- А лучше бы было, пожалуй, тогда уехать... Европа! Ради семьи остался.
Отца, мать жалко было бросать, сестренку... Теперь редко буду приходить в
город...
Так мы сидим под "крестом", думаем - свое каждый.
- Да!!.. - вскрикивает он вдруг. - Слышали, что случилось?!
- Что же случилось? Разве может еще что-нибудь случиться!
- Убежали! сегодня ночью!..
- Они... убежали?!! те?!.. Перед глазами круги, шары...
- Все... все убежали... теперь уж там! - показывает он на горы. -
Из-под самой "мушки"!
Доктор... провидец доктор! Перед смертью ему открылось?.. или ходили
слухи? Но если бы были слухи, не прозевали бы те...
- Произошло это около часу ночи. В два часа их собирались забрать на
"истребитель"... везти в Ялту. За ними-то и прислали. Ходили слухи, что они
стали слабеть от голоду - всего по четвертке хлеба да и не каждый день! а
какого хлеба... вы сами знаете. С ними сидел какой-то француз, за что -
неизвестно. Он-то и показал на допросе, как все случилось. А мне знакомый
передавал, коммунист. Всю ночь такая каша у них была!.. Будут теперь аресты,
возьмут заложников... Вот как было. Они не собирались бежать первое время,
надеялись, что подержат и выпустят. Но когда стали слабеть - решили, что
хотят заморить их голодом. Что их расстреляют, они не верили. Ведь объявили
амнистию! Ну, сошлют... И вот как-то узнали, что в Симферополе расстреляли
спустившихся с гор "зеленых", как и они, и главного кого-то, черкеса,
кажется... А то ухаживали и соблазняли службой. Тогда - решили бежать, когда
выведут из подвала. Что их повезут сегодня ночью, они не знали. Потом
передумали: испугались, что скоро ослабнут так, что не в силах будут бежать.
И вот решили бежать этой ночью! Как раз за час до увоза!.. подумайте - какой
случай! Составили план и бросили жребий, кому собою пожертвовать... кому с
часовым схватиться. Ведь безоружные! Француз не тянул жребия, отказался
бежать. Верил, что его непременно освободят, неизвестно, за что схватили...
Француз - и только. Теперь его повезли в Ялту: знал о побеге и не донес!
Жребий выпал татарину. Они все - там были и русские, и татары, и чеченцы...
они обнялись и поцеловались... простились перед судьбой... Как это...
хорошо! Совсем одичали, затравлены... всюду кровь, и... такое братство перед
судьбой! Потом нарочно подняли шум в подвале, чтобы выманить часового.
Вышло, часовой сунулся... Татарин схватил винтовку... тот на него... они и
ринулись! сбили наружного часового и пропали. Ночь была темная, побежали
прямо к горам, рассыпались... захватили винтовку... Наружный поднял тревогу,
убил татарина, заколол. Теперь ответит за всех француз. В городишке нет
лошадей, и ночь... а им все пути известны. Теперь перевал даст знать!
Подпоручик у них лихой!.. Пощады теперь не будет... Все шестеро.
Я благодарно смотрю на горы, затянувшиеся жаркой дымкой. Они уже там
теперь! Благодатный камень!.. и вы, леса...
- Коммунисты теперь напуганы, опять перевал отрезан. И на машине не
сиганешь - обстрел! Все повороты пристреляны. Теперь ночевать боятся, будут
налеты с гор. Квартиры известны... понятно, у тех есть связь, а не
нащупаешь...
Хоть шестеро жизнь отбили! Я с любовь смотрю на горы, благостные,
суровые - покровители храбрых. Храбрых укроют камни. Простая правда у них -
своя. Храбрыми Бог владеет! Могут быть милостивы - недвижные. Люди на них
живут, укроют люди. Последним куском поделятся. Правда у них - своя. Будет
продолжаться борьба, за правду, борьба за душу. И днем, и ночью. На глухих
тропках, над пропастями, в орлиных гнездах, на проезжих дорогах... С
радостью припадут к ключам светлым, будут слушать чуткую тишину в горах...
Чудо могло случиться!
- Жить интересно все-таки! - восторженно говорит счастливец. - Я хорошо
понимаю, что значит - уйти от смерти! Счастье сознательного рождения... так
чудесно!
Пора выходить из балки. Он помогает мне тянуть хворост, взвалил и мешок
с тяжелыми "кутюками". Он переполнен счастьем.
- Я... сво... боден!! Чудесный сегодня день! Какие горы!., вижу, как
они дышат, и праздник у них сегодня, воскресенье... я напишу о них! Какие
бывают случаи...
Я его вижу в последний раз! Ни он и никто не знает, что вот случится...
Детски-наивное лицо его светится таким счастьем. А где-то плетут петли, и
никто не чует, какая спасет от смерти, какая его задавит.
Так доходим до домика. Нас встречает павлин тоскливым криком - стоит на
воротах, зелено-фиолетово-синий, играет солнцем.
- Ах, красота какая! Сколько всего рассыпано... бери только!
И я не чую, что смерть заглядывает в его радостные глаза, хочет опять
сыграть. Четыре раза, шутя, играла! Сыграет в пятый, наверняка, с издевкой.
ГОЛОС ИЗ-ПОД ГОРЫ
Я сижу на пороге своей мазанки, гляжу на море. И тишина, и зной. Не
дрогнет паутинка от кедра к кипарису. Я могу часами сидеть, не думать...
Колокола в голове и ревы - голодный шум?.. Красные клочья вижу в себе я
внутренними глазами - содом жизни...
Но вот рождается тонкий и нежный звук... Если схватить его чуткой
мыслью, он приведет с собой друга, еще, еще... и в охватывающей дремоте они
покроют собой все гулы, и я услышу оркестр... Теперь я знаю музыку снов - не
снов, понятны мне "райские голоса" пустынников - небесные инструменты, на
которых играют ангелы?..
Поет и поет неведомая гармония...
...П-баааа! ...
Сбил ее в горах выстрел - поймал кого-то? И вот - кровяные клочья... и
вот они - действующие сей жизни? стонущие, ревущие...
Белые курочки болью смотрят в мои глаза. Знаю - и в ваших головках
шумы, но не уловите тонкий звук, не приведете гармонию. Что вы глядите так?
тени стоят за вами?.. Что вы, маленькие друзья мои, вглядываетесь в меня
тоскующими глазами? Не надо бояться смерти... За ней истинная гармония! Ты,
Жемчужина, не понимаешь, какой и ты чудесный оркестр, - ничтожный, и все же
- наичудеснейший! Твой черный зрачок, пуговичка-малютка, - величайшее чудо
жизни! В этой лаковой точке огромное солнце ходит... миры бескрайние! И море
в твоем глазке, и горы, вон эти, серые, в камне, в дымке... и все на них - и
леса, и звери, и люди, стерегущие по пустым дорогам, притаивающиеся в
камне... и я, у которого в голове вся жизнь. Все уловишь своим глазком,
который скоро уснет, все унесешь в неведомое... А твое перышко - оно уже
потускнело, но и оно - какая великая симфония! Великий дал тебе жизнь, и
мне... и этому чудаку-муравью. И он же возьмет обратно.
Ах, какой был чудесный оркестр - жизнь наша! Какую играл симфонию! А
капельмейстером была - мудрая Жизнь-Хозяйка. Пели свое, чудесное, эти камни,
камни домов, дворцов, - как орут теперь дырявыми глотками по дорогам! Железо
пело - бежало в морях, в горах... звонило по подойникам, на фермах, славной
молочной песенкой, и коровы трубили благодатной сытью. Пели сады, вызванные
из дикости, смеялись мириадами сладких глаз. Виноградники набирали грезы,
пьянели землей и солнцем... Пузатые бочки дубов ленивых, барабаны будущего
оркестра, хранили свои октавы и гром литавр... А корабли, с мигающими
глазами, незасыпающими в ночи?! А ливнем лившаяся в железное чрево их
золотая и розовая пшеница свое пела, тихую песню тихо родивших ее полей... И
звоны ветра, и шелест трав, и неслышная музыка на горах, начинающаяся
розовым лучом солнца... - какой вселенский оркестр! И плетущийся
старик-нищий, кусок глины и солнца, осколок человечий, - и он тянул свою
песню, доверчиво становился перед чужим порогом... Ему отворяли дверь, и он,
чужой и родной, убогая связь людская, засыпал под своим кровом. Ходил по
жизни ласковый Кто-то, благостно сеял душевную мудрость в людях...
Или то сон мне снился, и не было звуков чарующего оркестра? Я знаю - не
сон это. Все это было в жизни.
Я же ходил и по темным дорогам Севера; и по белым дорогам Юга. Я
доверчиво говорил с людьми, и люди доверчиво отвечали мне, и Христос
невидимо ходил с нами. Чужие поля были мои поля, и далекая песня незнакомого
хутора меня манила. Шаги встречного на глухой дороге были шаги моего
товарища по жизни, и не было от них страха. И ночлеги в полях, и ласковость
родной речи... Правила всем и всеми старая, мудрая Жизнь-Хозяйка!
И вот - сбился оркестр чудесный, спутались его инструменты, - и трубы,
и скрипки лопнули... Шум и рев! И не попадись на дороге, не протяни руку -
оторвут и руку, и голову, и самый язык из гортани вырвут, и исколют сердце.
Это они в голове - шумы-ревы развалившегося оркестра!
Шуршит за изгородью, шипит... будто змеи ползут на садик. Я вижу через
шиповник - ползет гора хвороста и дерев, со свежими остриями рубки. Шипит
хвостом по камням дороги. Ползет гора хворосту, придавила человека.
Останавливается, передыхает - и слышу глухой голос из-под горы:
- Добрый день...
Через редкий шиповник я вижу волосатые ноги, в ссадинах, мотающиеся от
слабости.
- Добрый день, Дрозд. Свалите пока, передохните. - Нет уж... потом и не
подымешь...
Это почтальон Дрозд. Почтальон когда-то... Теперь?.. Какие теперь и
откуда письма?!
Правда, в первый же день прихода завоеватели объявили "сношения со всем
миром". Пришел на горку пьяный Павляк, комиссар-коммунист недавний,
бахвалился:
- Установил сношения с Францией... с чем угодно! Пу-усть попишут,
покажут связь... Как мух изловим!..
Не овладел Павляк с величием своей власти: выпрыгнул из окна, разбил
череп. И прекратились "сношения". Новый начальник, рыжебородый рассыльный,
рычит из-за решетки:
- Че... го-о?.. Никакой заграницы нету! одни контриционеры... мало вам
пи-сано? Будя, побаловали...
И вот сложил свою сумку Дрозд и - "занимается по хозяйству".
Каждый день поднимается он мимо моей усадьбы, с топором, с веревкой, -
идет за шоссе, за топливом - на зиму запасает. Я слышу его заботливые шаги
перед рассветом. Нарубит сухостоя и слег, навалит на себя гору и