Смекни!
smekni.com

Компромисс (стр. 12 из 25)

- Живой? - спросила Белла.

- Почему живой? Натурально, мертвый, как положено. Только не Ильвес. Оказывается, трупы в морге перепутали...

- Чем же все это кончилось? - спросила Белла.

- Тем и кончилось. Похоронили чужого мужика. Не прерывать же трансляцию. А ночью поменяли гробы... И вообще, какая разница?! Суть одна, только разные... как бы это выразиться?

- Ипостаси, - подсказал я. Жбанков погрозил мне кулаком.

- Кошмар, - сказала Белла.

- Еще не то бывает, - воодушевился Жбанков, - я расскажу, как один повесился... Только выпьем сначала.

Я разлил остатки коньяка. Эви прикрыла рюмку ладонью.

- Уже пьяная.

- Никаких! - сказал Жбанков.

Девушки тоже закурили. Жбанков дождался тишины и продолжал:

- А как один повесился - это чистая хохма. Мужик по-черному гудел. Жена, естественно, пилит с утра до ночи. И вот он решил повеситься. Не совсем, а фиктивно. Короче - завернуть поганку. Жена пошла на работу. А он подтяжками за люстру уцепился и висит. Слышит - шаги. Жена с работы возвращается. Мужик глаза закатил. Для понта, естественно. А это была не жена. Соседка лет восьмидесяти, по делу. Заходит - висит мужик...

- Ужас, - сказала Белла.

- Старуха железная оказалась. Не то что в обморок... Подошла к мужику, стала карманы шмонать. А ему-то щекотно. Он и засмеялся. Тут старуха - раз и выключилась. И с концами. А он висит. Отцепиться не может. Приходит жена. Видит - такое дело. Бабка с концами и муж повесивши. Жена берет трубку, звонит: "Вася, у меня дома - тыща и одна ночь... Зато я теперь свободна. Приезжай..." А муж и говорит: "Я ему приеду... Я ему, пидору, глаз выколю..." Тут и жена отключилась. И тоже с концами...

- Ужас, - сказала Белла.

- Еще не такое бывает, - сказал Жбанков, - давайте выпьем!

- Баня готова, - сказала Эви.

- Это что же, раздеваться? - встревоженно спросил Жбанков, поправляя галстук.

- Естественно, - сказала Белла.

- Ногу, - говорю, - можешь отстегнуть.

- Какую ногу?

- Деревянную.

- Что? - закричал Жбанков. Потом он нагнулся и высоко задрал обе штанины. Его могучие голубоватые икры были стянуты пестрыми немодными резинками.

- Я в футбол до сих пор играю, - не унимался Жбанков. - У нас там пустырь... Малолетки тренируются... Выйдешь, бывало, с охмелюги...

- Баня готова, - сказала Эви.

Мы оказались в предбаннике. На стенах висели экзотические плакаты. Девушки исчезли за ширмой.

- Ну, Серж, понеслась душа в рай! - бормотал Жбанков.

Он разделся быстро, по-солдатски. Остался в просторных сатиновых трусах. На груди его синела пороховая татуировка. Бутылка с рюмкой, женский профиль и червовый туз. А посредине - надпись славянской вязью: "Вот что меня сгубило!"

- Пошли, - говорю.

В тесной, стилизованной под избу коробке было нестерпимо жарко. Термометр показывал девяносто градусов. Раскаленные доски пришлось окатить холодной водой.

На девушках были яркие современные купальники, по две узеньких волнующих тряпицы.

- Правила знаете? - улыбнулась Белла. - Металлические вещи нужно снять. Может быть ожог...

- Какие вещи? - спросил Жбанков.

- Шпильки, заколки, булавки...

- А зубы? - спросил Жбанков.

- Зубы можно оставить, - улыбнулась Белла и добавила: - Расскажите еще что-нибудь.

- Это - в момент. Я расскажу, как один свадьбу в дерьме утопил... - Девушки испуганно притихли. - Дружок мой на ассенизационном грузовике работал. Выгребал это самое дело. И была у него подруга, шибко грамотная. "Запах, - говорит, - от тебя нехороший". А он-то что может поделать? "Зато, - говорит, - платят нормально". "Шел бы в такси", - она ему говорит. "А какие там заработки? С воробьиный пуп?"... Год проходит. Нашла она себе друга. Без запаха. А моему дружку говорит: "Все. Разлюбила. Кранты..." Он, конечно, переживает. А у тех - свадьба. Наняли общественную столовую, пьют, гуляют... Дело к ночи... Тут мой дружок разворачивается на своем говновозе, пардон... Форточку открыл, шланг туда засунул и врубил насос... А у него в цистерне тонны четыре этого самого добра... Гостям в аккурат по колено. Шум, крики, вот тебе и "Горько!"... Милиция приехала... Общественную столовую актировать пришлось. А дружок мой получил законный семерик... Такие дела...

Девушки сидели притихшие и несколько обескураженные. Я невыносимо страдал от жары. Жбанков пребывал на вершине блаженства.

Мне все это стало надоедать. Алкоголь постепенно испарился. Я заметил, что Эви поглядывает на меня.

Не то с испугом, не то с уважением. Жбанков что-то горячо шептал Белле Константиновне.

- Давно в газете? - спрашиваю.

- Давно, - сказала Эви, - четыре месяца.

- Нравится?

- Да, очень нравится.

- А раньше?

- Что?

- Где ты до этого работала?

- Я не работала. Училась в школе.

У нее был детский рот и пушистая челка. Высказывалась она поспешно, добросовестно, слегка задыхаясь. Говорила с шершавым эстонским акцентом. Иногда чуть коверкала русские слова.

- Чего тебя в газету потянуло?

- А что?

- Много врать приходится.

- Нет. Я делаю корректуру. Сама еще не пишу. Писала статью, говорят - нехорошо...

- О чем?

- О сексе.

- О чем?!

- О сексе. Это важная тема. Надо специальные журналы и книги. Люди все равно делают секс, только много неправильное...

- А ты знаешь, как правильно?

- Да. Я ходила замуж.

- Где же твой муж?

- Утонул. Выпил коньяк и утонул. Он изучался в Тарту по химии.

- Прости, - говорю.

- Я читала много твои статьи. Очень много смешное. И очень часто многоточки... Сплошные многоточки... Я бы хотела работать в Таллинне. Здесь очень маленькая газета...

- Это еще впереди.

- Я знаю, что ты сказал про газету. Многие пишут не то самое, что есть. Я так не люблю.

- А что ты любишь?

- Я люблю стихи, люблю битлз... Сказать, что еще?

- Скажи.

- Я немного люблю тебя.

Мне показалось, что я ослышался. Чересчур это было неожиданно. Вот уж не думал, что меня так легко смутить...

- Ты очень красивый!

- В каком смысле?

- Ты - копия Омар Шариф.

- Кто такой Омар Шариф?

- О, Шариф! Это - прима!..

Жбанков неожиданно встал. Потянул на себя дверь. Неуклюже и стремительно ринулся по цементной лестнице к воде. На секунду замер, Взмахнул руками. Произвел звериный, неприличный вопль и рухнул...

Поднялся фонтан муаровых брызг. Со дна потревоженной реки всплыли какие-то банки, коряги и мусор.

Секунды три его не было видно. Затем вынырнула черная непутевая голова с безумными, как у месячного щенка, глазами. Жбанков, шатаясь, выбрался на берег. Его худые чресла были скульптурно облеплены длинными армейскими трусами.

Дважды обежав вокруг коттеджа с песней "Любо, братцы, любо!", Жбанков уселся на полку и закурил.

- Ну как? - спросила Белла.

- Нормально, - ответил фотограф, гулко хлопнув себя резинкой по животу.

- А вы? - спросила Белла, обращаясь ко мне.

- Предпочитаю душ.

В соседнем помещении имелась душевая кабина. Я умылся и стал одеваться.

"Семнадцатилетняя провинциальная дурочка, - твердил я, - выпила три рюмки коньяка и ошалела..." Я пошел в гостиную, налил себе джина с тоником. Снаружи доносились крики и плеск воды. Скоро появилась Эви, раскрасневшаяся, в мокром купальнике.

- Ты злой на меня?

- Нисколько.

- Я вижу... Дай я тебя поцелую...

Тут я снова растерялся. И это при моем жизненном опыте...

- Нехорошую игру ты затеяла, - говорю.

- Я тебя не обманываю.

- Но мы завтра уезжаем.

- Ты будешь снова приходить...

Я шагнул к ней. Попробуйте оставаться благоразумным, если рядом семнадцатилетняя девчонка, которая только что вылезла из моря. Вернее, из реки..

- Ну, что ты? Что ты? - спрашиваю.

- Так всегда целуется Джуди Гарланд, - сказала Эви. - И еще она делает так...

Поразительно устроен человек! Или я один такой?! Знаешь, что вранье, примитивное райкомовское вранье, и липа, да еще с голливудским налетом - все знаешь И счастлив, как мальчишка...

У Эви были острые лопатки, а позвоночник из холодных морских камешков... Она тихо вскрикивала и дрожала.. Хрупкая пестрая бабочка в неплотно сжатом кулаке... Тут раздалось оглушительное: - Пардон!

В дверях маячил Жбанков. Я отпустил Эви. Он поставил на стол бутылку водки. Очевидно, пустил в ход свой резерв.

- Уже первый час, - сказал я, - нас ждут в райкоме.

- Какой ты сознательный, - усмехнулся Жбанков.

Эви пошла одеваться. Белла Константиновна тоже переоделась. Теперь на ней был строгий, отчетно-перевыборный костюмчик.

И тут я подумал: ох, если бы не этот райком, не эта взбесившаяся корова!.. Жить бы тут и никаких ответственных заданий... Яхта, речка, молодые барышни... Пусть лгут, кокетничают, изображают уцененных голливудских звезд... Какое это счастье - женское притворство!.. Да, может, я ради таких вещей на свет произошел!.. Мне тридцать четыре года, и ни одного, ни единого беззаботного дня... Хотя бы день пожить без мыслей, без забот и без тоски... Нет, собирайся в райком... Это где часы, портреты, коридоры, бесконечная игра в серьезность...

- Люди! У меня открылось второе дыхание! - заявил Жбанков.

Я разлил водку. Себе - полный фужер. Эви коснулась моего рукава:

- Теперь не выпей... Потом...

- А, ладно!

- Тебя ждет Лийвак.

- Все будет хорошо.

- Что значит - будет? - рассердился Жбанков. - Все уже хорошо! У меня открылось второе дыхание! Поехали!

Белла включила приемник. Низкий баритон выпевал что-то мучительно актуальное:

"Истины нет в этом мире бушующем, Есть только миг. За него и держись... Есть только свет между прошлым и будущим, именно он называется - жизнь!"

Мы пили снова и снова. Эви сидела на полу возле моего кресла. Жбанков разглагольствовал, то и дело отлучаясь в уборную. Каждый раз он изысканно вопрошал: "Могу ли я ознакомиться с планировкой?" Неизменно добавляя: "В смысле - отлить..."

И вдруг я понял, что упустил момент, когда нужно было остановиться. Появились обманчивая легкость и кураж. Возникло ощущение силы и безнаказанности.

- В гробу я видел этот райком! Мишка, наливай!

Тут инициативу взяла Белла Константиновна:

- Мальчики, отделаемся, а потом... Я вызову машину.