интеллигенты, и все вокруг - только бывшее! В Ялте его на днях видали: носит
себе и показывает - "Гладстоун"! Получил ордер на двадцать ведер вина из
пролетарских подвалов, в вознаграждение себе, да только увезти не может,
лошадей нет. Можете у татар проверить, из общественного подвала! За
хлопоты-с! за - "Гладстоун"-с! Да ведь этот - младенчик! Ему бы часики и
винца, с девочками гульнуть. А то... Ну, думал ли когда Великий Гладстоун,
что его "луковица"!? Мистическое нечто... А его папаша - не Гладстоуна,
конечно, - или дядя, или, быть может, брат там... - размахнулся доктор за
горы, - оп-тик! и часиками торгует!.. Отлично я такой магазинчик помню на
Екатерининской, а может быть и Пушкинской - тоже хорошо! - улице, фамилия
врезалась, траурная такая фамилия - Крепc! Уж не ирландская ли фамилия?!
Может быть даже - Краб-с! Глубин, так сказать, морских фамилия! И вот,
часики мои попадут, быть может, в эту "оптическую лавочку"?! А что?! Очень и
очень вероятно! И вдруг, представьте себе, какой-нибудь сэр доктор Микстоун,
скажем, приедет в страну нашу, "свободную из свободных", и гражданин Крепc,
с хрящеватым носом и тоже ры-жий, продаст ему эти часы "с уступочкой", и
увезет наивный доктор Микстоун эти часы в свою Англию, страну отсталую и
рабовладельческую, и они до-хо-дят до "великой революции" в Англии?! А
какой-нибудь уже ихний сэр Крепc опять отберет назад?!!.. И так далее, и так
далее... в круговороте вселенной!
Доктор немного "тово", конечно... Сидит на краю балки, глядит в
глубину, где камни и ливнем снесенные деревья, и все потирает лоб. От него
уже пахнет тленьем, он скоро уйдет, и тяжело его слушать... но он и не
собирается уходить.
Индюшка привела курочек, стоит-ждет.
- Ого, - говорит доктор, захватывая покорную индюшку, - препарат для
орнитологического кабинета. - Два фунта! Ну, постойте. Мы теперь все на
одной ступеньке, и почему бы не одолжить и вам!? И дети, и вы, и мы... скоро
- тю-тю!
Он развязывает мешочек и дает горсточку горошку. Мы смотрим, оба
голодные, как курочки сшибаются в кучку, а индюшка, "мать", наблюдает
стойко. Когда горошина падает к ней, она нерешительно вытягивает головку,
выжидая, не клюнет ли какая-нибудь из курочек, и всегда теряет.
- Учитесь... вы! вы!! - кричит в пустоту доктор. - А я у вас
засиделся... Но... надо же нанести визиты. Наношу визиты и подвожу, так
сказать, итоги. На многое открылись глаза, поздно только. И вот делюсь,
чтобы не испарилось... Подсчитываю итоги своего о-пыта! И знаете, к чему я
пришел?
- К чему вы пришли, доктор? Впрочем, теперь это, кажется, не имеет
никакого значения...
- Да, конечно. "Нос габебит гумус"! Но... исповедаться, вырвать из
себя, душу облегчить...
- Говорите, доктор.
- Если найдутся силы, я изложу на бумаге, а теперь... И озаглавлю так:
"САДЫ МИНДАЛЬНЫЕ"
Когда я сюда приехал, я выбрал пустырь, голый бугор, на котором нельзя
было стоять, когда задует от Чатырдага... Прошло лет сорок. Вы знаете, что
вышло. Миндальные сады насажены по округе, и теперь не смеются. То есть
теперь... ну, теперь скоро и некому будет смеяться... Нет, тяжело говорить.
И так везде и на всем - итоги интеллигенции. Теперь будут начинать сызнова,
когда прозреют. А может, и некому будет прозревать. Ну, пожил я в миндальных
своих садах... светлых и чистых... Знаю, что и ошибки были, и много
странного было в моем характере и укладе, но были миндальные сады, каждую
весну цвели, давали радость. А теперь у меня - "сады миндальные", в
кавычках, - итоги и опыт жизни!..
Я привык по часам ложиться, а теперь... как я могу без четверти десять?
И потому бессонница. И память слабнет. Я вам говорил, что недавно забыл, как
читается "Отче наш"... Вы представьте только, что все, все забудут, как
читается "Отче наш"?! Помойка ведь надвигается. И уходят из этой помойки - в
ничто!! Досадно. Досадно, что я, как и теперь есть, не имею логического
права верить! Ибо, как после такой помойки поверишь, что там есть что-то?! И
"там" обанкротилось! Провалиться с таким треском, с таким балаганным
дребезгом, кинуть под гогот и топот, и рык победное воскресение из животного
праха в "жизнь вечно-высокочеловеческую", к чему стремились лучшие из людей,
уже восходивших на белоснежные вершины духа, - это значит уже не
провалиться, а вовсе не быть! Никаких абсолютов нет? Нет. И надо допустить,
что над человеком можно смело поставить крест по всей Европе и по всему
миру, и вбить в спину ему осиновый кол. А самое скверное, что иск-то
вчинить-то не к кому! И суда-то не будет, да и не было его никогда! И это
скоро все узнают, все человекообразные, и пойдет разлюли-гармонь. Сорвали
завесу с "тайны"! Дрессировщики-то, водители-то пусть даже пустое место
прятали от непосвященных, чтобы на пути стада вывести, а теперь хулиган
пришел и сорвал... до сроку сорвал, пока превращение из скотов не
закончилось. Нет, теперь в школу-то не заманишь. "Отче-то наш" и забыли. И
учиться не будут. С привода сорвалось - качай! Кончилась славная поэма. А
знаете... - у меня весь миндаль оборвали! Миндальные мои сады рубят... а вот
зимой и все доведут до точки... У вас что-то еще болтается, а у меня весь
миндаль, пудов восемь оборвали. А было бы на всю зиму.
- Значит, еще хотите жить, доктор?
- Только разве как экспериментатор. Веду, например, записи голодания.
На себе изучаю, как голод парализует волю, и постепенно весь атрофируешься.
И вот какое открытие: голодом можно весь свет покоить, если ввести в
систему. Сейчас даже лекции читаются там, - показал он за горы,
перекувыркнув ладонь, - "Психические последствия голодания". Талантливый
профессор читает. Сам голодает и - читает. И голодная аудитория набивается
дополна! Всем занятно! Ги-по-тезы создаются! Как бы в потустороннее
заглядывают. Ведь объект с субъектом сливаются. Новый, необычайный курс
медицинского факультета. Садизм научный! Как если бы подвальным смертникам
профессор, и он же смертник, о психологии казнимых читать взялся! Науку-то
как обогащаем! Да, "Психология казнимых: лабораторное и кли-ни-ческое
исследование на основании изучения свыше миллиона, может быть, свыше двух
миллионов, казненных, с применением разных способов истязания, физических и
психических, всех возрастов, полов и уровней умственного развития!" Курс-то
какой! Со всего света приедут слушать и поражаться мастерством грандиозного
опыта! Лабораторного материала - горы. Что до нашего опыта у Европы было?
Ну, инквизиция... Но тогда научной постановки не было. И потом, там
как-никак, а судили. А тут... - никто не знает, за что! Но каждый в подвале
знает, знает! - что вот, еще день или два дня будет слабнуть - ведь им, как
общее правило, в наших, в здешних-то, крымских подвалах и по четверке хлеба
соломенного не давали, а так... теплую воду ставили - для успокоения
нервов?! может быть, ихний профессор присоветовал, для опыта?! - так вот,
каждый в подвале знает, что вот и эту или в ту ночь начнет истлевать. Где
только? В яме ли тут, в овраге, или в море? И судей своих не видал, нет
судей! А потащут неумолимо, и - трах! Я даже высчитал: только в одном Крыму,
за какие-нибудь три месяца! - человечьего мяса, расстрелянного без суда, без
суда! - восемь тысяч вагонов, девять тысяч вагонов! Поездов триста! Десять
тысяч тонн свежего человечьего мяса, мо-ло-до-го мяса! Сто двадцать тысяч
го-лов! че-ло-ве-ческих!! У меня и количество крови высчитано, на ведра
если... сейчас, в книжечке у меня... вот... альбуминный завод бы можно...
для экспорта в Европу, если торговля наладится... хотя бы с Англией,
например... Вот, считайте...
- Постойте, доктор... Вам не кажется, что все небо в мухах? Мухи все,
мухи...
- А-а! ... мухи! И у вас мухи? Так это же анемия выражается в зрении...
Если разрезать глазное яблоко голодающего животного...
- Чем вы теперь занимаетесь, доктор?..
- Думаю. Все думаю: сколько же материала! И какой вклад в историю...
социализма! Странная вещь: теоретики, словокройщики ни одного гвоздочка для
жизни не сделали, ни одной слезки человечеству не утерли, хоть на устах
всегда только и заботы, что о всечеловеческом счастье, а какая кровавенькая
секта! И заметьте: только что начинается, во вкус входит! с земным-то богом!
Главное - успокоили человеков: от обезьяны - и получай мандат! Всякая вошь
дерзай смело и безоглядно. Вот оно, Великое Воскресение... вши! Нет, какова
"кривая"-то!? победная-то кривая!? От обезьяны, от крови, от помойки - к
высотам, к Богу-Духу... и проникновению космоса чудеснейшим Смыслом и
Богом-Слово, и... нисхождение, как с горы на салазках, ко вши, кровью
кормящейся и на все с дерзновением ползущей! И кому сие новое Евангелие-то с
комментариями преподнесли, карт-блянш выдали, и кто?! помните, у Чехова, в
"Свадьбе", телеграфист-то Ять, "Ять"-то эта самая, как рассуждает про
электричество и про... какие-то два рубля и жилетку? Вот теперь эти самые
"яти" и получили свое Евангелие и "хочут свою образованность показать". И от
кого получили? От тех же "ятей"! И вот показывают "образованность".
Потому-то на эту подлюгу "ять" и поход. Прообраз, конечно, я разумею.
Стереть ее, окаянную! мешает! исконную, сла-вян-скую! Всем вошам теперь
раздолье, всем - мир целокупно предоставлен: дерзай! Никакой ответственности
и ничего не страшно! На Волге десятки миллионов с голоду дохнут и трупы
пожирают? Не страшно. Впилась вошь в загривок, сосет-питается - разве ей
чего страшно?! И все народы, как юный студентик на демонстрации, взирают с
любопытством, что из "вшивого" ве-ликого дела выйдет. Такой-то опыт - и
прерывать! Ведь полтораста миллиончиков прививают к социализму! И мы с вами