Анна Ахматова 3 (стр. 1 из 3)

Анна Ахматова

Ахматова, Анна Андреевна (настоящая фамилия Горенко) (1889-1966) — русский поэт. Родилась 11 (23) июня 1889 года под Одессой в семье потомственного дворянина, отставного инженера-механика флота А.А.Горенко. Со стороны матери И.Э.Стоговой А.Ахматова состояла в отдаленном родстве с Анной Буниной — первой русской поэтессой. Своим предком по материнской линии Ахматова считала легендарного ордынского хана Ахмата, от имени которого и образовала свой псевдоним.

Детство и отрочество Ахматовой прошли в Царском селе — городке юного Пушкина. Здесь Ахматова застала «краешек эпохи, в которой жил Пушкин»: видела царскосельские водопады, воспетые «смуглым отроком», «зеленое, сырое великолепие парков». Помнила она и Петербург 19 в. — «дотрамвайный, лошадиный, конный, коночный, грохочущий и скрежещущий, завешанный с ног до головы вывесками». Детство осталось в ее памяти царскосельским великолепием и черноморским привольем (каждое лето она проводила под Севастополем, где за свою смелость и своенравие получила кличку «дикая девочка»).

«Последняя великая представительница великой русской дворянской культуры, Ахматова в себя всю эту культуру вобрала и претворила в музыку», — откликнулся на ее гибель Н.Струве.

Годы детства и отрочества не были для Ахматовой безоблачными: в 1905 расстались родители, мать увезла больных туберкулезом дочерей в Евпаторию, и здесь «дикая девочка» столкнулась с бытом «чужих, грубых и грязных городов», пережила любовную драму, пыталась покончить с собой. Последний класс гимназии Ахматова проходила в Киеве, затем поступила на юридический факультет Высших женских курсов, где выучила латынь, позволившую ей впоследствии свободно овладеть итальянским языком, читать Данте в подлиннике. К юридическим дисциплинам Ахматова вскоре охладела и продолжила образование на Высших историко-литературных курсах Раева в Петербурге.

В 1910 Ахматова вышла замуж за Николая Гумилева и уехала на месяц в Париж. Это было ее первое знакомство с Европой, от которой после октябрьской революции Ахматова оказалась отрезанной на долгие десятилетия, не переставая при этом беседовать со своими современниками во всеевропейском интеллектуальном пространстве. «У нас отняли пространство и время», — говорила она Н.Струве в 1965. Однако сама Ахматова никогда не покидала «воздушных путей» европейской культуры, ее пространства и времени, не ослабляла «переклички голосов».

Николай Гумилев ввел Ахматову в литературно-художественную среду Петербурга, в которой ее имя рано обрело значимость. Популярной стала не только поэтическая манера Ахматовой, но и ее облик: она поражала современников своей царственностью, величавостью, ей, как королеве, оказывали особые знаки внимания. Внешность Ахматовой вдохновляла художников: А.Модильяни, Н.Альтмана, К.Петрова-Водкина, З.Серебрякову, А.Данько, Н.Тырсу, А.Тышлера.

Первый сборник Ахматовой Вечер появился в 1912 и был сразу же замечен критикой. В том же 1912 родился единственный сын Ахматовой Лев Гумилев.

Годы вступления Ахматовой в литературу — время кризиса символизма. «В 1910 году явно обозначился кризис символизма и начинающие поэты уже не примыкали к этому течению. Одни шли в акмеизм, другие — в футуризм. () Я стала акмеисткой. Наш бунт против символизма вполне правомерен, потому что мы чувствовали себя людьми ХХ века и не хотели оставаться в предыдущем», - писала Ахматова, добавляя при этом, что акмеизм рос из наблюдений Николая Гумилева над ее поэзией. Выбор Ахматовой в пользу акмеистической школы был выбором в пользу нового, более тревожного и драматичного и, в конечном счете, более человечного мироощущения. В первом же сборнике, в «бедных стихах пустейшей девочки» — как на склоне лет о них отзывалась прошедшая ужасы советской действительности Ахматова, Вечная Женственность символистов была заменена земной женственностью. «Она пишет стихи как бы перед мужчиной, а надо как бы перед Богом», - прокомментировал выход стихов Ахматовой А.Блок.

Любовные чувства представали в Вечере в разных обличьях, но героиня неизменно оказывалась страдающей, обманутой, отвергнутой. «Она первая обнаружила, что быть нелюбимой поэтично», — писал об Ахматовой К.Чуковский. В несчастной любви Ахматовой виделось не проклятье, а источник творчества: три части сборника были названы Любовь, Обман, Муза. Изящество и хрупкая женственность сочетались в поэзии Ахматовой с не по-женски мужественным принятием страдания. В молитвенно-сосредоточенной атмосфере Вечера сливались боль и благодать: поэт благодарил за то, за что обычно проклинают. Слова Гамлета (Гамлет), гонящего Офелию «в монастырь или замуж за дурака», восприняты с обидой, мстительной памятливостью (Принцы только такое всегда говорят…), но тут же звучит иная нота — преклонение перед царственностью этой несправедливой речи:

Но я эту запомнила речь, —

Пусть струится она сто веков подряд

Горностаевой мантией с плеч.

Прославлением боли открывалось и знаменитое стихотворение Сероглазый король:

Слава тебе, безысходная боль!

Умер вчера сероглазый король.

Одно из требований акмеистов — смотреть на мир глазами первооткрывателя. Но в Вечере не было ликования первочеловека, обозревающего свои владения: взгляд Ахматовой не приветственный, а прощальный. К 1912 она потеряла двух сестер - они умерли от туберкулеза — и у юной Анны Горенко были все основания полагать, что ее ожидает та же участь. «И кто бы поверил, что я задумана так надолго, и почему я этого не знала», — признавалась она, перейдя шестидесятилетний рубеж. Но в 1910-1912 Ахматовой владело чувство краткодневности, она жила с предчувствием скорой смерти. Не только популярное стихотворение, но и вся лирика той поры воспевала «последнюю встречу». Из 46 стихотворений, вошедших в Вечер, почти половина посвящена смерти и расставанию. Но, в отличие от поэтов-символистов, Ахматова не связывала смерть и разлуку с чувствами тоски, безысходности. Ожидание смерти рождало в Вечере не безутешную скорбь, а закатное переживание красоты мира, способность «замечать все, как новое». «В минуту крайней опасности, в одну короткую секунду мы вспоминаем столько, сколько не представится нашей памяти в долгий час», — предварял Вечер М.Кузмин. Повседневные мелочи превратились в поэзии Ахматовой в «одухотворенную предметность», в поразительно точной, емкой детали «заколотился пульс живой человеческой судьбы» (Вяч.Иванов). Самая знаменитая из таких деталей — перчатка в Песне последней встречи, овеществлявшая внутренне драматичный жест. «Ахматова одним ударом дает все женское и все лирическое смятение, — всю эмпирику! - одним росчерком пера увековечивает исконный первый жест женщины и поэта», — писала о Песне последней встречи М.Цветаева. Истоки острой и своеобразной поэтической формы Ахматовой — в «психологическом символизме» Ин.Анненского, в русской психологической прозе ХIХ века — Анне Карениной Л.Толстого, Дворянском гнезде И.Тургенева, романах Ф.Достоевского.

В мае 1914, перед началом Первой мировой войны, вышел второй сборник Ахматовой Четки. 1914 год она считала переломным в судьбе России, началом «не календарного, настоящего ХХ века». «Казалось, маленькая книга любовной лирики начинающего автора должна была потонуть в мировых событиях. Время распорядилось иначе», — писала она в автобиографических заметках. С момента появления в 1914 году до 1923 Четки переиздавались 9 раз - редкий успех для «начинающего автора». В сборнике была продолжена линия Вечера: большая внутренняя сосредоточенность, напряженность психологического узора, лаконизм, точность наблюдений, отказ от напевности стиха, приверженность разговорной речи, приглушенные краски, сдержанные тона. Само название Четки указывало на «перебор» душевных состояний, приобретающих завершенность и напряжение молитвы. Во многих стихотворениях Четок — обобщение личных переживаний в приближенной к афоризму, эпиграмматической формуле:

Сколько просьб у любимой всегда!

У разлюбленной просьб не бывает,

Настоящую нежность не спутаешь

Ни с чем, и она тиха,

И не знать, что от счастья и славы

Безнадежно дряхлеют сердца.

Как и в Вечере, в Четках не раскрывалась, не претворялась в развернутый рассказ душевная драма героини — ее покинутость, одиночество: Ахматова говорила больше об обстановке происходящего, решая тем самым сложнейшую задачу соединения лирики и психологической повести. Чувство воплощалось в явлениях внешнего мира; подробности, детали становились свидетельствами душевных переживаний.

Тяготение Ахматовой к «дару геройского освещения человека», к строгой форме, сдержанности повествования было отмечено одним из первых ее критиков — Н.Недоброво. В 1915 он писал об авторе Вечера и Четок: «Изобилие поэтически претворенных мук — свидетельствует не о плаксивости по случаю жизненных пустяков, но открывает лирическую душу, скорее жесткую, чем слишком мягкую, скорее жестокую, чем слезливую, и уж явно господствующую, а не угнетенную». Ахматова высоко оценила это замечание, в котором была предугадана ее дальнейшая судьба: женщина, писавшая преимущественно о несчастной любви, в «осатанелые годы» сталинского террора гордо и самозабвенно заговорила от лица «стомильонного народа».

После ухода в 1914 Н.Гумилева на фронт Ахматова много времени проводила в Тверской губернии в имении Гумилевых Слепнево. Здесь четче обозначилась свойственная ее натуре старорусская, православная складка. Раннее не знакомая с деревней, она впервые «вышла под открытое небо», соприкоснулась со «скудной землей», крестьянством, «неяркими просторами» русской природы.

Для Гумилева Слепнево — «такая скучная не золотая старина». Ахматова же сравнивала Слепнево с аркой в архитектуре, через которую она вошла в жизнь своего народа: «Сначала маленькая, потом все больше и больше…». Торжественная простота Слепнева не избавляла от страданий, трагического восприятия действительности: в стихотворении той поры «запах хлеба» и «тоска» стоят в одной строке. Скорбь все сильнее овладевала Ахматовой, неслучайно ее облик воспринимался современниками как олицетворения печали, страдания. В Слепневе Ахматова написала большую часть стихотворений, вошедших в сборник Белая стая.