Смекни!
smekni.com

Солнце мертвых (стр. 27 из 37)

- Это я-то, богачка? Да вы лучше спать ступайте...

- Это уж я сам знаю, чего... спать ли...

- Вы не выражайтесь похабным словом!

- От-то-то-то!.. Вы... буржуйка против меня! Голому мне ходить? при вас

да без портков? А мне стыдно!..

- Ох, дядя Андрей! Попомните вы мое слово... подохнете! будут вас черви

есть!

- Червя... она усякого будэ исты... по писанию Закона! И вас будэ исты,

и грахва усякого, и... псяку. А поросенка я выменял, себя обеспечил... не

будет вам неприятности через его. А выпил я по семейной неприятности,

сказать... Я ей голову отмотаю, Лизавете, за мою корову! Хочь ее девчонка,

падчеря моя... с матросом спуталась... мне теперь на... плевать! Моя корова!

Жабы в худом водоеме начинают кряхтеть - кто громче. Кряхтит и дядя

Андрей. Когда он пьян, начинает в нем закипать смутная на что-то

досада-злость.

- Вам, дядя Андрей, время на другой бок валиться. На котором вчера

лежали?

- А что вы об себе так понимаете? Бок-бок... Хочу - на брюхо, хочу - на

... ляжу! Не закажете!

- Не смейте мне худых слов говорить!

- И вы мне голову не морочьте, что могете сады садить! Не могете вы

сады садить. А я по документу могу... от управления... Государственные

имущества! И печати наложены! Я на Альме у генерала Синявина садил, а он,

задави его болячка... не мог! Он по-ученому, а я из прахтики!

- Знаю я Синявина, очень хорошо знаю... и не врите!..

- Вы все-о знаете... А вот вы чого не знаете! Как матросики в

восемнадцатом году налетели... Первый допрос: "У вас сады огромадные? кровь

народную пьете... исплотация? Нам все известно по телеграхву!" Зараз повели

в сады! А у него строго было, порядку требовал... не дай Боже! Встревают

меня немедленно: что вы за человек? Ну, наймыт... ну? Строгой? Барин

строгой, говорю. Порядок требуют. Ладно, будет ему порядок! А был

дотошный... На усяком езенпляре обязательно чтобы ярлык, и про насекомое

знали. Заплакал, как его в сады привели. Погибнут мои сады! Дозвольте мне,

говорит, с любимой грушкой проститься... первый раз на ней плод вяжется!

Трогательно как, до совести... Допрашивают матросы: "А которое ваше дерево

дорогое-любимое?" А вот это! А у них была груша, от ливадийских сортов

привита. Ведите меня к груше "императрис"! А те смеются. Привели. Самая эта?

Эта. Только зацветать собирается! Дюжий один, ка-ак насутужился... - рраз, с

корнями! Вот вам - "императрис"! Из винтовки двое пришли - враз.

Контрицанер! Гляжу - готов генерал Синявин, Михаил Петрович! Понтсигар из

брюк вынули... А ещу были у них гуси с шишками на клюве, китайского

заводу... Гусей на штыке пожарили. Пир был...

- И вы попировали...

- Ну, я... за упокой души, сказать... помянул. Жалости подобно!

Понтсигар был знаменитый, с минограмой, от учеников даренный. За обученье

про насекомое. Вред очень понимали для садов. И все с ножичком, бывало,

ходит. И какой сучок вредный, зараз - чик! Са-ды у нас были...

- А чего вы с ними сделали! И с людьми, и с садами?.. Молчите, не

переговорите меня! А теперь - нет работы?! Да побий меня Боже, да чтобы вас

загодя черви не съели...

- Да сто усе полытика, Марина Семеновна! Я ж говорю, усе глупая

политика. А мы шо? Мы... нам Господь как положил? Усе православные

християне... шоб каждый трудывся... А уж за свою корову... голову ей,

гадюке, отмотаю! Надо и о зиме подумать... Ладно!..

У него назревает драма - всем известно.

С революцией дядя Андрей "занесся". Пришел с Альмы, из-под Севастополя,

к жене - к Лизавете-чернявой, - служила она при пансионе. Не пришел, а

верхом приехал! Не вышло из него дрогаля, да и возить стало нечего, - лошадь

продал. Пробовали с Одарюком спирт гнать - и тут не вышло. И стал дядя

Андрей при Лизавете жить, при корове. Вырастила Лизавета великими трудами

корову, с телушки воспитала. Выдала девчонку Гашку за матроса-головореза, с

морского пункта. Тут-то дядя Андрей и напоролся: думал корову себе забрать,

на свое хозяйство садиться, а тут - матрос!

- А в Чеку?! Выведу в расход в две минуты!

Это тебе не господин Синявин!

Засело семь человек матросов в наблюдательный пункт, на докторскую дачу

- смотреть за морем: не едет ли корабль контрреволюционный! Выгнали доктора

в пять минут, пчел из улья швырнули-подавили, мед поели. Сад весь

запакостили в отделку. Семеро молодцов - бугай бугаем.

- Командное у нас дело! На море в бинокли смотрим!

Народ отборный: шеи - бычьи, кулаки - свинчатки, зубы - слоновая кость.

Ходят - баркас баркасом, перекачиваются, - девкам и сласть, и гибель. На

пальцах перстни, на руках часики-браслетики, в штанах отборные портсигары -

квартирная добыча. Кругом голод, у матросов - бараньи тушки, сала, вина -

досыта. Дело сурьезное - морской пункт!

Попала Лизавета под высокую руку. Забрал к себе в пункт матрос девку

Гашку, забрал и приданое - корову, поставил в подвал под пункт. Стал матрос

молоко пить, девку любить. И сел дядя Андрей на мель: не возьмешь матроса!

Ходят матросы веселые, гладкие, по ночам из винтовок в море палят, по

садам остатния розы дорывают - для дам сердца.

- Роза - царица цветов, народное достояние! Пожгли заборы, загадили

сады - доломали. Пошли по садам догладывать коровы.

- Коровы - народное достояние! Пошли пропадать коровы. Вот и надумывает

дядя Андрей, как овладеть коровой.

- Из-под земли достану! Суд теперь наш народный!

Уходит дядя Андрей к себе, в исправничью дачку-флигель. Мы сидим в

темном дворике, под верандой. Вадик и Кольдик спят. Прелесть и Бубик-Сударь

- в надежной крепости.

- На глазах погибает человек... - говорит с сердцем Марина Семеновна. -

Говорю ему: налаживайте хозяйство! Видите я - старуха, и то борюсь, а вы и

свой и мой огородик стравили поросенку, пень попивать стало! Говорит,

порядку нет, не сообразишься! Вот где развал всего! Мы еще напрягаем

последние силы, а он готов. Как мухи гибнут! А все кричали - наше!

Меня трогает это упорное цеплянье, борьба за жизнь. Не удержать ей

мотыжку! Я беру ее сухенькую руку, благодарю за табак...

- Жизнь умирать не хочет, - говорит она с болью. - Ей нужно, нужно

помочь!..

Не может она поверить, что жизнь хочет покоя, смерти: хочет покрыться

камнем; что на наших глазах плывет, как снег на солнце. На ее глазах умирает

"розовое царство", валится черепица, тащут из плетня колья, рубят в саду

деревья. Чудачка... Останутся только разумные?! Останутся только - дикие,

сумеют урвать последнее. Я не хочу тревожить верующую душу, - у ней

внучки...

Приходит учительница с добычи. Приносит падалку и мешок виноградных

листьев. С утра она ничего не ела. Она хочет испечь лепешку. Хотят угостить

меня. Спасибо, я ел сегодня. Я даже пил молоко! Откуда? А добрая душа

принесла - сказала:

- Курочки занесутся, может... яичком отдадите.

Нет, мои курочки никогда не занесутся. Они все тают, не обрастают

зимним пером: и на перо нет сил...

ЧАТЫРДАГ ДЫШИТ

Всю ночь дьяволы громыхали крышей, стучали в стены, ломились в мою

мазанку, свистали, выли... - Чатырдаг ударил!

Вчера кроткое облачко лежало на его гребне. Сегодня он бурно "дышит".

Последняя позолота слетела с гор - почернели они зимней смертью. Вымело

догола кругом, и хоронившиеся за сенью дачки пугливо забелели. Теперь не

спрячешься, когда Чатырдаг дышит. Сколько же их раскидано, сирот горьких!

Вышли из лесов камни - смотрят. Теперь будут лежать - смотреть. Открыли горы

каменные глаза свои, недвижные и пустые... Когда Чатырдаг дышит, все горы

кричат - готовься! Татары это давно знают. И не боятся.

Ветер гонит меня к татарину - просить зерна за рубашку, проданную еще

летом. Не дает... Хоть табаку достану.

Туда, через городок, под кладбище. Иду по балкам, - глядят зевами на

меня. Виноградники ощетинились черными рогами - отдали чубуки на топливо.

Вот и сарай-дача, у пшеничной котловины, - жило здесь Рыбачихино семейство.

Прощай, Рыбачихино семейство! Потащились девчонки за перевал, поволокли

тощее свое тело - кому-нибудь на радость. Гудит ветер в недостроенной даче,

в пустом бетоне. Воет в своей лачуге Рыбачиха - над мальчиком - над

трехлеткой плачет, детолюбивая. Я знаю ее горе: помер мальчик. Послала

судьба на конец дней радость: к полдюжине девчонок прикинула мальчишку, -

придет время, будет с отцом в море ездить!

Приходила на горку девочка от Рыбачихи, плакалась:

- Один ведь у нас мальчишка-то... все жалеем! Помрет - больше мать-то и

сродить не сможет... уж очень теперь харчи плохие! Мать-то у нас еще

крепкая, сорок два годочка... еще бы сколько народила на харчах-то...

Все проели: и корову, и пай артельный. Помер на прошлой неделе старый

рыбак, наелся виноградного жмыху досыта, на сковородке жарил. Народил детей

полон баркас, дождался наконец своей власти и... ушел в дальнее плавание, а

детей оставил.

Гонит меня, сшибает ветром от Чатырдага. Проволока путается в ногах,

сорванная с оград. Не думаю я о ветре. Стоит передо мной Николай, рыбак

старый. На море никогда не плакал, а гоняло его штормягами и под Одессу, и

под Батум, - куда только не гоняло! А на земле заплакал. Сидел у печурки,

жарил "виноградные пироги". Сбились девчонки в кучку. Сидел и я у печурки,

смотрел, как побитым сизым кулаком мешал на сковородке старик "сладкую

пищу". Рассказывал - цедил по слову, - как ходил поговорить начистоту с

представителем своей власти, с товарищем Дерябой...

- Они... в "Ялы-Бахче"... все управление... сколько комнат! а мы...

дожидаем... из комнаты в комнату нас... гоняют... то девки стрыженые... то

мальчишки с этими... левонверами... печатками все стучат... хозяева наши

новые... неведомо откуда... в гроб заколачивают... с бородкой ни одного не

видал, солидного... все шатия...

Понимаю твою обиду, старик... понимаю, что и ты мог заплакать. От слез

легче. Калечный, кривобокий, просоленный морем, ты таки добился до комнаты Э