По американской привычке не видеть ничего необыкновенного ни в быстром обогащении, ни в разорении, или по своему личному характеру, Бьюмонт не имел охоты ни восхититься величием ума, нажившего было три-четыре миллиона, ни скорбеть о таком разорении, после которого еще остались средства держать порядочного повара; а между тем надобно же было что-нибудь заметить в знак сочувствия чему-нибудь из длинной речи; потому он сказал:
- Да, это большое облегчение, когда семейство дружно переносит неприятности.
- Да вы как будто сомнительно говорите, Карл Яковлич. Вы думаете, что Катя задумчива, так это оттого, что она жалеет о богатстве? Нет, Карл Яковлич, нет, вы ее напрасно обижаете. У нас с ней другое горе: мы с ней изверились в людей, - сказал Полозов полушутливым, полусерьезным тоном, каким говорят о добрых, но неопытных мыслях детей опытные старики.
Катерина Васильевна покраснела. Ей было неприятно, что отец завел разговор о ее чувствах. Но, кроме отцовской любви, было и другое известное обстоятельство, по которому отец не был виноват: если не о чем говорить, но есть в комнате кошка или собака, заводится разговор о ней: если ни кошки, ни собаки нет, то о детях. Погода, уж только третья, крайняя степень безресурсности.
- Нет, папа, вы напрасно объясняете мою задумчивость таким высоким мотивом: вы знаете, у меня просто невеселый характер, и я скучаю.
- Быть невеселым, это как кому угодно, - сказал Бьюмонт: - но скучать, по моему мнению, неизвинительно, Скука в моде у наших братьев, англичан; но мы, американцы, не знаем ее. Нам некогда скучать: у нас слишком много дела. Я считаю, мне кажется (поправил он свой американизм) {160}, что и русский народ должен бы видеть себя в таком положении: по-моему, у него тоже слишком много дела на руках. Но действительно, я вижу в русских совершенно противное: они очень расположены хандрить. Сами англичане далеко не выдерживают сравнения с ними в этом. Английское общество, ославленное на всю Европу, и в том числе на всю Россию, скучнейшим в мире, настолько же разговорчивее, живее, веселее русского, насколько уступает в этом французскому. И ваши путешественники говорят вам о скуке англйского общества? Я не понимаю, где ж у этих людей глаза на свое домашнее!
- И русские правы, что хандрят, - сказала Катерина Васильевна: - какое ж у них дело? им нечего делать; они должны сидеть сложа руки. Укажите мне дело, и я, вероятно, не буду скучать.
- Вы хотите найти себе дело? О, за этим не должно быть остановки; вы видите вокруг себя такое невежество, извините, что я так отзываюсь о вашей стране, о вашей родине, - поправил он свой англицизм {161}: - но я сам в ней родился и вырос, считаю ее своею, потому не церемонюсь, - вы видите в ней турецкое невежество, японскую беспомощность. Я ненавижу вашу родину, потому что люблю ее, как свою, скажу я вам, подражая вашему поэту {162}. Но в ней много дела.
- Да; но один, а еще более, одна что может сделать?
- Но ведь ты же делаешь, Катя, - сказал Полозов: - я вам выдам ее секрет, Карл Яковлич. Она от скуки учит девочек. У нее каждый день бывают ее ученицы, и она возится с ними от 10 часов до часу, иногда больше.
Бьюмонт посмотрел на Катерину Васильевну с уважением:
- Вот это по-нашему, по-американски, - конечно, под американцами я понимаю только северные, свободные штаты; южные хуже всякой Мехики, почти так же гадки, как Бразилия (Бьюмонт был яростный аболиционист {163}), - это по-нашему; но в таком случае зачем же скучать?
- Разве это серьезное дело, m-r Бьюмонт? это не более, как развлечение, так я думаю; может быть, я ошибаюсь; может быть, вы назовете меня материалисткою...
- Вы ждете такого упрека от человека из нации, про которую все утверждают, что единственная цель и мысль ее - доллары?
- Вы шутите, но я серьезно боюсь, опасаюсь высказать вам мое мнение, - оно может казаться сходно с тем, что проповедуют обскуранты о бесполезности просвещения.
"Вот как! - подумал Бьюмонт: - неужели она дошла до этого? это становится интересно".
- Я сам обскурант, - сказал он: - я за безграмотных черных против цивилизованных владельцев их, в южных штатах, - извините, я отвлекся моей американской ненавистью. Но мне очень любопытно услышать ваше мнение.
- Оно очень прозаично, m-r Бьюмонт, но меня привела к нему жизнь. Мне кажется, дело, которым я занимаюсь, слишком одностороннее дело, и та сторона, на которую обращено оно, не первая сторона, на которую должны быть обращены заботы людей, желающих принести пользу народу. Я думаю так: дайте людям хлеб, читать они выучатся и сами. Начинать надобно с хлеба, иначе мы попусту истратим время.
- Почему ж вы не начинаете с того, с чего надобно начинать? - сказал Бьюмонт уже с некоторым одушевлением. - Это можно, я знаю примеры, у нас в Америке, - прибавил он.
- Я вам сказала: одна, что я могу начать? Я не знаю, как приняться; и если б знала, где у меня возможность? Девушка так связана во всем. Я независима у себя в комнате. Но что я могу сделать у себя в комнате? Положить на стол книжку и учить читать. Куда я могу идти одна? С кем я могу видеться одна? Какое дело я могу делать одна?
- Ты, кажется, выставляешь меня деспотом, Катя? - сказал отец: - уж в этом-то я неповинен с тех пор, как ты меня так проучила.
- Папа, ведь я краснею этого, я тогда была ребенок. Нет, папа, вы хороши, вы не стесняете. Стесняет общество. Правда, m-r Бьюмонт, что девушка в Америке не так связана?
- Да, мы можем этим гордиться; конечно, и у нас далеко не то, чему следует быть; но все-таки, какое сравнение с вами, европейцами. Все, что рассказывают вам о свободе женщины у нас, правда.
- Папа, поедем в Америку, когда m-r Бьюмонт купит у тебя завод, - сказала шутя Катерина Васильевна: - я там буду что-нибудь делать. Ах, как бы я была рада!
- Можно найти дело и в Петербурге, - сказал Бьюмонт.
- Укажите.
Бьюмонт две-три секунды колебался. "Но зачем же я и приехал сюда? И через кого же лучше узнать?" - подумал он.
- Вы не слышали? - есть опыт применения к делу тех принципов, которые выработаны в последнее время экономическою наукою: вы знаете их?
- Да, я читала; это, должно быть, очень интересно и полезно. И я могу принять в этом участие? Где ж это найти?
- Это основано г-жею Кирсановою.
- Кто она? ее муж медик?
- Вы его знаете? И он не сказал вам об этом деле?
- Это было давно, он тогда еще не был женат, а я была очень больна, - он приезжал несколько раз и спас меня. Ах, какой это человек! Похожа на него она?
Но как же познакомиться с Кирсановою? Бьюмонт рекомендует Катерину Васильевну Кирсановой? - Нет, Кирсановы даже не слышали его фамилии; но никакой рекомендации не надобно: Кирсанова, наверное, будет рада встретить такое сочувствие. Адрес надобно узнать там, где служит Кирсанов. XII
Вот каким образом произошло то, что Полозова познакомилась с Верой Павловною; она отправилась к ней на другой же день поутру; и Бьюмонт был так заинтересован, что вечером приехал узнать, как понравилось Катерине Васильевне новое знакомство и новое дело.
Катерина Васильевна была очень одушевлена. Грусти - никаких следов; задумчивость заменилась восторгом. Она с энтузиазмом рассказывала Бьюмонту, - а ведь уж рассказывала отцу, но от одного раза не унялась, о том, что видела поутру, и не было конца ее рассказу; да, теперь ее сердце было полно: живое дело найдено! Бьюмонт слушал внимательно; но разве можно слушать так? и она чуть не с гневом сказала:
- M-r Бьюмонт, я разочаровываюсь в вас: неужели это так мало действует на вас, что вам только интересно, - не больше?
- Катерина Васильевна, вы забываете, что я все это видел у нас, в Америке; для меня занимательны некоторые подробности; но само дело слишком знакомо мне. Интерес новизны тут могут иметь для меня только личности, которым обязано своим успехом это дело, новое у вас. Например, что вы можете рассказать мне о m-me Кирсановой?
- Ах, боже мой: разумеется, она мне чрезвычайно понравилась; она с такою любовью объясняла мне все.
- Это вы уж говорили.
- Чего ж вам больше? Что я могу сказать вам больше? Неужели ж мне было до того, чтобы думать о ней, когда у меня перед глазами было такое дело?
- Так, - сказал Бьюмонт, - я понимаю, что совершенно забываешь о лицах, когда заинтересован делом; однако, что ж вы можете сказать мне еще о m-me Кирсановой?
Катерина Васильевна стала собирать все свои воспоминания о Вере Павловне, но в них только и нашлось первое впечатление, которое сделала на нее Вера Павловна; она очень живо описала ее наружность, манеру говорить, все что бросается в глаза в минуту встречи с новым человеком; но дальше, дальше у нее в воспоминаниях уже, действительно, не было почти ничего, относящегося к Вере Павловне: мастерская, мастерская, мастерская, - и объяснения Веры Павловны о мастерской; эти объяснения она все понимала, но самой Веры Павловны во все следующее время, после первых слов встречи, она уж не понимала.
- Итак, на этот раз я обманулся в ожидании много узнать от вас о m-me Кирсановой; но я не отстану от вас; через несколько дней я опять стану расспрашивать вас о ней.
- Но почему ж вам самому не познакомиться с нею, если она так интересует вас?
- Мне хочется сделать это; может быть, я и сделаю, когда-нибудь. Но прежде я должен узнать о ней больше. - Бьмонт остановился на минуту. - Я думал, лучше ли просить вас, или не просить, кажется, лучше попросить; когда вам случится упоминать мою фамилию в разговорах с ними, не говорите, что я расспрашивал вас о ней или хочу когда-нибудь познакомиться с ними.
- Но это начинает походить на загадку, m-r Бьюмонт, - серьезным тоном сказала Катерина Васильевна. - Вы хотите через меня разузнавать о них, а сам хотите скрываться.