Абдул уж не смеется и ни слова не говорит с ними.
Привезли на рассвете в аул, посадили на улице. Сбежались ребя 1000 та. Камнями, плетками бьют их, визжат.
Собрались татары в кружок, и старик из‑под горы пришел. Стали говорить. Слышит Жилин, что судят про них, что с ними делать. Одни говорят: надо их дальше в горы услать, а старик говорит: "надо убить". Абдул спорит, говорит: "я за них деньги отдал, я за них выкуп возьму". А старик говорит: "ничего они не заплатят, только беды наделают. И грех русских кормить. Убить, ‑ и кончено".
Разошлись. Подошел хозяин к Жилину, стал ему говорить:
‑ Если, ‑ говорит, ‑ мне не пришлют за вас выкуп, я через две недели вас запорю. А если затеешь опять бежать, ‑ я тебя как собаку убью. Пиши письмо, хорошенько пиши!
Принесли им бумаги, написали они письма. Набили на них колодки, отвели за мечеть. Там яма была аршин пяти, и спустили их в эту яму.
6
Житье им стало совсем дурное. Колодки не снимали и не выпускали на вольный свет. Кидали им туда тесто непеченое, как собакам, да в кувшине воду спускали. Вонь в яме, духота, мокрота. Костылин совсем разболелся, распух, и ломота во всем теле стала; и все стонет или спит. И Жилин приуныл, видит ‑ дело плохо. И не знает, как выбраться.
Начал он было подкапываться, да землю некуда кидать; увидал хозяин, пригрозил убить.
Сидит он раз в яме на корточках, думает об вольном житье, и скучно ему. Вдруг прямо ему на коленки лепешка упала, другая, и черешни посыпались. Поглядел кверху, а там Дина. Поглядела на него, посмеялась и убежала. Жилин и думает: "не поможет ли Дина?"
Расчистил он в яме местечко, наковырял глины, стал лепить кукол. Наделал людей, лошадей, собак, думает: "как придет Дина, брошу ей".
Только на другой день нет Дины. А слышит Жилин ‑ затопали лошади, проехали какие‑то, и собрались татары у мечети, спорят, кричат и поминают про русских. И слышит голос старика. Хорошенько не разобрал он, а догадывается, что русские близко подошли, и боятся татары, как бы в аул не зашли, и не знают, что с пленными делать.
Поговорили и ушли. Вдруг слышит ‑ зашуршало что‑то наверху. Видит: Дина присела на корточки, коленки выше головы торчат, свесилась, монисты висят, болтаются над ямой. Глазенки так и блестят, как звездочки; вынула из рукава две сырные лепешки, бросила ему. Жилин взял и говорит:
‑ Что давно не бывала? А я тебе игрушек наделал. На вот! ‑ Стал ей швырять по одной. А она головой мотает, не смотрит.
‑ Не надо, ‑ говорит. Помолчала, посидела и говорит: ‑ Иван! тебя убить хотят. ‑ Сама себе рукой на шею показывает.
‑ Кто убить хочет?
‑ Отец, ему старики велят. А мне тебя жалко.
Жилин и говорит:
‑ А коли тебе меня жалко, так ты мне палку длинную принеси.
Она головой мотает, ‑ что "нельзя". Он сложил руки, молится ей:
‑ Дина, пожалуйста! Динушка, принеси!
‑ Нельзя, ‑ говорит, ‑ увидят, все дома, ‑ и ушла.
Вот сидит вечером Жилин и думает: "что будет?" Все поглядывает вверх. Звезды видны, а месяц еще не всходил. Мулла прокричал, затихло все. Стал уже Жилин дремать, думает: "побоится девка".
Вдруг на голову ему глина посыпалась; глянул кверху ‑ шест длинный в тот край ямы тыкается. Потыкался, спускаться стал, ползет в яму. Обрадовался Жилин, схватил рукой, спустил ‑ шест здоровый. Он еще прежде этот шест на хозяйской крыше видел.
Поглядел вверх, ‑ звезды высоко на небе блестят; и над самою ямой, как у кошки, у Дины глаза в темноте светятся. Нагнулась она лицом на край ямы и шепчет: "Иван, Иван!" ‑ а сама руками у лица все машет, ‑ что "тише, мол".
‑ Что? ‑ говорит Жилин.
‑ Уехали все, только двое дома.
Жилин и говорит:
‑ Ну, Костылин, пойдем, попытаемся последний раз; я тебя подсажу.
Костылин и слушать не хочет.
‑ Нет, ‑ говорит, ‑ уж мне, видно, отсюда не выйти. Куда я пойду, когда и поворотиться нет сил?
‑ Ну, так прощай, ‑ не поминай лихом. ‑ Поцеловался с Кистылиным.
Ухватился за шест, велел Дине держать, полез. Раза два он обрывался, колодка мешала. Поддержал его Костылин, ‑ выбрался кое‑как наверх. Дина его тянет ручонками за рубаху, изо всех сил, сама смеется.
Взял Жилин шест и говорит:
‑ Снеси на место, Дина, а то хватятся, ‑ прибьют тебя.
Потащила она шест, а Жилин под гору пошел. Слез под кручь, взял камень вострый, стал замок с колодки выворачивать. А замок крепкий, ‑ никак не собьет, да и неловко. Слышит, бежит кто‑то с горы, легко попрыгивает. Думает: "верно, опять Дина". Прибежала Дина, взяла камень и говорит:
‑ Дай я.
Села на коленочки, начала выворачивать. Да ручонки тонкие, как прутики, ничего силы нет. Бросила камень, заплакала. Принялся опять Жилин за замок, а Дина села подле него на корточках, за плечо его держит. Оглянулся Жилин, видит ‑ налево за горой зарево красное загорелось, месяц встает. "Ну, ‑ думает, ‑ до месяца надо лощину пройти, до лесу добраться". Поднялся, бросил камень. Хоть в колодке, ‑ да надо идти.
‑ Прощай, ‑ говорит, ‑ Динушка. Век тебя помнить буду.
Ухватилась за него Дина: шарит по нем руками, ищет ‑ куда бы лепешки ему засунуть. Взял он лепешки.
‑ Спасибо, ‑ говорит, ‑ умница. Кто тебе без меня кукол делать будет? ‑ И погладил ее по голове.
Как заплачет Дина, закрылась руками, побежала на гору, как козочка прыгает. Только в темноте слышно ‑ монисты в косе по спине побрякивают.
Перекрестился Жилин, подхватил рукой замок на колодке, чтобы не бренчал, пошел по дороге, ‑ ногу волочит, а сам все на зарево поглядывает, где месяц встает. Дорогу он узнал. Прямиком идти верст восемь. Только бы до лесу дойти прежде, чем месяц совсем выйдет. Перешел он речку, ‑ побелел уже свет за горой. Пошел лощиной, идет, сам поглядывает: не видать еще месяца. Уж зарево посветлело и с одной стороны лощины все светлее, светлее становится. Ползет под гору тень, все к нему приближается.
Идет Жилин, все тени держится. Он спешит, а месяц еще скорее выбирается; уж и направо засветились макушки. Стал подходить к лесу, выбрался месяц из‑за гор, ‑ бело, светло совсем, как днем. На деревах все листочки видны. Тихо, светло по горам, как вымерло все. Только слышно ‑ внизу речка журчит.
Дошел до лесу ‑ никто не попался. Выбрал Жилин местечко в лесу потемнее, сел отдыхать.
Отдохнул, лепешку съел. Нашел камень, принялся опять колодку сбивать. Все руки избил, а не сбил. Поднялся, пошел по дороге. Прошел с версту, выбился из сил, ‑ ноги ломит. Ступит шагов десять и остановится. "Нечего делать, думает, ‑ буду тащиться, пока сила есть. А если сесть, так и не встану. До крепости мне не дойти, а как рассветет, ‑ лягу в лесу, переднюю, а ночью опять пойду".
Всю ночь шел. Только попались два татарина верхами, да Жилин издалека их услыхал, схоронился за дерево.
Уж стал месяц бледнеть, роса пала, близко к свету, а Жилин до края леса не дошел. "Ну, ‑ думает, ‑ еще тридцать шагов пройду, сверну в лес и сяду". Прошел тридцать шагов, видит ‑ лес кончается. Вышел на край ‑ совсем светло, как на ладонке перед ним степь и крепость, и налево, близехонько под горой, огни горят, тухнут, дым стелется и люди у костров.
Вгляделся ‑ видит: ружья блестят, казаки, солдаты.
Обрадовался Жилин, собрался с последними силами, пошел под гору. А сам думает: "избави бог, тут, в чистом поле, увидит конный татарин; хоть близко, а не уйдешь".
Только подумал ‑ глядь: налево, на бугре, стоят трое татар, десятины на две. Увидали его, ‑ пустились к нему. Так сердце у него и оборвалось. Замахал руками, закричал что было духу своим:
1000 ‑ Братцы! выручай! братцы!
Услыхали наши, ‑ выскочили казаки верховые. Пустились к нему ‑ наперерез татарам.
Казакам далеко, а татарам близко. Да уж и Жилин собрался с последней силой, подхватил рукой колодку, бежит к казакам, а сам себя не помнит, крестится и кричит:
‑ Братцы! братцы! братцы!
Казаков человек пятнадцать было.
Испугались татары, ‑ не доезжаючи, стали останавливаться. И подбежал Жилин к казакам.
Окружили его казаки, спрашивают: "кто он, что за человек, откуда?" А Жилин сам себя не помнит, плачет и приговаривает:
‑ Братцы! Братцы!
Выбежали солдаты, обступили Жилина; кто ему хлеба, кто каши, кто водки, кто шинелью прикрывает, кто колодку разбивает.
Узнали его офицеры, повезли в крепость. Обрадовались солдаты, товарищи собрались к Жилину.
Рассказал Жилин, как с ним все дело было, и говорит:
‑ Вот я и домой съездил, женился! Нет, уж, видно, не судьба моя.
И остался служить на Кавказе. А Костылина только еще через месяц выкупили за пять тысяч. Еле живого привезли.
МИКУЛУШКА СЕЛЯНИНОВИЧ
(Стихи‑сказка.)
Выезжал ли Вольга‑свет с дружиною
По селам, городам за получкою,
С мужиков выбирать дани‑выходы;
Выезжал ли сударь во чисто поле,
Услыхал во чистом поле пахаря:
Слышно ‑ пашет мужик да посвистыва(е)т,
Сдалека, слышно, сошка поскрипыва(е)т,
Сошники по камням, слышно, черкают,
А не видно нигде в поле пахаря.
И поехал Вольга к тому пахарю
Целый день ехал с утра до вечера,
А наехать не мог Вольга пахаря.
День другой ехал с утра до вечера,
А наехать не мог Вольга пахаря.
Слышно ‑ пашет мужик, да посвистыва(е)т,
Сдалека, слышно, сошка поскрипыва(е)т,
Сошнички по камням, слышно, черкают,
А не видно нигде в поле пахаря.
Третий день Вольга ехал до пабедья
Наезжает Вольга в поле пахаря:
В поле пашет мужик, да понукива(е)т,
С края в край он бороздку отвалива(е)т,
Камни, корни сохой выворачива(е)т:
Как заедет мужик‑от в один конец
Со другого конца и не виднушко.
А у пахаря сошка кленовенька,
Сошники во той сошке булатные,
Захлеснуты гужочки шелковеньки,
А кобылка во сошке соловенька.
Взговорит ли Вольга тому пахарю:
"Гой, мужик‑пахарек! Божья помощь те,
Божья помощь пахать да крестьянствовать,