Мелкие белесоватые кусочки Франц швырнул в сторону, и ветер понес их по газону.
-- Глупый...-- спокойно сказала Марта.-- Зачем ты это сделал? Он же меня спросит,-- наклеила ли я этот снимок в альбом...
-- Я альбом тоже когда-нибудь разорву,-- сказал Франц, чувствуя, как ноги у него вдруг ослабели от волнения.
Издалека, очень радостно, примчался Том: ему показалось, что Франц что-то бросил,-- вероятно, камешек. Но камешка нигде не оказалось.
И как-то вечером, следуя все тому же мучительному желанию утвердиться, освободиться, войти в свои права,-- Марта и Франц решили -- хоть один этот вечер -- пожить всласть, пожить так, как они потом заживут, устроить генеральную репетицию уже недалекого счастья.
-- Ты сегодня здесь хозяин,-- сказала она.-- Вот твой стол, вот твое кресло, вот, если хочешь, вечерняя газета.
Он скинул пиджак, прошелся по всем комнатам, как будто осматривая их, как будто вернувшись в свой теплый дом из далекого путешествия.
-- Все в порядке? --спросила она.--Ты доволен? Он обнял ее за плечо и они оба стали бок о бок перед зеркалом. Был он в этот вечер плохо выбрит, вместо жилета надел простоватый рыжий свитер,-- и в Марте тоже было что-то домашнее, тихое, ее волосы, недавно вымытые, лежали негладко, на ней была вязаная кофточка, которую она носила, только когда была совсем одна. -- Стой прямо. А то выходит, что мы одного роста. -- Так и есть,-- усмехнулся он.-- Смотри, я не могу вытянуться выше.
Потом он повалился в кожаное кресло, она села к нему на колени, и то, что она была довольно тяжеленькая, как-то подбавляло уюта.
-- Я люблю твое ухо,-- сказал он, приподнимая лошадиным движением губ прядь на ее виске.
В соседней комнате нежно и звучно заиграли часы. Франц тихо засмеялся.
-- Нет,-- ты подумай. Вдруг он бы вошел сейчас...
-- Кто?--спросила Марта.--Я не понимаю, о ком ты говоришь?
-- Да он. Вернулся бы, не предупредив. Он умеет так таинственно открывать двери.
-- Ах, ты о моем покойнике...--лениво сказала Марта, покачиваясь на его коленях.-- Нет,-- покойник у меня аккуратный. Всегда предупредит...
Молчание. В тишине явственно тикали далекие часы. -- Покойник...-- усмехнулся Франц,--...покойник... -- Ты его ясно помнишь? -- пробормотала Марта, почесывая нос об его плечо. -- Приблизительно. А ты? -- Я тоже. Это было так давно... Она вдруг подняла голову:
-- Франц,-- сказала она, сияя глазами,-- никто никогда не узнает!
Уже привыкший, уже совсем ручной, он молча закивал. -- Мы это сделали так просто, так точно...--сказала Марта, щурясь, словно вспоминала.--Ни тени подозрения. Ничего. Потому что за нас наша судьба. Иначе и не могло быть. Ты помнишь похороны? Он закивал опять.
-- Была оттепель. Помнишь? Я еще кашляла, но уже мягко... Молчание.
-- У меня, знаешь, чуть-чуть нога устала,-- шепнул Франц.-- Нет, постой, не вставай, сядь только иначе. Вот так.
-- Мое счастье, мое счастье...--сказала она.--Мой милый муж. Я никогда не думала, что могут быть такие браки, как наш...
Он скользнул губами по ее теплой шее и проговорил: -- Уж поздненько... Не пора ли нам спать. А? -- Какой ты... Спать захотел... Ну, ладно. Она встала, сильно в него упершись; потом вся вытянулась, расправилась...
-- Пойдем наверх,-- сказала она, мягко зевнув.-- В нашу спальню.
-- Можно? -- спросил Франц, но не двинулся с места. -- Конечно. Ну что же
ты,-- вставай. Уже половина одиннадцатого.
-- Я,--знаешь, все-таки покойника-то... побаиваюсь,-- сказал Франц, покусывая губы.
-- Ах, он только явится через неделю. Чего тут бояться.
-- Но все-таки... как же так... например, прислуга...
-- Глупости. Спят мертвым сном. На другой стороне дома.
-- Ну, хорошо,-- решился Франц.
Они потушили свет в гостиной, медленно поднялись по внутренней лестнице, короткой и скрипучей; пошли по голубенькому коридору.
-- Да что ты ходишь на цыпочках,-- громко рассмеялась Марта.--Пойми же,-- мы женаты, женаты...
Она показала ему пустую комнату для гимнастики, гардеробную, ванную и наконец спальню.
-- Покойник спал вон на той постели,-- сказала она.-- Но, конечно, белье с тех пор переменили. Если хочешь помыться или что, пойдем вот сюда, в ванную.
-- Нет, я тебя подожду здесь,-- сказал Франц, рассматривая куклу на ночном столике: долголягий негр во фраке. Она оставила дверь полуоткрытой. Платье ее уже лежало на стуле. Оттуда из полуоткрытой двери лился какой-то фарфоровый свет и доносилось журчание воды.
Он вдруг почувствовал, что в этой чужой, нестерпимо белой комнате, где все напоминает ему того... покойника,-- он раздеться не в состоянии. С отвращением он поглядел на постель, что была поближе к окну, на большие колодки под стулом,-- и ему стало попросту страшно.
Он прислушался. Ему почудилось, что за журчанием воды слышен еще какой-то звук, кто-то будто стукнул дверью внизу, где-то что-то скрипит и потрескивает. Мгновенно ошалев от страха, он кинулся к двери ванной; одновременно вышла оттуда Марта, розовая, растрепанная, в оранжевом пеньюаре.
-- Что-то произошло,-- сказал он быстрым плюющимся шепотом.-- Мы больше не одни. Ты прислушайся...
Марта нахмурилась и, приоткрыв дверь в коридор, постояла так, наклонив голову. -- Я тебя уверяю... Я слышал...
-- Мне тоже стало неприятно,-- тихо сказала Марта.-- Знаешь, милый, мы все-таки не должны так безумствовать. Ведь теперь уже недолго ждать. Ты лучше уходи. -- Но как же... там, внизу... Как я спущусь... -- Никого нет. Франц. Нельзя быть таким нервным. Вот, возьми ключ; завтра мне отдашь.
Она проводила его до лестницы, продолжая прислушиваться и чувствуя сама неприятное волнение.
Что-то внизу громко и раздраженно стукнуло. Франц остановился, ухватившись за перила. Но она облегченно рассмеялась.
-- Ах, я понимаю,-- сказала она,-- это там есть такая дверь. Дверь нижней уборной. Она всегда хлопает по ночам, если ее плотно не затворить.
-- Я, признаться, немножко испугался,-- выдохнул Франц.
-- Все-таки, милый, лучше уходи. Мы не должны рисковать.
Он обнял ее; она, улыбаясь, дала поцеловать себя в плечо, оттянув для этого кружево пеньюара, и оставалась стоять на площадке короткой, театрально-синей лестницы, пока он, сгорбившись поспешно отворял дверь.
Хватил по лицу сильный, чистый ветер. Гравий приятно захрустел под ногами. Франц глубоко набрал воздуха: затем чертыхнулся. Она была так хороша... Оранжевая, сияющая... если б он так легко не пугался... И его охватила тяжелая злоба при мысли, что призрак, покойник, выгнал его из дома, где по праву он, Франц, подлинный хозяин. Бормоча что-то на ходу, как часто с ним случалось в последнее время, он быстро пошел по темному тротуару, и затем, не глядя по сторонам, стал наискось переходить улицу в том месте, где всегда переходил, когда возвращался восвояси. Автомобильный рожок, гнусавый и яростный, заставил его отпрыгнуть. Франц, продолжая бормотать, ускорил шаг и завернул за угол. Меж тем таксомотор затормозил, неуверенно пристал к панели. Шофер слез и открыл дверцу, "Какой номер?--спросил он.--Я забыл номер". Никакого ответа. "Какой номер?"--повторил шофер и, протянув руку в темноту, потряс сидящего за плечо. Тот не сразу проснулся. Наконец он открыл глаза, привстал, вылез на тротуар. "Пятый,--ответил он на вопрос шофера.-- Вы немного промахнулись".
Окно спальни было освещено. Марта устраивала на ночь волосы. Вдруг она замерла с поднятыми локтями. Совершенно ясно она услышала громкий треск, как будто что-то упало. Она метнулась в коридор. Кто-то внизу, в передней, раскатисто смеялся,--знакомый смех. И смеялся он потому, что, неловко повернувшись с парой длинных лыж на плече, уронил их, сбил с подзеркальника белую щетку, взлетевшую бумерангом, и спотыкнулся о свои же чемодан. А затем, на мгновение, он узнал совершенное счастье. На лице Марты была изумительная улыбка. Он только не заметил, что глядит-то она не на него, а как-то через его голову, улыбаясь не ему, а доброй, умной судьбе, которая так просто и честно предотвратила нелепейшую катастрофу.
-- Нам повезло... Судьба нас чудом спасла,-- рассказывала она потом Францу.--Но это урок... Ты сам видишь: дольше тянуть невозможно. Раз пронесло, два пронесло, а затем -- крышка. И что тогда будет? Предположим, он даст мне развод. Что дальше? Я совершенно так же бедна, как и ты, мои родители разорены, живут, бедняги, у моей сестры в Гамбурге,--никто ни мне, ни тебе не поможет. Да и разве две-три тысячи, которые я могла бы в конце концов добыть, чем-нибудь помогли бы? Нет,-- нам нужно все... Франц пожал плечами:
--Зачем ты мне это говоришь? Мы об этом достаточно уже толковали. Я отлично знаю, что есть только один путь.
Она тогда поняла, увидев, какой скользкий, мутный блеск стоит в его зеленоватых глазах,--она поняла, что теперь она своего добилась, что подготовлен он совершенно, созрел окончательно, и что можно теперь приняться за дело. И действительно: своей воли у Франца уже не было, но он преломлял ее волю по-своему. Легкая выполнимость ее замысла стала ему очевидной благодаря очень простой игре чувств. Уже однажды они Драйера удалили. Был покойник; были даже все внешние признаки смерти: тошнота смерти, похороны, опустевшие комнаты, воспоминание о мертвом. Все было уже проделано на голой сцене, перед темным и пустым залом. Затем, с потрясающей неожиданностью труп откуда-то вернулся, заходил, заговорил,-- точь-в-точь, как живой. Но что из этого? Было легко и нестрашно положить этой мнимой жизни конец, из трупа опять сделать труп. И на этот раз окончательно.