее с Белым становится все интимней и интимней. Ее увлекала бесспорная яркость его индивидуальности. «Он хорош, хорош. Его любить и глубоко можно», - записывает в дневнике Е.П. Иванов.
Важную роль сыграли и стремление Любови Дмитриевны к самостоятельности, бунт женщины, долгое время заведомо отводившей себе незначительное место в новой для нее семье, под наклонности и вкусы которой она старательно подлаживалась. «Как взапуски, как на пари, я стала бежать от всего своего и стремилась тщательно ассимилироваться с тоном семьи Блока, который он любил, - вспоминает она о начале своей семейной жизни, - Даже почтовую бумагу переменила, даже почерк».
Болезненная любовь матери поэта к сыну, ее нервная неуравновешенность тоже тяжело влияли на атмосферу молодой семьи. Любовь Дмитриевна чутко улавливала даже в мирные минуты за дружелюбием матери и тетки Блока ревнивое отношение к себе, молчаливое неодобрение своего поведения.
Белый импонировал Любови Дмитриевне своей бурной влюбленностью, восторженным культом, который он продолжал создавать вокруг нее, многочасовыми монологами и даже статьями, прямо или скрыто адресованными ей и, наконец, тем, что он восторгался заключенными в ней силами, «разбойным размахом» ее натуры.
Какое-то время Любовь Дмитриевна тревожно металась, не в силах совершить окончательный выбор.
Блок занял выжидательную позицию. Он воспринял обрушившееся на него горе с большим мужеством. Рассказывая в мемуарах про свое объяснение с ним, А. Белый пишет:
«Силится мужественно принять катастрофу и кажется в эту минуту прекрасным: и матовым лицом, и пепельно-рыжеватыми волосами».