Чем, например, смешны эти самые пресловутые "стиляги" и так называемые "фифы"? Беда ведь не в том, что они о всех сил тщатся следовать за последними капрами заграничной моды, всегда при этом, конечно, опаздывая примерно годика на два и выглядя, так сказать, всемирными франтами позапрошлого года. Дело не в длине пиджака, чрезмерной узости брючек или юбок или, наоборот, в необозримой ширине клешей. Бог с ними, с фасонами,дело не в них! Беда в том, что эдакий хлыщ или подобная модница непременно стараются выглядеть иностранцами на нашей улице.
Помните, еще у Маяковского:
Он был
монтером Ваней, но,
в духе парижан, себе
присвоил званье:
"электротехник Жан".
Они и особую манеру речи себе присваивают - с какимто импортным шиком, который переняли с экрана, раз десять кряду просмотрев далеко не лучший заграничный кинофильм.
И походку-то они себе вырабатывают эдакую расслабленную, усталую, разухабисто-болтающуюся - дескать, обошли они чуть ли не весь мир на своих рубчатых подошвах, все на свете видели, все им наскучило - вот и притомились...
Ничем уже их не удивишь, ничто их, разочарованных, не расшевелит, разве только звуки рок-эн-ролла или твиста, от которых ноги у них сразу начинают дергаться, как у дохлой нагальванированной лягушки. Все в этих молодчиках и девицах - вранье, все - фальшивка, рассчитанная на дешевое доверие и не очень наблюдательный глаз завистливых зевак.
Ко ничем не лучше та манера, с которой любят одеваться и вести себя молодые люди, как будто очень далекие от стиляг и даже презирающие их, но выработавшие для себя свой особый стиль. Ходит такой парень в расклешенных сверх всякого устава брюках, в тельняшке, которая видна -под расстегнутого ворота рубахи. На руке у такого татуировка - якорь, русалки, вымпелы и прочая невытравимая "морская романтика". Одним словом, альбатрос, морская душа... А на самом-то деле он тех, о ком настоящие моряки говорят: "поперек борща на ложке плавал".
Кстати, если уж говорить о татуировке, то ее когдато моряки переняли у ряда племен Африки, Америки, Океании, где обычай выжигать на коже различные знаки НОСЕЛ ритуальный характер или превращался в манеру особым образом разукрашивать тело. У матросоз так называемая "наколка" когда-то была действительно вызвана определенными условиями морской службы. По знакам, по рисункам на коже опознавали моряков среди утопленников, выброшенных на берег после кораблекрушения. Сейчас на флоте ведется борьба с этими проявлениями сохранившейся, но уже ненужной традиции. А между тем мне не раз выпадал случай сталкиваться с юношами, которые когда-то по глупости, по молодости лет накололи себе на коже всевозможные узоры и теперь не знают, как от них бавиться. Приходится обращаться к врачу, но и он не всегда имеет возможность устранить эти нестирающиеся следы нелепого ухарского вкуса.
А тот жаргон, словесный мусор, блатные словечки, которыми еще порой любят уснащать речь некоторые молодые люди,- разве это, в сущности, не фальшивка? Просто старается парень прослыть человеком бывалым, видавшим виды, сквозь огонь, воду и медные трубы прошедшим.
Уголовники, те пользуются этим потайным жаргоном, так называемой "блатной музыкой", как определенным секретным кодом, чтобы не посвящать окружающих в их мерзкие воровские дела и оставаться непонятыми для посторонних.
А иной парень или какая-нибудь простодушная девица, чтобы, как они выражаются, "давить фасон", щеголяют подобными неблагозвучными словесами ради дрянного шика.
Хороший вкус - это прежде всего вкус здоровый, помогающий человеку видеть, познавать истинную красоту мира;
хороший вкус - это вкус взыскательный, требовательный, строгий, честный, то есть чурающийся всего ложного, фальшивого, поддельного. Хороший вкус прывает человека быть искренним, как говорят, оставаться всегда самим собой, то есть проявлять себя одинаково на словах и на деле, стремиться к подлинно прекрасному, а не внешне красивенькому, испытывать отвращение ко всякой подделке, к любого рода наигрышу.
Если, скажем, человек верного вкуса задумается над тем, что ему нужно расти, он не станет делать это за счет каких-нибудь внешних примет - увеличения каблуков или, скажем, кока иа голове, а серьезно займется своим развитием, духовным совершенствованием; он обогатит себя новыми знаниями, постарается подняться на более высокий уровень культуры. А ведь иной раз, слушая какого-нибудь велеречивого болтуна, так и чувствуешь, что он забрался на ходули выспренних, но мало что выражающих слов, чтобы образить этими "высокими" словами свои карликовые мысли...
Дурной вкус - это вкус ленивый, не дающий человеку серьезно задуматься над смыслом жни, над собственным поведением, над тем, какое место он занимает в обществе.
Плохой вкус - это вкус грубый, не умеющий распознавать истинную красоту и довольствующийся примитивной красивостью. Лев Толстой говорил, что такой вкус груб, даже если кажется утонченным, тяготеющим к каким-то особым ыскам, так как, по существу, не вникает в истинно прекрасное и способен воспринимать лишь то, что, грубо выражаясь, шибает в нос, оглушает первым впечатлением.
Дурной вкус-это прежде всего вкус "дешевенький", не умеющий находить верную оценку тому, что действительно дорого в жни, хотя и не набивается само на глаза.
И это вкус лживый: он готов прикрыть внешним блеском внутреннее невежество, он ревниво прислушивается к чужому толку, жадно, часто не разобравшись, торопливо следует за дешевой приманкой пустопорожнего, показного шика, легко мирится с кустарными, крикливо раскрашенными открытками на стене, с аляповатыми бумажными цветами ка комоде, простительными только на похоронах, да и то лишь в ту пору, когда нет живых цветов или трудно заказать искусственные металлические, матерчатые.
Кричащие, якобы соответствующие заграничной моде галстуки системы "павлиний глаз", шарфы всех цветов светофора, способные нарушить уличное движение, напрокат взятые с чужих уст ходовые стандартные обороты речи записных остроумцев, вроде: "красота, кто понимает", "свой в доску", "будьте покойнички", "ну, жмаю пять", "факт", "сила", "законно", "как штык", "на все сто", и, наконец, не по праву задержавшееся после войны, уместное и верно звучавшее лишь во фронтовом обиходе словечко "точно" - вот весьма распространенный арсенал средств и речений, которыми "оснащает" человека дурной вкус. Но подробнее об этом мы скажем дальше, в главе, специально посвященной вопросам языка и вкуса.
Люди дурного вкуса неспособны по-настсящему глубоко наслаждаться искусством. Дешевый, невзыскательный, лживый вкус приучает находить и в книге, и в спектакле, и в кинофильме лишь забавные случаи или занятные приключения, пикантные анекдотики, не вызывающие никаких чувств и мыслей. Невольно вырабатывается привычка противиться всему серьезному, правдивому, волнующему - всему тому, что дает настоящее искусство. Читателей подобного рода восхищают лишь незамысловатые, ловкие подвиги удачливых героев, маловероятные, но счастливые совпадения, роскошные прнания в любви, пышные описания богатых салонов - словом, все то, что давала так называемая бульварная, "галантерейная" литература, книги дурного пошиба, уводящие читателя от подлинной жни и отягощающие его суррогатными чувствами, чувствами-подделками и умильным враньем о придуманном благополучии.
* * *
Коммунистическая партия првала наших писателей, музыкантов, артистов, художников оправдать высокое доверие народа и вести беспощадную борьбу с теми ложными, а потому враждебными нам вкусами, которые стремятся навязать нашей молодежи некоторые зарубежные недруги.
Буржуазные идеологи различными ухищрениями пытаются уловить в свои сети души наших молодых людей.
В ход пускается все, только бы отучить их мыслить, чувствовать, чтобы расслабить волю, привить пошленький, обывательский вкус. Вот почему мы не можем быть безучастными ко всему, что пытается навязать нам, назойливо всучить под дымовой завесой болтовни о "свободном искусстве" враждебная нам пропаганда.
Когда мы говорим о формировании художественного вкуса, верных эстетических представлений у наших людей, мы прываем молодежь овладеть всеми сокровищами, накопленными духовной культурой человечества.
К сожалению, некоторые горе-воспитатели этого не понимают.
Однажды, например, мне передали редакции "Комсомольской правды" такое письмо:
"Пишу вам после спора на комсомольском собрании. На атом собрании речь шла о книгах Мопассана, Бальзака, Драйзера... Один старший товарищ поднялся и сказал, что нельзя читать проведения этих авторов. Я спросила - почему? Последовал ответ, что они нам ничего не дают, кроме морального разложения.
Когда я сказала, что они нам рассказывают о жни буржуазного общества, о самом капиталме, на мои слова засмеялись и сказали: "Зачем нам это знать, когда надо читать о нашем настоящем и будущем, о коммунме, а у Мопассана и Драйзера о коммунме ничего нет". В общем, мы договорились до того, что и Толстой и Пушкин тоже отошли в прошлое... В. Фомина*.
Ну что же, товарищ Фомина, не падайте духом! Встречались и мне такие люди когда-то. Придет, бывало, такой к нам на студенческую вечеринку, где соберут на стол немудреную снедь, осмотрит все критическим оком и сейчас же примется укорять нас: "Вкусно-то вкусно, да насчет жиров и калорийности слабо". Увидит на подоконнике раздобытую ради праздника примостившуюся стебельком в кружке розу-поморщится, принюхиваясь: "В крайнем случае хотя бы уж не белую, а красную поставили". Начнут ребята танцевать - он сейчас же: "Ну что зря топтаться, чуждый нам фасон перенимать! Уж если не сидится, так провели бы зарядочку, гимнастикой занялись". Попробует кто-то вспомнить старую песню "Гайда тройка, снег пушистый"-он опять против: "Ну что вы все гикаете? А по-моему, всем этим гайда тройкам, да Ги де Мопассанам грош цена, буржуазная отрыжка, икота прошлого".