РџРѕСЂРѕР№ РјРЅРµ СЃ удивительной ясностью вспоминаются вечера моего раннего детства. РќР°С?Р° больС?ая даже РїРѕ тем временам семья — РґРІРѕРµ детей, мама, бабуС?РєР°, тетя, ее дочь Рё кто-то еще — жила РЅР° паек отца Рё РЅР° его более чем СЃРєСЂРѕРјРЅСѓСЋ командирскую зарплату РІ тесном РґРѕРјРёРєРµ РЅР° РџРѕРєСЂРѕРІСЃРєРѕР№ РіРѕСЂРµ, РіРґРµ РЅРё Сѓ РєРѕРіРѕ РЅРµ было своей комнаты Рё никто, РєСЂРѕРјРµ меня, РЅРµ спал РІ одиночестве. РџСЂРё РґРѕРјРёС?РєРµ был РѕРіРѕСЂРѕРґ, которым занимались РІСЃРµ, потому что речь С?ла Рѕ хлебе насущном, Рё СЏ знаю, как РіРѕСЂСЏС‚ ладони, обожженные свежевыполотой травой, СЃ того трепетного возраста, которому уступают места РІ метро даже мужчины.
Так РІРѕС‚, Рѕ вечерах. Осенних или Р·РёРјРЅРёС…, СЃ бесконечными сумерками Рё желтым РєСЂСѓРіРѕРј керосиновой лампы. Отец сапожничает, столярничает или слесарничает, восстанавливая Рё латая; мать Рё тетка тоже латают, С?топают или переС?ивают; бабуС?РєР°, как правило, тихо поскрипывает ручной мельницей, размалывая льняной или конопляный жмых, который добавляют РІ кулеС?, оладьи или лепеС?РєРё, потому что хлеба РЅРµ хватает; сестры — Галя Рё Оля — попеременно читают вслух, Р° СЏ играю тут же, стараясь РЅРµ С?уметь. Рто обычный вечерний отдых, Рё никто РёР· нас Рё РЅРµ подозревает, что можно развалиться РІ кресле, вытянув РЅРѕРіРё, Рё, ничем РЅРµ утруждая РЅРё единую клеточку собственного РјРѕР·РіР°, часами глядеть РІ полированный ящик РЅР° чужую жизнь, будто РІ замочную скважину. Для всех нас искусство — РЅРµ только РІ процессе производства, РЅРѕ Рё РІ процессе потребления — серьезный, исстари РѕСЃРѕР±Рѕ уважаемый труд, Рё РјС‹ еще РЅРµ представляем, что литературу можно воспринимать глазея, зевая, закусывая, выпивая, болтая СЃ соседкой. РњС‹ еще СЃ благоговением воспринимаем СЛОВО, для нас еще РЅРµ существует понятия «отдых» РІ смысле абсолютного безделья, Рё человек, который РЅРµ трудится, заведомо воспринимается СЃ отрицательным знаком, если РѕРЅ Р·РґРѕСЂРѕРІ Рё психически полноценен.
Р’ «Толковом словаре» Даля нет существительного «отдых», есть лиС?СЊ глагол «отдыхать». Р? это понятно: для народа, тяжким трудом взыскующего хлеб СЃРІРѕР№, отдых был чем-то промежуто-чным, СЃСѓРіСѓР±Рѕ второстепенным Рё несущественным. Отдых для СЂСѓСЃСЃРєРѕРіРѕ человека — равно крестьянина или интеллигента — всегда выражался РІ смене деятельности РІ полном соответствии СЃ научным его пониманием.
РљРѕРіРґР° же РѕРЅ превратился РІ самоцель? Р’ пустое времяпрепровождение, ничегонеделание, РІ полудрему РїРѕРґ солнцем? РњС‹ Рё РЅРµ заметили, как отдых стал занимать неправомерно РјРЅРѕРіРѕ места РІ РЅР°С?РёС… разговорах, планах Рё, главное, интересах. Р’ РЅР°С?ем сознании «труд» Рё «отдых» как Р±С‹ поменялись местами: РјС‹ работаем для того, чтобы отдыхать, Р° РЅРµ отдыхаем, чтобы работать. Р? СЏ РЅРµ удивлюсь, коль РІ РЅРѕРІРѕРј «Толковом словаре» «труд» перестанет быть существительным, Р° вместо него останется глагол «трудиться». «Трудиться» — заниматься каким-либо трудом СЃ целью заработать денег РЅР° «отдых» (СЃРј.)В».
РЇ столь запальчиво РїРёС?Сѓ РѕР± этом повальном бедствии РЅР°С?ем, потому что СЃ детства был приучен глубоко презирать РґРІРµ СЏР·РІС‹ человеческого общества: идеализацию безделья Рё натужную, потную, лакейскую жажду приобретательства. РЇ понимаю, что неприлично ссылаться РЅР° собственную семью, РЅРѕ ведь СЏ еду СЃ ярмарки, Р° потому хочу РЅРёР·РєРѕ поклониться тем, кто посеял РІРѕ РјРЅРµ нетерпимость.
Я вырос в семье, где господствовал рациональный аскетизм: посуда — это то, из чего едят и пьют, мебель — на чем сидят или спят, одежда — для тепла, а дом — чтобы в нем жить, и ни для чего более. Любимым присловьем моего отца было:
— Не то важно, РёР· чего РїСЊРµС?СЊ, Р° то — СЃ кем РїСЊРµС?СЊ.
Р?Р· этого РІРѕРІСЃРµ РЅРµ следует, что отец «закладывал Р·Р° воротник»: РѕРЅ РЅРµ чурался рюмочки, РЅРѕ РґРѕ РІРѕР№РЅС‹ — только РїРѕ праздникам, Р° после РѕРЅРѕР№ — еще Рё РїРѕ воскресеньям. РћРЅ был беспредельно жизнелюбив Рё столь же беспредельно гостеприимен, РЅРѕ глагол «пить» подразумевал для него существительное «чай». РҐРѕСЂРѕС?Рѕ, если СЃ мамиными пирогами, РЅРѕ РїРёСЂРѕРіРё случались РЅРµ часто.
Принцип рационального аскетизма предполагает наличие необходимого Рё отсутствие того, без чего СЃРїРѕРєРѕР№РЅРѕ можно обойтись. Правда, РѕРґРЅРѕ «излиС?ество» Сѓ нас РІСЃРµ же было: РєРЅРёРіРё. Отца часто переводили СЃ места РЅР° место, Рё РјС‹ привыкли собираться. Р’СЃРµ переезды, как правило, соверС?ались внезапно, РіСЂРѕРјРѕРј среди СЏСЃРЅРѕРіРѕ неба. Отец РїСЂРёС…РѕРґРёР» СЃРѕ службы, как обычно, Рё РЅРµ СЃ РїРѕСЂРѕРіР°, РЅРµ РІРґСЂСѓРі, Р° СЃРЅСЏРІ сапоги, ремни Рё оружие, умывС?РёСЃСЊ Рё сев Р·Р° стол, припоминал, точно РјРёРјРѕС…РѕРґРѕРј:
— Да, меня переводят. Выезжаем послезавтра.
Р? начинались СЃР±РѕСЂС‹, лиС?енные лихорадочной суматохи, потому что каждый знал, что делать. РњРЅРµ, например, полагалось укладывать РєРЅРёРіРё. Возникла эта особая ответственность, РєРѕРіРґР° СЏ был ростом СЃ ящик, РЅРѕ Рё тогда никто РЅРµ проверял моей работы: родители старомодно считали, что недоверие унижает человеческую личность.
Рто-то СЏ теперь РїРѕРЅСЏР», что РѕРЅРё так считали, Р° тогда, кряхтя Рё СЃРѕРїСЏ — фолианты встречались! — осторожно снимал РєРЅРёРіРё СЃ полок, волок РёС… Рє ящикам Рё старательно укладывал СЂСЏРґ Р·Р° СЂСЏРґРѕРј. Р? дело даже РЅРµ РІ том, что РјРЅРµ доверяли упаковывать единственную ценность РЅРµ только РЅР°С?ей семьи, РЅРѕ Рё вообще всего человечества, как СЏ тогда сообразил, — дело РІ том, что СЏ физически, РґРѕ пота Рё ломоты РІ неокрепС?РёС… мускулах ощущал эту великую ценность. РЇ РїРѕ детскому, первому, Р° следовательно, Рё самому прочному опыту узнал, сколь весом человеческий труд, завещанный людям РЅР° века. Р?, становясь перед книгами РЅР° колени — иначе ведь РЅРµ упакуеС?СЊ, — СЏ еще бессознательно, еще РЅРµ понимая, РЅРѕ уже чувствуя, становился РЅР° колени перед светлыми гениями всех времен Рё народов.