- Ну идите и веселитесь с ними, - хмуро сказал Серёжа.
- Ты поговори, - пригрозил Женька Скатов. - Иди лучше добром. Нам директор приказ дал.
Директором почему-то все звали начальника лагеря.
- Приказ - дуракам напоказ, - сказал Серёжа. Ему было все равно, потому что Костя уехал. - Пусть он сам сидит под арестом, если хочет. Здесь не кадетский корпус.
- Взять! - сказал Гутя.
Пудра и Витька прижали Серёжу к забору. Хотели повести насильно. А ему вдруг так обидно сделалось и такая злость нахлынула! Кулаки сами сжались.
- Ладно, отпустите, - вдруг распорядился Гутя. - Дитя готово разрыдаться. Маму звать начнет.
Пудра заупрямился:
- Не-а... Пускай сказочку расскажет, тогда пустим. Это же тот сказочник. Он нам всю ночь про каких-то наездников мозги заправлял. У, потеха!
Видно, Пудра решил отомстить за Витьку, которого накануне вечером не захотели слушать ребята.
И сам Витька обрадовался:
- Точно! Он трепался, будто лошадиной дивией командовал! Ты, Гутя, не слыхал, не знаешь. Будто, как свистнет, так все кругом без памяти валятся.
Стыд и ярость взметнулись в Серёже! Он им тайну открыл, сказку доверил, а они!
- А ну пустите! - крикнул он с такой злостью, что "мушкетеры" отшатнулись.
- Что случилось? - раздался голос начальника лагеря. Совков подошел незаметно.
- Ничего страшного, Тихон Михайлович. Самовольщик нервничает, объяснил Гутя. - За пределами лагеря гулял, а теперь брыкается.
Совков повернулся к Серёже.
- Кто позволил уходить лагеря?
Глядя в землю, Серёжа сказал:
- Я Костю провожал. Он мне сам разрешил.
- Надо было у меня спросить... Ладно, ступай.
Серёжа плечом отодвинул с дороги молчаливого Женьку и шагнул в калитку. Но злость и обида вдруг снова поднялись в нем. Он повернулся:
- А они... пусть лучше меня не трогают! Я под их скрипку танцевать не собираюсь!
Серёжа ожидал в ответ возмущения и угроз. Но
"мушкетеры" промолчали, а Тихон Михайлович
сказал почти ласково:
- Ступай, ступай. Они не тронут. Я поговорю.
Они и правда не трогали Серёжу. Но в тот же день он увидел на своей подушке листок с карикатурой: кривоногий всадник сидел на брюхатой лошади и держался за хвост.
На следующий день вслед Серёже то и дело звонко ржали наученные "мушкетерами" малыши. К вечеру кое в чем разобрался, видимо, Димка и навел среди октябрятской братии порядок: ржание прекратилось. Но перед ужином к Серёже подошла Гортензия и, хлопая крашеными ресницами, заговорила:
- Послушай, Каховский, у нас завтра костер. Ты не мог бы рассказать всему отряду свою сказку?
- Какую сказку?
- Ту самую, про которую все говорят. Про каких-то волшебников, говорящих верблюдов, лошадей...
"Сама ты говорящий верблюд", - подумал Серёжа. И спросил:
- Кто вам сказал про эту сказку?
- Падерин и Солобоев. А что?
- Скажите им, что они болваны, - четко пронес Серёжа.
- А ты грубиян! Тебя по-хорошему просят, а ты...
Вот в тот вечер Серёжа и написал домой письмо. Написал и бросил в фанерный почтовый ящик у пионерской комнаты.
А на другой день, на вечерней линейке, - как гром среди ясного неба!
Впрочем, сначала линейка шла как обычно: рапорта, итоги, благодарности дежурным по кухне. Потом взял слово директор. Это было тоже привычно: он часто выступал на линейках.
На этот раз он говорил о тех, кто самовольно уходит лагеря в лес, на речку, в поле. Невысокий, кругловатый, энергичный, он стоял у мачты с флагом и при каждом слове резко дергал устремленным вн указательным пальцем - словно кнопки нажимал или неумело печатал на большой пишущей машинке.
Слова директора были привычные и скучные:
- Отдельные безобразные случаи превратились в систему... Администрация будет вынуждена... Есть меры, которые заставят нарушителей...
Потом он передохнул и заговорил попроще:
- Ну чего вам не хватает? Территория благоустроенная, аттракционы всякие. Порядок надоел? Так ведь порядок этот не назло вам, а чтобы бежать несчастных случаев. Вам бы все скакать, а мы, взрослые, отвечаем. Понимаете? От-ве-ча-ем! Совести у вас нет, вот что. Безобразничаете, а потом еще жалуетесь родителям. Приезжайте, мол, заберите отсюда, а то как в тюрьме...
- А кто жалуется? - насмешливо спросили рядов.
- Да есть такие... "Папа, приезжай, а то все плохо. На рыбалку нельзя, купаться нельзя..." А тонуть можно, я спрашиваю?
Серёжа в первый миг почувствовал себя так же, как при стычке с "мушкетерами", когда они девались над его сказкой. А потом стало ему тоскливо и очень одиноко. И уже ничего не боясь, он спросил:
- Это вы про мое письмо говорите?
- А что? - ответил директор. - Может быть, я говорю неправду?
- Значит, вы его читали?!
- Может быть, ты хочешь сказать, что я лгу? Я могу прочитать письмо на линейке.
И тогда при напряженном молчании отрядов, в ясной вечерней тишине, когда не колышутся листья и флаги, все до единого человека услышали Серёжины слова:
- Но ведь это подлость!
- Понимаете, Алексей Борисович, я совсем не хотел нагрубить, - сказал Серёжа. - Ну нисколечко. Так получилось. Просто другого слова не нашлось. А он раскричался, конечно: "Хулиган, как ты смеешь! Раз тебе наши порядки не нравятся, убирайся лагеря! Чтоб твоего духу здесь не было!" Ну, я сказал "хорошо" и ушел. С линейки ушел и хотел сразу на станцию идти, но уже поздно было, сумерки.
- И страшновато, - добродушно уточнил Алексей Борисович.
- Ну... да. Не потому, что вечер, я темноты не боюсь. Просто на станции стали бы спрашивать: куда один едешь ночью? В общем, я переночевал, а утром ушел. Хорошо, что чемодан был не на складе, а под кроватью: я его как раз взял со склада, чтобы рубашку сменить...
- Никто не знал, что ты уходишь?
- Я Димке сказал, чтобы предупредил всех. Я рано ушел, на рассвете...
...На рассвете он проснулся, будто по сигналу. В окошке, за черными соснами, розовели клочковатые облака. Серёжа неслышно оделся, подхватил чемодан и курточку, отодвинул на окне марлевую занавеску и прыгнул на песок.
Осторожно прошел он вдоль всего корпуса к самому крайнему окошку. У этого окошка, в палате шестого отряда, спал Димка.
Оконные створки были распахнуты. Видно, утренний холодок донимал Димку, и он завернулся в одеяло по самую макушку. Торчал только затылок с пшеничными растрепанными волосами.
- Дим, - позвал Серёжа и лег животом на подоконник.
Димка не пошевелился, лишь волоски на затылке вроде бы насторожились, как маленькие антенны.
- Ди-ма...
Димка откинул одеяло и сел. Поморгал. И внимательно, будто и не спал, посмотрел на Серёжу.
- Я ухожу. Домой уезжаю. Ты скажи вожатой... и всем, кому надо.
- Насовсем уезжаешь? - шепотом спросил Димка.
- Насовсем. Что ж теперь делать?
- Правильно, - серьезно сказал Димка. - Только жалко... Костя уехал, ты тоже.
- Что же теперь делать? - снова сказал Серёжа.
- Я понимаю...
- Я тебе письмо напишу, - пообещал Серёжа.
Димка растянул в улыбке большие губы.
- Ты длинное напиши, чтобы долго читать. Ладно?.. - И тут же насупился. - Нет, не надо. Это письмо, наверно, тоже распечатают. Ну их...
- Я так заклею, что никто не распечатает, - пообещал Серёжа. - Ну, ты ложись. Спи, рано еще.
Димка кивнул, но продолжал сидеть.
- Спи, Дим... Укладывайся.
Димка лег на спину, но продолжал во все глазищи глядеть на Серёжу. Серёжа до подбородка натянул на него одеяло.
- Ну, я пошел.
Короткая хлесткая злость на директора, на его "мушкетеров", на всех, -за кого приходилось уезжать лагеря, обожгла Серёжу. Он резко оттолкнулся от подоконника и зашагал к забору. Он успел еще заметить, что Димка снова сел и смотрит вслед. Но оглядываться не стал. Потому что все равно нужно было уходить. О том, что можно остаться, он даже не думал.
Лагерь спал таким глубоким сном, что можно было никого не опасаться. Но все-таки Серёжа не пошел к калитке: сторож мог и проснуться. Доказывай тогда, что он не убегает, а просто уходит, потому что... В общем, сторожу трудно что-нибудь доказать.
Серёжа пробрался сквозь колючки к забору. Серые головки репейника приклеились к брюкам, острый сучок разорвал штанину. Серёжа отодвинул в заборе доску, и открылась щель. От нее убегала тропинка...
7
- Да-а. Заварил ты кашу, - сказал Алексей Борисович. - И знаешь что, Сергей? Тебя будут обвинять в дезертирстве. Скажут, не уходить надо было лагеря, а доказывать свою правоту, раз уж ты уверен, что прав.
- Кто скажет?
- Да кто угодно. Ребята. Или тот же начальник лагеря.
Серёжа медленно покачал головой:
- Я не дезертир. Я не -за трусости ушел. Просто противно стало. А доказывать там некому. Одни смеются, другим все равно. Ведь знают, что нельзя чужие письма читать, а молчат... А Тихон Михайлович тоже... Ну что я ему докажу? Он думает, что с ребятами что хочешь можно делать!
- Сейчас он так уже, наверно, не думает, - заметил Алексей Борисович.
Серёжа осторожно поднял на него глаза.
- А вы... не думаете, что я дезертир?
- Нет, - сказал Алексей Борисович и почему-то нахмурился.
Потом он спросил:
- А почему этого Тихона Михайловича так разозлило письмо? Что ты там такого понаписал?
- Да ничего особенного! Вот посмотрите! - Он вытащил кармана помятый конверт.
- Постой, Серёжа. А откуда оно у тебя? Разве начальник вернул его?
- Фрук отдал... Ну... он меня тут догнал, уговаривал вернуться.
- Понятно. Это тот гражданин, с которым ты беседовал, когда я подходил к станции?
- Тот самый...
- Так... Значит, можно почитать письмо?
- Читайте, пожалуйста.
Алексей Борисович вынул конверта большой коричневатый лист в крупную клетку. И удивленно глянул на Серёжу.
- А где ты взял такую бумагу?
- Да в лагере ее сколько угодно. Это такие конторские книги, мы них отрядные дневники делали. А что?
- Да так, любопытно...
И он стал читать.
Серёжа придвинулся и тоже стал перечитывать знакомые строчки.
Здравствуйте, папа, тетя Галя и Маринка!
У меня все в порядке. Здоровье хорошее. Один раз ногу подвернул на футболе, но уже прошло. Недавно мы ходили в поход с палатками. Только ночевать не стали, потому что вожатая испугалась грозы. А еще будет военная игра. Но знаешь, папа, если по правде писать, то мне здесь не нравится. Сначала понравилось, потому что был один хороший вожатый и костры были. Но он уехал. Теперь скучно. Хотел я подружиться с ребятами, только пока не получается. Я один раз сказку рассказал, чтобы интереснее было. А они смеются теперь. Знаешь, папа, лучше бы ты приехал за мной. Лучше бы мы с тобой и Наташкой поехали на рыбалку, а то все только собираемся и собираемся. И никак не получается, чтобы вместе. А здесь даже и не порыбачишь. Одному на речку не дают нос сунуть, а когда целая толпа, то тут уж не до рыбалки. Даже и не искупаешься как следует, потому что только залезешь и уже велят обратно.