Смекни!
smekni.com

Солнце мертвых (стр. 26 из 37)

Последний привет - глазок. Павка со мной простился - прислал на память.

Он же был такой добрый, он так доверчиво говорил - не дашь? И отходил

покорно. Мы первые с ним начинали утра... Он никогда не ушел бы - я первый

его покинул. И он, одинокий, гордый, отъединился на пустыре - ничей. Теперь

не будет и пустыря - ушел хозяин.

- Все к даче доктора, на тычок, ходил Павка, а у них ни крошки. Вчера у

нас занимать приходили. И что-то жареным пахло, будто индюшкой. А чего им

жарить?..

Доктор съел моего павлина?! Чушь какая... Не дядя ли Андрей? Он ведь

недавно спрашивал...

- А у нас другой гусь пропал! Это Андрей проклятый, некому больше...

Наш гусь все в их сад забирался, где у бассейна лягушки квакчут. Убью! вот

подстерегу к ночи да из двустволки в зад, утятником! Меня не засудят, я

мальчишка... Скажу, с курка сорвалось!

Я беру остатки моего - не моего - павлина и с тихим чувством, как

нежный цветок, кладу на веранде - к усыхающему "кальвилю". Последнее из

отшедших. Пустоты все больше. Дотепливается последнее. А-а, пустяки какие!..

КРУГ АДСКИЙ

Тянется из неведомого клубка нить жизни - теплится, догорает. Не таится

ли в том клубке надежда? Сны мои - те же сны, нездешние. Не сны ли - моя

надежда, намечающаяся нить новой, нездешней жизни?.. Туда не через Ад ли

ведет дорога?.. Его не выдумали: есть Ад! Вот он и обманчивый круг его... -

море, горы... - экран чудесный. Ходят по кругу дни - бесцельной, бессменной

сменой. Путаются в днях люди, мечутся, ищут... выхода себе ищут. И я ищу.

Кружусь по садику, по колючкам, ищу, ищу... Черное, неизбывное - со мной

ходит. Не отойдет до смерти. Пусть и по смерти ходит.

Темнеет в моем саду. Молодой месяц уходит за горб горы. Почернела

Кастель, идет с Бабугана ночь. Под ним огневая точка - сухая трава горит, -

под будущую пшеницу?.. Не будут сеять пшеницу - последнее. Будут сеять

другие, кто выживет и дождется тучной земли, тленьем набравшей силы. Не

костер ли горит под Бабуганом? Не страшно ему гореть! Каждую ночь погибают

под ножом, под пулей. По всей округе, по всем дорогам. А круг все узится.

Везде доживают люди по пустынным дачкам, по шоссейным будкам, по хуторкам.

Застрявшие дорожные сторожа и сторожихи, былые прачки, беспомощные старухи,

матери с мелюзгой сыпучей. Некуда никому уйти. Пойти за горы? дотащиться до

перевала и умереть неслышно? Это они могут сделать дома. А в шоссейной будке

чего бояться? Изнасилуют девочку? Изнасилуют... а может и швырнут хлеба!..

Не убежишь из круга. Камню молиться, чтобы разверзлись горы и поглотили?

пожгло солнцем?..

Уйти? Бросить осиротевший домик и балочку, где орех-красавец? Последнее

поминание... Размечут, порубят, повырывают - сотрут следы. Я не уйду из

круга.

Табак весь вышел. Курю цикорий. Кто-то еще покупает книги, но у меня и

книг нет, зачем книги?! А кто-то покупает... кто-то говорил недавно про...

что? Да, Большая энциклопедия!.. Когда-то и я мечтал купить Большую

энциклопедию! Продавали ее "в роскошном переплете"... Купил кто-то по

полфунта хлеба... за том! Кто-то еще читает Большую энциклопедию... Да,

когда-то писали книги... стояли книги в роскошных переплетах, за стеклами...

Теперь я вспомнил... у Юрчихи тоже стояли, "в роскошных переплетах". Она и

продала за полфунта хлеба. Зачем ей книги, хоть и Большая энциклопедия! У

ней внучек лет двух - зачем малышу Большая энциклопедия? Разве он вырастет?

без матери, без отца... Старуха голову потеряла... Живет у самого моря, в

глухом саду. Сына у ней убили, невестка умерла от холеры. Живет старуха в

щели, с внучком. Там пустынно, и море шумит. Слушает она день и ночь свое

море. И муж и сын - моряками были, на своем море. Пришли и - убили сына. Не

будь лейтенантом. "Пожалуйте, лейтенант, за горы, от моря, - маленькие

формальности соблюсти!" Не уехал лейтенант за море, остался у своего моря.

Не оставили его у моря. Шумит оно у пустого сада и день и ночь, не дает

спать старухе. Сидит старуха, нахохлилась в темноте, - слушает, как шумит

море, как дышит мальчик. А жить надо: оставили ей залог - мальчик! У своего

моря - мальчик... И продала старуха лейтенантову шубу, запрятанную в камни.

Кому-то еще нужна шуба. Хорошая, с воротником шуба... Не старухе же надевать

ее! А внучек когда еще вырастет с отца, дорастет ли до шубы! Да еще и убить

могут... Придут и спросят: - А это у тебя чей мальчик?

Скажет им старуха:

- А это вот этого... того... сына моего, вот которого вы убили...

моряка-лейтенанта Российского флота! который родину защищал!

- А-а... - скажут, - лейтенанта?! Так ему... и надо! всех изводим...

Давай и мальчишку...

Могут. Убили в Ялте древнюю старуху? Убили. Идти не могла - прикладами

толкали - пойдешь! Руки дрожали, а толкали: приказано! От самого Бэла-Куна

свобода убивать вышла! Идти не можешь?! На дроги положили, днем, на глазах,

повезли к оврагу. И глубокого старика убили, но тот шел гордо. А за что

старуху? А портрет покойного мужа на столике держала - генерала, что русскую

крепость защищал от немцев. За то самое и убили. За что!.. Знают они, за что

убивать надо. Так и Юрчихина внучка могут. Вот и не нужна шуба. Правильно.

А говорят ли они по радио - всем - всем - всем:

"Убиваем старух, стариков, детей - всех - всех - всех! бросаем в шахты,

в овраги, топим! Планомерно-победоносно! заматываем насмерть!"?!..

Вчера умер в Профессорском Уголке старичок Голубинин... Бывало, в синих

очках ходил - ерзал, брюки старенькие, последние, дрожащей щеточкой чистил

на порожке... Три месяца выдержали в подвале... за что?! А зачем на море

после "октября" приехал? Бежать вздумал?! Отмолили старика - выпустили: на

ладан дышит! Привезли вчера к вечеру, а в одиннадцать - сподобил Господь -

помер в своей квартирке, чайку попил. Хоть чайку удалось попить!

А старуха Юрчиха добрая, как ребенок. Выменяла шубу на хлеб - на молоко

- на крупу, гостей созвала на пир: помяните новопреставленного! Все

приползли на пир: хлебца попробовать, в молочко помакать... - нет шубы!

Ходит по саду с внучком, на свое море смотрит... Придумывает - чем бы еще

попотчевать? Стулья да шкаф зеркальный... Набежит покупатель какой с базара

- отвалит хлеба и молока кувшин: опять приятно на людях есть. А если зима

придет?.. А можно и без зимы... можно устроить так, что и не придет зима

больше...

Ходит старуха по садику, внучка за ручку держит. На свое море смотрят.

Рассказывает про дедушку, как он по морю плавал, - вон и портрет его на

стене, в красной раме... Висел и - уполз со стенки. Пришли - спросили: "

- Это у тебя кто, старуха? почему канты на рукаве?

- А муж покойный... капитан, моряк...

Хотели взять капитана. Выплакала старуха: не военный капитан, а

торговый, дальнего плаванья. Слово только, что - капитан!

И запрятала старуха своего капитана в потайное место. Кружит по саду,

кружит... нет выхода.

Кружу по саду и я. Куда уйдешь?.. Везде все то же!.. Напрягаю

воображение, окидываю всю Россию... О ка-кая бескрайняя! С морей до морей...

все та же! все ту же... точат! Ей-то куда уйти?! Хлещет повсюду кровь...

бурьяны заполонили пашню...

В сумерках я вижу под кипарисом... белеет что-то! Откуда это?! Мятые

папироски... Табак?! Да, настоящий табак?! Добрая душа прислала...

папироски... Это, конечно, Марина Семеновна, кто же больше?.. Она, конечно.

Вчера она спросила меня - разве я курить бросил? Принес папиросы Вадик, не

смог отворить калитку, не докричался... - и бросил через шиповник, милый...

Вот, спасибо. Табак чудесно туманит голову...

НА ТИХОЙ ПРИСТАНИ

В густеющих сумерках я иду на Тихую Пристань. Она успокаивает меня. Там

- дети. Там - хоть призрачное - хозяйство. Там - слабенькая старушка еще

пытается что-то делать, не опускает руки. Ведет последнюю скрипку

разваливающегося оркестра. У ней - порядок. Все часы дня - ручные, и солнце

у ней - часы.

Козу уже подоили. Старушка загоняет уток - четыре штуки. Сидит под

грушей дядя Андрей, темный хохол, курит и сплевывает в колени. В новом своем

костюме - из парусины исправника, в мягкой, его же, шляпе.

- И вам не стыдно, дядя Андрей, - слышу, отчитывает его Марина

Семеновна. - А по-нашему, это воровством называется!..

- Ско-рые вы на слово, Марина Семеновна... - отвечает дядя Андрей -

заносится. - А чего робить, по-вашему? Я ж голодранец, оборвався, як... пес!

А кому тэпэрь на стульчиках лежать-кохаться? Нема ваших панов-паничей,

четыре срока на чердачке пустовають... Ну, товарищи заберуть... легше вам с

того будэ? И потом... вже усе народнее, как сказать...

- Как вы испоганились, дядя Андрей! Вы ж были честный человек, работали

на виноградниках, завели корову...

- Ну, шшо вы мне голову морочите? Ну, какая тэпэрь работа? И сезон

кончился... Пойду по весне на степь!

- Ничего не найдете на степу! Ни-чего! Экономии пустуют, мужики на себя

сами управятся...

- Верно говорите. Ну, и... так и сгадываю... чого мэнэ робить? ну,

чого? лысаго биса тешить?.. Нет у вас сердца настоящего!

Молчание. Утки вперевалочку подвигаются на ночлег.

- Яких утенков навоспитали... с листу будто! Уж вы не иначе слово какое

умеете... волшебное...

- Слово, голубчик... - сердится Марина Семеновна - За-бо-та! вот мое

какое слово! Я чужое не обдираю, винцо не сосу...

- О-пять - двадцать пять... Я с вами душевный разговор имею, а вы...

свербите! Вино я на свои пью... я поросенка выменял, кровного... А что такое

парусина? Полковник помер... Не помри он - здесь ему часу не жить! враз

конец, как он был исправник. Нам ученые люди говорили... по-лиция там,

попы... купцы, офицеря... - всех чтобы, до корня! Самые умные социалисты...

Из вас потом всего понаделаем по своему хвасо-ну! До слез кричали! У

Севастополи... Помогайте нам - все ваше будэ... Ну? и чья тэпэрь, выходит,

парусина? Вы - богачка против меня... а все парусиной тычете!