- Ну и ладно, - сказала Рита. - Не пишет - и не надо. Давай теперь два дня не ходить на почту.
Павлик промолчал: два дня не ходить на почту - это было слишком. На следующий день он ни слова не говоря завернул опять к почте, но мать остановила его.
- Мы же договорились не ходить на почту, - сказала Рита.
- А вдруг нам пришло письмо! - ответил Павлик.
- Нет там никаких писем, - сказала Рита. - Знаешь что? Давай зайдем вечером, когда прибудет вторая почта.
Павлик неохотно согласился, и они отправились к морю. Настроение у них было неважное. Когда они стали спускаться на пляж, Павлик увидал мужчину с биноклем - Валентина Сергеевича. Он сидел, точно поджидал кого-то, и смотрел в бинокль в сторону моря.
- Опять этот здесь, - сказал Павлик. - Пойдем в другое место.
- Пойдем, - ответила Рита. - Мне, в конце концов, все равно, где купаться.
Потом они долго купались и долго загорали. А когда вертолет взлетел над ними - вертолетная площадка была тут же, на берегу моря, - Павлик сказал:
- Знаешь что? Пойду-ка я на почту. Вертолет ведь привозит из Адлера вторую почту.
- Возьми мой паспорт, - сказала Рита.
На почте, в окошке "До востребования", девушка уже знала Павлика, поэтому она, вопреки установленному правилу, выдала ему письмо по чужому паспорту.
На конверте рукой Глеба было написано: "Головиной М.П." В скобках: "Лично для Павлика".
Павлик тут же распечатал письмо и прочел.
"Дорогой Павлик, - писал Глеб. - Жизнь моя протекает без особых изменений. Буровая прошла только двести метров. Работаем медленно. Грунт крепкий - девятой категории! За восемь часов бурения проходим всего два-три метра. А нам надо будет пройти метров семьсот, чтобы выяснить предельную глубину и расположение рудного тела. До железорудного пласта еще не дошли. Я же пока по-прежнему хожу в тайгу и составляю геологическую карту местности. А то просто смешно - до сих пор нет геологической карты этого района. А здесь ведь полно ценнейших полезных ископаемых. В тайгу я хожу не один, а с двумя помощниками: Кешкой Савушкиным, сыном шофера, и Любой Смирновой, дочерью бульдозериста. Это, брат, такие ребята, что ой-ой-ой! Отличные промывальщики. Кешка - тот тайгу чувствует, выведет из любого болота лучше компаса. Он мечтает, как и ты, быть геологом." А Люба вообще девочка с очень интересной биографией. Она ни разу не была в городе. Все время живет по экспедициям.
У нас здесь прохладно, часто идут дожди и сильно шумит Ангара. Пиши чаще. Твой отец".
Павлик перечитал письмо и подумал, что мать так долго ждала этого письма, а ей в нем ни слова. Он пошел к морю и еще издали заметил, что мать смотрит в его сторону и, увидав в его руке письмо, радостно улыбнулась и быстро пошла ему навстречу. Она взяла конверт, удивилась, что он разорван, и посмотрела, кому адресовано письмо. Потом все же прочитала письмо одним духом и вернула сыну.
Павлик видел, что у матери совсем испортилось настроение, и подумал, что было бы хорошо, если бы они вдруг оказались на далекой Ангаре. И ничего, что там дождь и холодно. Счастливые какие-то там неизвестные Кешка и Любка, которые вместо него ходят в тайгу промывальщиками: моют породу и составляют геологическую карту с его отцом.
- Как ты думаешь, что сейчас делает Глеб?
- Ищет свою руду, - ответила Рита.
- Нет, он сейчас пишет нам новое письмо - мне и тебе. - Павлику хотелось успокоить мать.
- Тебе, может быть, он и пишет, а мне - нет. Он умеет не думать о том, что ему мешает работать. x x x
Через два дня от Глеба пришло второе письмо. Оно тоже было адресовано Павлику. Хорошо, что он пришел на почту снова один. Когда он возвращался с письмом, его остановил старшина Нанба.
- В нашем городе по улице запрещено разгуливать без рубашки, - сказал Нанба. - Нехорошо, молодой человек. Мы ведь не первобытные люди. Надо иметь скромность и уважение к населению.
Павлик отошел от Нанбы и стал читать письмо отца.
"Дорогой Павлик, - писал Глеб, - пишу это письмо из города. Сижу дома и пишу письмо. Никогда еще мне не приходилось быть дома одному. Слишком тихо. Даже холодильник не стрекочет - выключен. И телефон ни разу за целый день не позвонил. Вот так, брат.
В город я попал из-за нужды. Матюшин не привез труб для буровой. Странный он человек, этот Матюшин. Я ему долго доказывал, что он срывает мне работу буровой. А он мне отвечает:
- Зарплату ты получил вовремя?
- Вовремя, вовремя, - говорю, - и даже премию получил.
- И не волнуйся. На производстве тебя уважают. А эта твоя буровая, прости меня, идет сверх нормы. И что ты все стараешься, стараешься? Ноги свои не жалеешь, руки свои не жалеешь. А ведь они у тебя на всю жизнь одни. Дикий ты человек.
- Сейчас я пойду к начальнику экспедиции, - сказал я. - И все ему выложу про трубы.
- Что ты, понимаешь, Головин, что ты, понимаешь, панику сеешь. Паникер ты, понимаешь. Человек, то есть я, только приехал, устал с дороги. А ты ему вцепился в бороду: подавай трубы.
В общем, пришлось мне самому ехать в город за трубами. И знаешь, получилось это на редкость удачно. Купил новый дизельный мотор для буровой. Сильный дизель - у нас таких в экспедиции нет. Теперь работа на буровой пойдет быстрее. А еще я уговорил начальника управления провести сейсмическую разведку нашей местности. Пиши. Отец".
...Мать ждала Павлика дома. Он заранее спрятал конверт с письмом в карман рубашки, потому что не знал, что ей говорить.
Рита посмотрела в сторону сына и спросила:
- Получил?
- Да, - ответил Павлик. - Ничего особенного. Все хорошо. Только он скучает и ждет нас.
- Он пишет об этом? - спросила Рита.
- Не то что пишет, - ответил Павлик, - скорее, намекает.
Вечером Рита долго не могла заснуть. Тогда она окликнула Павлика, - хуже всего, когда не спится, а ты один. Но Павлик не ответил.
Рита зажгла свет и увидела в кармане рубашки письмо. Она оглянулась, не проснулся ли Павлик. Нет, Павлик не проснулся. Он лежал на боку, подсунув под щеку ладонь, совсем как Глеб.
Рита развернула письмо и стала читать. Она надеялась, что в письме есть хоть строчка, хоть полстрочки, где Глеб писал о ней. Она отлично знала Глеба и умела даже читать то, о чем он не писал, а только думал. Но сейчас, в этом письме, ни в словах, ни за словами о ней не было ни строчки. Видно, Глеб очень обиделся на Риту, раз ничего ей не писал. Видно, он считал, что она не права. Может быть, он подумал, что она, как многие другие, перестала ему верить.
Рита вышла за палисадник и села на скамейку. Было темно. Где-то лаяли собаки, где-то разговаривали. Вышел хозяин и сел рядом с Ритой. Это был совсем старый грузин, маленький, худой, с морщинистым, загорелым, иссушенным лицом. Говорил он с сильным грузинским акцентом.
- Гамарджоба, - сказал старик.
- Что такое гамарджоба? - спросила Рита.
- Редкое слово. По-русски - здравствуй. Но это не совсем точно. Я говорю: гамарджоба! Значит, желаю тебе успеха, победы.
- Хорошее слово, - сказала Рита.
- Раньше, очень давно, - сказал старик, - я подолгу сидел на этой скамейке один. Гулял один, уходил далеко в горы один. И совсем не скучал. А теперь не могу. Думаете, от старости? Стал ты старый, Ираклий, и поэтому тебе тяжело одному. - Старик замолчал.
Рита тоже молчала.
- Теперь мир какой-то беспокойный, - снова сказал старик. - И от этого у людей друг к другу больше нежности появилось.
Старик посмотрел на Риту и понял: она его не слушает. Но он не обиделся, нет. Он встал и сказал:
- Посидите одну минуту. Сейчас я вас угощу вином.
- Что вы! - ответила Рита. - Я не пью. И вам излишне беспокоиться.
- А... - сказал старик. - Какое беспокойство! Когда грузин угощает, он делает это от чистого сердца. Хорошему человеку ничего не жалко.
- А откуда вы знаете, что я хорошая? - спросила Рита.
- Если у человека глаза то грустные, то веселые, но никогда не бывают пустые, то этот человек хороший. Старый Ираклий редко ошибается.
Он ушел, а Рита подумала: "Вот видишь, Глеб, оказывается, я совсем не такая плохая. Это сказал сам старый Ираклий. Как жалко, что его слов не слыхал Павлик, - он бы обязательно написал тебе об этом в письме".
Пришел старик и принес Рите рог вина.
- Дочка, - сказал он, - ты когда-нибудь пила вино из рога?
- Нет, - ответила Рита.
- Пей, только голову закинь повыше, чтобы не пролить. Целый год в глиняном кувшине в земле стояло. Называется "Изабелла". Виноградное вино.
Рита взяла рог и глотнула вина.
- Подержи его во рту и сделай языком: цэ, цэ, цэ. А? Миндалем пахнет.
- Цэ, цэ, цэ, - сказала Рита. - Вкусное вино.
Старик взял у нее рог и допил вино.
- Теперь все твои мысли узнаю. - Он рассмеялся.
x x x
- Дорогой мой, проснись.
Павлик открыл глаза. В комнате стоял Гамарджоба. Так звали Павлик и Рита старика Ираклия.
- Сколько можно спать, дорогой! Вставай скорее.
- Доброе утро, Гамарджоба, - сказал Павлик. Ему нравилось это звучное грузинское слово, и он старался произносить его гортанно, как это делал старик. - А где Рита?
- О! Твоя мать, молодой человек, давно ушла на почту.
- А... - протянул Павлик.
Это была приятная новость. Видно, мать не хотела, чтобы он об этом знал. Видно, она потихоньку от него решила написать письмо отцу.
Старик посмотрел на Павлика и сказал:
- Впрочем, может быть, она ушла, например, на базар. Конечно, она ушла на базар. Сейчас ты встанешь, и я тебе открою один секрет.
Павлик оделся, и они вышли в сад. Старик подошел к миндальному дереву и сильно тряхнул его. Потом каблуком сапога разбил скорлупу одного миндального ореха, поднял сердцевину и отдал мальчику.
- Попробуй, - сказал старик.
Павлик попробовал.
- Вкусно? - спросил старик.
- Горько, - ответил Павлик.
- Это с непривычки, - сказал старик. - Но дело не в этом. Мы берем косточки миндаля - видишь, какие они красивые, продолговатые и плоские, - сушим на солнце, а потом острой горячей иглой пробиваем два отверстия и нанизываем на капроновую нить. А потом мы красим миндальные косточки в нежные цвета. Получаются восхитительные бусы. Такие бусы носили грузинки тысячу лет назад. А дальше: ты эти бусы даришь матери. Сыновья всегда должны что-нибудь дарить матерям.