III
В понедельник Франц размахнулся; он купил американские очки: оправа была черепаховая,--с той оговоркой, конечно, что черепаха тем и известна, что ее отлично и разнообразно подделывают. Как только вставлены были нужные стекла, он эти очки надел. На сердце, как и за ушами, стало уютно и покойно. Туман рассеялся. Свободные краски мира вошли снова в свои отчетливые берега.
Еще одно нужно было сделать, чтобы окончательно восстановить свою полновесность, осесть, утвердиться в свежерасчерченном мире: нужно было найти себе верное пристанище: Он снисходительно улыбнулся, вспомнив вчерашнееобещание Драйера платить и за то, и за се. Драйер --приятное, фантастическое и крайне полезное существо. И он совершенно прав: приодеться прямо необходимо. Сперва, однако,-- комнату...
День был бессолнечный, но сухой. Трезвым холодком веяло с низкого, сплошь белого неба. Таксомоторы были оливково-черные с отчетливым шашечным кантом по дверце. Там и сям синий почтовый ящик был заново покрашен,-- блестящий и липкий по-осеннему. Улицы в этом квартале были тихие, какими, собственно говоря, не полагалось быть улицам столицы. Он старался запомнить их названия, местонахождение аптеки, полиции. Ему не нравилось, что так много простора, муравчатых скверов, сосен и берез, строящихся домов, огородов, пустырей. Это слишком напоминало провинцию. В собаке, гулявшей с горничной, ему показалось, что он узнал Тома. Дети играли в мяч или хлестали по своим волчкам прямо на мостовой: так и он играл когда-то, в родном городке. В общем, только одно говорило ему, что он действительно в столице: некоторые прохожие были чудесно, прямо чудесно одеты! Например: клетчатые шаровары, подобранные мешком ниже колена, так что особенно тонкой казалась голень в шерстяном чулке; такого покроя, именно такого, он еще не видал. Затем был щеголь в двубортном пиджаке, очень широком в плечах и донельзя обтянутом на бедрах, и в штанах неимоверных, просторных, безобразных, скрывающих сапоги -- хоть воплощай в бродячем цирке передние ноги клоунского слона. И превосходные были шляпы, и галстуки, как пламя, и какие-то голубиные гетры, Драйер добр.
Он шел медленно, болтая руками, поминутно оглядываясь; "Ах, какие дамочки,--почти вслух думал он и легонько стискивал зубы...-- Какие икры,-- с ума сойти!..."
В родном городке, гуляя по приторно-знакомым улицам, он, конечно, сто раз в день испытывал то же самое,-- но тогда он не смел слишком засматриваться,-- а тут дело другое: эти дамочки доступны, они привыкли к жадным взглядам, они рады им, можно, пожалуй, любую остановить, разговориться с ней... Он так и сделает, но только нужно сперва найти комнату. За сорок--пятьдесят марок, сказал Драйер. За пятьдесят, значит...
И Франц решил действовать систематически. У дверей каждого третьего, четвертого дома была вывешена дощечка: сдается, мол, комната. Он вытащил из кармана только что купленный план, проверил еще раз, далеко ли он находится от дома Драйера, и увидел, что -- близко. Затем он выбрал издали одну такую дощечку и позвонил. Позвонив, он заметил, что на дощечке написано: "Осторожно, дверь только что покрашена". Но было уже поздно. Справа отворилось окно. Стриженая девушка, держась обнаженной по плечо рукой за раму, другой прижимая к груди черного котенка, внимательно посмотрела на Франца. Он почувствовал неожиданную сухость во рту: девушка была прелестная; простенькая совсем, но прелестная. А эти простые девушки в столице, если им хорошо заплатить... "Вам к кому нужно?"--спросила девушка. Франц переглотнул, глупо улыбнулся и, с совершенно неожиданной наглостью, от которой сам тотчас смутился, сказал: "Может быть к вам, а?" Она поглядела на него с любопытством. -- Полноте, полноте,-- неловко проговорил Франц,--' вы меня впустите.
Девушка отвернулась и сказала кому-то в комнате? "Я не знаю, чего он хочет. Ты его лучше сам спроси". Над ее плечом выглянула голова пожилого мужчины с трубкой в зубах. Франц приподнял шляпу и, круто повернувшись, ушел. Он заметил, что продолжает болезненно улыбаться, а кроме того тихо мычит. "Пустяк,-- подумал он злобно.-- Ничего не было. Забыто. Итак, нужно найти комнату".
Осмотрел он за два часа одиннадцать комнат, на трех улицах. Строго говоря, любая из них была прекрасна, но у каждой был крохотный недостаток. В одной, например, было еще не убрано, и, посмотрев в глаза заплаканной женщине в трауре, которая с каким-то вялым отчаянием отвечала на его вопросы, он решил почему-то, что тут, в этой комнате, только что умер ее муж,-- и, решив так, не мог уже справиться с образом, который его фантазия поспешила отвратительно развить. В другой комнате недочет был попроще: она стоила на пять марок больше цены, положенной Драйером; зато была очаровательна. В третьей стоял у постели столик, который вдруг напомнил ему точь-в-точь такой же столик, бывший главным действующим лицом на неприятнейшем спиритическом сеансе. В четвертой пахло уборной. В пятой... Но Франц сам вскоре стал путать в памяти эти комнаты и их недостатки,-- и только одна осталась какой-то нетронутой и ясной,-- та, за пятьдесят пять марок, на тихой улице, кончавшейся тупиком.
Он вдруг почувствовал, что искать дольше незачем, что он все равно сам не решится, боясь сделать дурной выбор и лишить себя миллиона других комнат; а вместе с тем,-- трудно себе представить что-нибудь лучше -- той, дороговатой, с портретом голой женщины на стене.
"Итак,-- подумал он,-- теперь без четверти час. Я пойду обедать. Блестящая мысль: я пойду обедать к Драйеру. Я спрошу у него, на что собственно мне обращать сугубое внимание при выборе, и не думает ли он, что пять лишних марок..."
Остроумно пользуясь картой (и заодно пообещав себе, что, как только освободится от дел, махнет вон туда, так, потом так, потом так,-- по подземной железной дороге,-- туда, где улицы, должно быть, пошумнее и понаряднее), Франц без труда добрел до особнячка. Этот зернисто-серый особнячок был на вид удивительно какой-то плотный, ладный, даже, скажем, аппетитный. В саду на молодых деревцах гроздились тяжелые яблоки. Проходя по хрустящей тропе, Франц увидел Марту, стоявшую на ступеньке крыльца. Она была в шляпе, в кротовом пальто, в руке держала зонтик, и, проверяя сомнительную белизну неба, соображала, раскрыть ли зонтик или нет. Заметив Франца, она не улыбнулась, и он, здороваясь с ней, почувствовал, что лопал некстати.
-- Мужа нет дома,-- сказала она, уставившись на Франца своими чудесными, холодными глазами--Он сегодня обедает в городе.
Франц взглянул на ее сумку, торчавшую углом из-под мышки, на лиловатый цветок, приколотый к огромному воротнику пальто, на короткий тупой зонтик с красным набалдашником,--и понял, что и она тоже уходит. "Простите, что побеспокоил",-- сказал он, сдерживая досаду. "Ах, пожалуйста...",-- сказала Марта. Они оба двинулись по направлению к калитке. Франц не знал, что ему делать: проститься ли сейчас или продолжать идти с нею рядом. Марта с недовольным выражением в глазах глядела прямо перед собой, полураскрыв крупные теплые губы. Потом она быстро облизнулась и сказала: "Так неприятно: я должна идти пешком. Дело в том, что мы вчера наш автомобиль разбили".
Случай действительно произошел неприятный: пытаясь объехать грузовик, шофер сперва наскочил на деревянную ограду,---там, где чинили трамвайные рельсы,-- затем, резко вильнув, стукнулся о бок грузовика, повернулся на месте и с треском .въехал в столб. Пока продолжался этот припадок автомобильного .бешенства, Марта и Драйер принимали всевозможные положения я в конце концов оказались на полу. Драйер сочувственно спросил, не ушиблась ли она. Встряска, толпа зевак, разбитый автомобиль, грубый шофер грузовика, полицейский, с которым Драйер говорил так, как будто случилось что-то очень смешное,-- все это привело Марту в состояние такого раздражения, что потом, в таксомоторе, она сидела, как каменная.
-- Мы сломали какой-то барьер и столб,-- хмуро сказала она и, медленно протянув руку, помогла Францу отворить калитку, которую он сердито теребил.
-- Опасная все-таки вещь--автомобиль,--проговорил Франц неопределенно. Теперь уже пора было откланяться.
Марта заметила и одобрила его нерешительность. -- Вам в какую сторону?--спросила она, переместив зонтик из правой руки в левую. Очень подходящие он купил очки... Смышленый мальчик...
-- Я сам не знаю,-- сказал Франц и грубовато ухмыльнулся.-- Собственно говоря, я как раз пришел посоветоваться с Дядей насчет комнаты.--Это первое "дядя" вышло у него неубедительно, и он решил не повторять его некоторое время, чтобы дать слову созреть. Марта рассмеялась, плотоядно обнажав зубы. -- Я тоже могу помочь,-- сказала она.-- Объясните, в чем дело?
Они незаметно двинулись и теперь медленно шли по широкой панели, на которой, там и сям, как старые кожаные перчатки, лежали сухие листья. Франц оживился, высморкался и стал рассказывать о комнатах.
-- Это неслыханно,-- прервала Марта,-- неужели пятьдесят пять? Я уверена, что .можно поторговаться.
Франц про себя подумал, что дело в шляпе, но решил не спешить.
-- Там хозяин-- эдакий тугой старикашка. Сам черт его не проймет...
-- Знаете что?--вдруг сказала Марта--я бы не прочь пойти туда, поговорить.
Франц от удовольствия зажмурился. Везло. Необыкновенно везло. Не говоря уж, что весьма хороню получается -- гулять по улицам с этой красногубой дамой в кротовом пальто. Резкий осенний воздух, лоснящаяся мостовая, шипение шин, вот она -- настоящая жизнь. Только бы еще новый костюм, пылающий галстук ,-- и тогда полное счастье. Он подумал, что бы такое сказать приятное, почтительное...