Смекни!
smekni.com

Солнце мертвых (стр. 18 из 37)

- А лучше бы было, пожалуй, тогда уехать... Европа! Ради семьи остался.

Отца, мать жалко было бросать, сестренку... Теперь редко буду приходить в

город...

Так мы сидим под "крестом", думаем - свое каждый.

- Да!!.. - вскрикивает он вдруг. - Слышали, что случилось?!

- Что же случилось? Разве может еще что-нибудь случиться!

- Убежали! сегодня ночью!..

- Они... убежали?!! те?!.. Перед глазами круги, шары...

- Все... все убежали... теперь уж там! - показывает он на горы. -

Из-под самой "мушки"!

Доктор... провидец доктор! Перед смертью ему открылось?.. или ходили

слухи? Но если бы были слухи, не прозевали бы те...

- Произошло это около часу ночи. В два часа их собирались забрать на

"истребитель"... везти в Ялту. За ними-то и прислали. Ходили слухи, что они

стали слабеть от голоду - всего по четвертке хлеба да и не каждый день! а

какого хлеба... вы сами знаете. С ними сидел какой-то француз, за что -

неизвестно. Он-то и показал на допросе, как все случилось. А мне знакомый

передавал, коммунист. Всю ночь такая каша у них была!.. Будут теперь аресты,

возьмут заложников... Вот как было. Они не собирались бежать первое время,

надеялись, что подержат и выпустят. Но когда стали слабеть - решили, что

хотят заморить их голодом. Что их расстреляют, они не верили. Ведь объявили

амнистию! Ну, сошлют... И вот как-то узнали, что в Симферополе расстреляли

спустившихся с гор "зеленых", как и они, и главного кого-то, черкеса,

кажется... А то ухаживали и соблазняли службой. Тогда - решили бежать, когда

выведут из подвала. Что их повезут сегодня ночью, они не знали. Потом

передумали: испугались, что скоро ослабнут так, что не в силах будут бежать.

И вот решили бежать этой ночью! Как раз за час до увоза!.. подумайте - какой

случай! Составили план и бросили жребий, кому собою пожертвовать... кому с

часовым схватиться. Ведь безоружные! Француз не тянул жребия, отказался

бежать. Верил, что его непременно освободят, неизвестно, за что схватили...

Француз - и только. Теперь его повезли в Ялту: знал о побеге и не донес!

Жребий выпал татарину. Они все - там были и русские, и татары, и чеченцы...

они обнялись и поцеловались... простились перед судьбой... Как это...

хорошо! Совсем одичали, затравлены... всюду кровь, и... такое братство перед

судьбой! Потом нарочно подняли шум в подвале, чтобы выманить часового.

Вышло, часовой сунулся... Татарин схватил винтовку... тот на него... они и

ринулись! сбили наружного часового и пропали. Ночь была темная, побежали

прямо к горам, рассыпались... захватили винтовку... Наружный поднял тревогу,

убил татарина, заколол. Теперь ответит за всех француз. В городишке нет

лошадей, и ночь... а им все пути известны. Теперь перевал даст знать!

Подпоручик у них лихой!.. Пощады теперь не будет... Все шестеро.

Я благодарно смотрю на горы, затянувшиеся жаркой дымкой. Они уже там

теперь! Благодатный камень!.. и вы, леса...

- Коммунисты теперь напуганы, опять перевал отрезан. И на машине не

сиганешь - обстрел! Все повороты пристреляны. Теперь ночевать боятся, будут

налеты с гор. Квартиры известны... понятно, у тех есть связь, а не

нащупаешь...

Хоть шестеро жизнь отбили! Я с любовь смотрю на горы, благостные,

суровые - покровители храбрых. Храбрых укроют камни. Простая правда у них -

своя. Храбрыми Бог владеет! Могут быть милостивы - недвижные. Люди на них

живут, укроют люди. Последним куском поделятся. Правда у них - своя. Будет

продолжаться борьба, за правду, борьба за душу. И днем, и ночью. На глухих

тропках, над пропастями, в орлиных гнездах, на проезжих дорогах... С

радостью припадут к ключам светлым, будут слушать чуткую тишину в горах...

Чудо могло случиться!

- Жить интересно все-таки! - восторженно говорит счастливец. - Я хорошо

понимаю, что значит - уйти от смерти! Счастье сознательного рождения... так

чудесно!

Пора выходить из балки. Он помогает мне тянуть хворост, взвалил и мешок

с тяжелыми "кутюками". Он переполнен счастьем.

- Я... сво... боден!! Чудесный сегодня день! Какие горы!., вижу, как

они дышат, и праздник у них сегодня, воскресенье... я напишу о них! Какие

бывают случаи...

Я его вижу в последний раз! Ни он и никто не знает, что вот случится...

Детски-наивное лицо его светится таким счастьем. А где-то плетут петли, и

никто не чует, какая спасет от смерти, какая его задавит.

Так доходим до домика. Нас встречает павлин тоскливым криком - стоит на

воротах, зелено-фиолетово-синий, играет солнцем.

- Ах, красота какая! Сколько всего рассыпано... бери только!

И я не чую, что смерть заглядывает в его радостные глаза, хочет опять

сыграть. Четыре раза, шутя, играла! Сыграет в пятый, наверняка, с издевкой.

ГОЛОС ИЗ-ПОД ГОРЫ

Я сижу на пороге своей мазанки, гляжу на море. И тишина, и зной. Не

дрогнет паутинка от кедра к кипарису. Я могу часами сидеть, не думать...

Колокола в голове и ревы - голодный шум?.. Красные клочья вижу в себе я

внутренними глазами - содом жизни...

Но вот рождается тонкий и нежный звук... Если схватить его чуткой

мыслью, он приведет с собой друга, еще, еще... и в охватывающей дремоте они

покроют собой все гулы, и я услышу оркестр... Теперь я знаю музыку снов - не

снов, понятны мне "райские голоса" пустынников - небесные инструменты, на

которых играют ангелы?..

Поет и поет неведомая гармония...

...П-баааа! ...

Сбил ее в горах выстрел - поймал кого-то? И вот - кровяные клочья... и

вот они - действующие сей жизни? стонущие, ревущие...

Белые курочки болью смотрят в мои глаза. Знаю - и в ваших головках

шумы, но не уловите тонкий звук, не приведете гармонию. Что вы глядите так?

тени стоят за вами?.. Что вы, маленькие друзья мои, вглядываетесь в меня

тоскующими глазами? Не надо бояться смерти... За ней истинная гармония! Ты,

Жемчужина, не понимаешь, какой и ты чудесный оркестр, - ничтожный, и все же

- наичудеснейший! Твой черный зрачок, пуговичка-малютка, - величайшее чудо

жизни! В этой лаковой точке огромное солнце ходит... миры бескрайние! И море

в твоем глазке, и горы, вон эти, серые, в камне, в дымке... и все на них - и

леса, и звери, и люди, стерегущие по пустым дорогам, притаивающиеся в

камне... и я, у которого в голове вся жизнь. Все уловишь своим глазком,

который скоро уснет, все унесешь в неведомое... А твое перышко - оно уже

потускнело, но и оно - какая великая симфония! Великий дал тебе жизнь, и

мне... и этому чудаку-муравью. И он же возьмет обратно.

Ах, какой был чудесный оркестр - жизнь наша! Какую играл симфонию! А

капельмейстером была - мудрая Жизнь-Хозяйка. Пели свое, чудесное, эти камни,

камни домов, дворцов, - как орут теперь дырявыми глотками по дорогам! Железо

пело - бежало в морях, в горах... звонило по подойникам, на фермах, славной

молочной песенкой, и коровы трубили благодатной сытью. Пели сады, вызванные

из дикости, смеялись мириадами сладких глаз. Виноградники набирали грезы,

пьянели землей и солнцем... Пузатые бочки дубов ленивых, барабаны будущего

оркестра, хранили свои октавы и гром литавр... А корабли, с мигающими

глазами, незасыпающими в ночи?! А ливнем лившаяся в железное чрево их

золотая и розовая пшеница свое пела, тихую песню тихо родивших ее полей... И

звоны ветра, и шелест трав, и неслышная музыка на горах, начинающаяся

розовым лучом солнца... - какой вселенский оркестр! И плетущийся

старик-нищий, кусок глины и солнца, осколок человечий, - и он тянул свою

песню, доверчиво становился перед чужим порогом... Ему отворяли дверь, и он,

чужой и родной, убогая связь людская, засыпал под своим кровом. Ходил по

жизни ласковый Кто-то, благостно сеял душевную мудрость в людях...

Или то сон мне снился, и не было звуков чарующего оркестра? Я знаю - не

сон это. Все это было в жизни.

Я же ходил и по темным дорогам Севера; и по белым дорогам Юга. Я

доверчиво говорил с людьми, и люди доверчиво отвечали мне, и Христос

невидимо ходил с нами. Чужие поля были мои поля, и далекая песня незнакомого

хутора меня манила. Шаги встречного на глухой дороге были шаги моего

товарища по жизни, и не было от них страха. И ночлеги в полях, и ласковость

родной речи... Правила всем и всеми старая, мудрая Жизнь-Хозяйка!

И вот - сбился оркестр чудесный, спутались его инструменты, - и трубы,

и скрипки лопнули... Шум и рев! И не попадись на дороге, не протяни руку -

оторвут и руку, и голову, и самый язык из гортани вырвут, и исколют сердце.

Это они в голове - шумы-ревы развалившегося оркестра!

Шуршит за изгородью, шипит... будто змеи ползут на садик. Я вижу через

шиповник - ползет гора хвороста и дерев, со свежими остриями рубки. Шипит

хвостом по камням дороги. Ползет гора хворосту, придавила человека.

Останавливается, передыхает - и слышу глухой голос из-под горы:

- Добрый день...

Через редкий шиповник я вижу волосатые ноги, в ссадинах, мотающиеся от

слабости.

- Добрый день, Дрозд. Свалите пока, передохните. - Нет уж... потом и не

подымешь...

Это почтальон Дрозд. Почтальон когда-то... Теперь?.. Какие теперь и

откуда письма?!

Правда, в первый же день прихода завоеватели объявили "сношения со всем

миром". Пришел на горку пьяный Павляк, комиссар-коммунист недавний,

бахвалился:

- Установил сношения с Францией... с чем угодно! Пу-усть попишут,

покажут связь... Как мух изловим!..

Не овладел Павляк с величием своей власти: выпрыгнул из окна, разбил

череп. И прекратились "сношения". Новый начальник, рыжебородый рассыльный,

рычит из-за решетки:

- Че... го-о?.. Никакой заграницы нету! одни контриционеры... мало вам

пи-сано? Будя, побаловали...

И вот сложил свою сумку Дрозд и - "занимается по хозяйству".

Каждый день поднимается он мимо моей усадьбы, с топором, с веревкой, -

идет за шоссе, за топливом - на зиму запасает. Я слышу его заботливые шаги

перед рассветом. Нарубит сухостоя и слег, навалит на себя гору и