Смекни!
smekni.com

Солнце мертвых (стр. 8 из 37)

садами, где сажались и холились милые розы, привитые "собственною рукой".

Где кипарисами отмечались этапы жизни, где мысль покоряла камень. Где вы

теперь, почтенные созидатели - профессора, доктора, доценты, - насельники

дикого побережья земли татарской, близорукие и наивные, говорившие "вы" -

камням? кормильцы плутов-садовников, покорно платившие по счетам мошенников

всех сортов, занятые "прохождением Венеры через диск солнца", сторонники

"витализма и механизма", знатоки порфиритов и диоритов, продумыватели

гипотез, вскрыватели "мировой тайны"? Продумали вы свои дачки и

винограднички! Без вас решены все тайны. Ваши дворники волокут на базар

письменные столы и кресла, кровати и умывальники; книги ваши забрал хромой

архитектор, а садовники ободрали ваши складные стулья и нашили себе штанов

из парусины. Плюнули в кулаки - махом одним сволокли "рай" на землю! Где вы

теперь, рассеянные мечтатели?..

Бежали - зрячие. Под землю ушли - слепые. "Читают" что-то за воблу,

табак и полфунта соли - уставшие.

Дачки, дачки... Из той вон, серой, с черепичной крышей, взяли семерых

моряков-офицеров доверчивых, - угнали за горы и... "выслали на Север"... А в

этой, белой и тихой, за кипарисами, милый старичок жил, отставной казначей

какой-то. Любил посидеть у моря, бычков ловить. Пятилетняя внучка камушки

ему приносила:

- А вот сельдолик, дедя!

- Ну какой это сердолик! Нет, не сердолик это, а... шпат!

- Спать... А какой сельдолик, дедя?

- Такой... прозрачный, как твои глазки. А сейчас мы бычка изловим...

Вот и поищи сердолика... а вот и бычок-шельмец!

Любил ранним утром, когда так хорошо дышать, пойти с травяной сумочкой

на базар, за помидорчиками и огурчиками, за брынзой... Так и попался с

сумочкой. Пришли люди с красными звездами, а он, чудак, за помидорчиками на

базар идет, на синее море любуется, синий дымок пускает.

- Стой, тебе говорят, глухой черт! Почему шинель серая, военная?

погонная?!

- А... донашиваю, голубчики... казначеем когда-то был...

- Чем занимаешься?

- Бычков ловлю... да вот, на базар иду. На пенсии я теперь, от Белого

Креста пенсию получаю... вольный теперь казак.

- С Дону казак? За нами!

И взяли старичка с сумочкой. Увезли за горы. Сняли в подвале заношенную

шинель казачью, сняли бельишко рваное, и - в затылок. Плакала внучка в

пустой дачке, жалели ее люди: некому теперь за помидорчиками ходить, бычков

ловить... Чего же, глупая, плакать?! За дело взяли: не ходи за помидорчиками

в шинели!

Некуда глаза спрятать...

Вон, под Кастелью, на виноградниках, белый домик. До него версты три,

но он виден отчетливо: за ним черные кипарисы. Какие оттуда виды, море

какое, какой там воздух! Там рано расцветают подснежники, белый фарфор

кастельский, и виноград поспевает раньше - от горячего камня-диорита, и

фиалки цветут на целую неделю раньше. А какие там бывают утра! А сколько же

там дроздов черных поет весною, и как там тихо! Никто не пройдет, не проедет

за день. Вот где жить-то!..

Вчера ночью пришли туда - рожи в саже. Повернули женщин носами к

стенке: не подымать крику! Только разве Кастель услышит... Последнее

забрали: умирайте. А на прощанье ударили прикладом: помни! А этой ночью вон

за той горкой...

Поторкивает-трещит по лесистым холмам - катит-мчит. Автомобиль на Ялту?

Пылит по невидимой дороге. В горы, в леса уходит. Автомобили еще остались,

кого-то возят. Дела, конечно. Без дела кто же теперь кататься будет! Я

смыкаю глаза в истоме, дремотно, сквозь слабость слышу: то наплывает, то

замирает торканье. Грохот какой ужасный, словно падают горы. Или это кровью

в ушах гудит, шумит водопадами в голове... С чего бы это? Кружится голова -

вот-вот упадешь, сорвешься. А, не страшно. Теперь ничего не страшно.

Я опираюсь на кулаки, вглядываюсь к горам сквозь слабость. Зеленое в

меня смотрит, в шумах - дремучее... Погасает солнце, в глазах темнеет...

Ночь какая упала! Весь Бабуган заняла, дремучая. Дремучие боры-леса по

горам, стена лесная. Это давние те леса. Их корни везде в земле, я их

вырубаю мукой. О, какие они дремовые - холодом от них веет лесным подвалом!

Грызть-продираться через них надо, железным зубом. Шумит-гремит по горам, по

черным лесам-дубам - грохот какой гудящий! Валит-катит Баба-Яга в ступе

своей железной, пестом погоняет, помелом след заметает... помелом железным.

Это она шумит, сказка наша. Шумит-торкает по лесам, метет. Железной метлой

метет.

Гудит в моей голове черное слово - "метлой железной"! Откуда оно, это

проклятое слово? кто его вымолвил?.. "Помести Крым железной метлой"... Я до

боли хочу понять, откуда это. Кто-то сказал недавно... Я срываю с себя

одолевшую меня слабость, размыкаю глаза... Слепящее солнце стоит еще высоко

над раскаленной стеной Куш-Каи, зноем курятся горы. Катит автомобиль на

Ялту... Да где же сказка?

Вот она, сказка-явь! Пора, наконец, привыкнуть.

Я знаю: из-за тысячи верст, по радио, долетело приказ-слово, на синее

море пало:

"Помести Крым железной метлой! в море!"

Метут.

Катит-валит Баба-Яга по горам, по лесам, по долам - железной метлой

метет. Мчится автомобиль за Ялту. Дела, конечно. Без дела кто же теперь

кататься будет?

Это они, я знаю.

Спины у них - широкие, как плита, шеи - бычачьей толщи; глаза тяжелые,

как свинец, в кровяно-масляной пленке, сытые; руки-ласты могут плашмя убить.

Но бывают и другой стати: спины у них - узкие, рыбьи спины, шеи - хрящевый

жгут, глазки востренькие, с буравчиком, руки - цапкие, хлесткой жилки,

клещами давят...

Катит автомобиль на Ялту, петлит петли. Кружатся горы, проглянет и

уйдет море. Высматривают леса. Приглядывается солнце, помнит: Баба-Яга в

ступе своей несется, пестом погоняет, помелом след заметает... Солнце все

сказки помнит. И добела раскаленная Куш-Кая, плакат горный. Вписывает в

себя.

Время придет - прочтется.

С ВИЗИТОМ

Опятъ я слышу шаги... А, какой день сегодня!

Кто-то движется за шиповником, стариковски покашливает, подходит к моим

воротцам. Странная какая-то фигура... Неужели - доктор?!

Он самый, доктор. Чучело-доктор с мешковиной на шее - вместо шарфа, с

лохматыми ногами. Старик доктор Михайла Васильич - по белому зонтику

признаешь. Правда, зонтик теперь не совсем белый, в заплатках из дерюжки -

но все же зонтик. И за нищего не сойдет доктор: в пенсне - и нищий! Впрочем,

что теперь не возможно?!

Да, доктор. Только не тот старичок доктор, у которого индюшка

расколотила чашку, - тот на самом тычке живет, повыше, - а другой, нижний

доктор, из садов миндальных. Чудесные у него сады были! Жил он десятки лет в

миндальных своих садах, жил одиноко, глухо, со старухой нянькой, с женой и

сыном. Химией занимался, вегетарианил, опыты питания над собой и семьей

делал. Чудак был доктор.

- А, доктор!..

- Добрый день. Вот и к вам, с визитом. Хорошо здесь у вас, высоко...

далеко... не слышно...

- А чего слушать?..

- Мне доводится-таки слушать... матросики у меня соседи, с морского

пункта, за морем наблюдают. Ну, и... приходится слушать всякие по-этические

разговоры, эту самую "словесность". Да, язык наш очень бо-гатый, звучный...

Как у вас тихо! никаких таких звуков, в стороне от большой дороги. Да у вас

прямо молиться можно! Горы да море... да небо...

- Есть и у нас звуки и... знаки. Прошу, доктор!

Мы садимся над Виноградной балкой - в дневном салоне.

Эй, фотограф! бери в аппарат: картинка! Кто эти двое на краю балки? эти

чучела человечьи? Не угадаешь, заморский зритель, в пиджаках, смокингах и

визитках, бродящий беспечно по авеню, и штрассам, и стритам. Смотри, что за

шикарная обувь... от Пиронэ, черт возьми! от поставщиков короля английского

и президента французского, от самого черта в ступе! Туфли на докторе из

веревочного половика, прохвачены проволокой от электрического звонка, а

подошва из... кровельного железа!

- Практичная штука, месяц держит. На постолы татарские не могу сбиться,

а все мои "европейские" сапоги и ботинки... тю-тю! Слыхали - все у меня

изъ-я-ли, все "излишки"?.. Как у нас раздевать умеют!, ка-ак у-ме-ют!.. что

за народ спо-собный!..

Я слыхал и другое. Отняли у доктора и полфунта соломистого хлеба, паек

из врачебного союза.

- Да, кол-ле-ги... Говорят коллеги, что теперь "жизнь - борьба", а

практикой я не занимаюсь! А "нетрудящийся да не ест"! И апостола за бока, на

потребу если...

Он смотрит совсем спокойно: жизнь уже за порогом. Совсем белая, кругло

подстриженная бородка придает его стариковскому лицу мягкость, глазам -

уютность. Лучистые морщинки у глаз и восковой лоб в складках делают его

похожим на древнерусского старца: был когда-то таким Сергий Преподобный,

Серафим Саровский... Встреть у монастырских ворот - подашь семитку.

Доктор немного странный. Говорят про него - чудашный. Продал недавно

участок миндального сада с хорошим домом, выстроил себе новый домик, "из

лучинок", а остаток денег выменял на катушки ниток, на башмаки и на платье.

- Ведь деньги скоро ничего не будут стоить! И вот, у него отняли все

катушки, все штаны и рубашки - все "излишки". В этом году он похоронил

старуху няньку, сумасшедшего сына Федю и жену - недавно. - Наталья Семеновна

моя всегда была строгая вегетарианка, и вот, цингой заболела. Последние дни

- все равно, думаю, опыт кончен! - купил я ей на последнее барашка, котлетки

сделал... С каким восторгом она котлетку съела! И лучше, что померла. Лучше

теперь в земле, чем на земле.

У доктора дрожат руки, трясется челюсть. Губы его белесы, десны

синеваты, взгляд мутный. Я знаю, что и он - уходит. Теперь на всем лежит

печать ухода. И - не страшно.

- А слыхали, какой я ей оригинальный гроб справил? -

прищурился-усмехнулся доктор. - Помните, в столовой у нас был такой...